Мансырев, Серафим Петрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Серафим Петрович Мансырев
Дата рождения:

11 марта 1866(1866-03-11)

Место рождения:

с. Княжево,
Темниковский уезд,
Тамбовская губерния

Дата смерти:

14 февраля 1928(1928-02-14) (61 год)

Место смерти:

Таллин, Эстония

Образование:

Московский университет

Партия:

Кадеты

Род деятельности:

член Государственной думы IV созыва от города Риги

Князь Серафи́м Петро́вич Мансырев (1866—1928) — русский адвокат, общественный деятель и публицист, член IV Государственной думы от города Риги.





Биография

Православный. Из потомственных дворян Тамбовской губернии. Землевладелец той же губернии (1356 десятин).

Окончил 1-ю Московскую гимназию и юридический факультет Московского университета со степенью кандидата прав и золотой медалью за диссертацию «Бумажные деньги в России» (1888). Был оставлен при кафедре политической экономии и финансового права.

По рекомендации профессора Чупрова, поступил на службу в Министерство финансов: служил секретарем Казенной палаты в Риге и податным инспектором в городе Верро Лифляндской губернии (1890—1896). Затем был судебным следователем в Самаркандской области и Уфимской губернии. В 1903 году, дослужившись до чина статского советника, вынужден был оставить службу по настоянию департамента полиции.

С 1907 года состоял присяжным поверенным, имел адвокатскую практику в Москве и Риге. Был председателем Русского клуба в Риге, основателем и вице-председателем Русского общества просвещения, председателем Либерального клуба в Риге. Был членом Конституционно-демократической партии, сотрудничал в газете «Русская молва».

В 1912 году был избран в члены Государственной думы от Риги 2-м съездом городских избирателей. Входил во фракцию кадетов, с августа 1915 — во фракцию прогрессистов и Прогрессивный блок. Состоял товарищем председателя комиссии о мероприятиях по борьбе с немецким засильем, а также членом комиссий: бюджетной, по старообрядческим делам, по вероисповедным вопросам, по исполнению государственной росписи доходов и расходов, библиотечной, по запросам, распорядительной, по военным и морским делам. Был докладчиком 4-го отдела по проверке членов ГД и секретарем 6-го отдела Думы. 31 октября 1916 покинул Прогрессивный блок вместе с фракцией прогрессистов.

Во время Февральской революции находился в Петрограде. 27 февраля принимал участие в частном совещании членов ГД в Полуциркульном зале Таврического дворца, поддержал предложение придать Думе функции Учредительного собрания. Работал в Комиссии по принятию задержанных военных и высших гражданских чинов. 1 марта был назначен комиссаром Временного комитета Государственной думы в воинских частях, расквартированных в Петрограде. 19 марта выехал на Западный фронт с полномочиями от ВКГД. В своих выступлениях обвинял царское правительство в измене Родине и пособничестве Германии. 6 апреля был направлен на Румынский фронт и в Бессарабскую губернию с полномочиями комиссара ВКГД. Летом 1917 на страницах журнала «Русская будущность» критиковал руководство ВКГД за бездеятельность. В августе 1917 участвовал в Государственном совещании в Москве.

После Октябрьской революции эмигрировал в Эстонию, где жил до 1920 года. Сотрудничал в «Ревельском слове», редактировал газету «Новая Россия». Затем переехал в Латвию, служил консультантом при министерстве юстиции Латвийской республики. В 1926 году вернулся в Таллин, читал курсы лекций при Русском совете, сотрудничал в газетах «Последние известия», «Наши последние известия» и «День просвещения», входил в редколлегию евразийской газеты «Рассвет».

В 1928 году скоропостижно скончался на улице от паралича сердца.

Семья

Был женат, имел троих сыновей, среди которых:

  • Внук Леонид (1922—1985) — участник антикоммунистического движения, редактор южноафриканского журнала «Ту де Пойнт», консультант Министерства обороны ЮАР по иностранным языкам и международной политике. Староста прихода Святого Владимира в Претории[1].

Напишите отзыв о статье "Мансырев, Серафим Петрович"

Примечания

  1. 1 2 [www.southernafrica.ru/immigration/missionary/pretorians/ Личности Претории]

Сочинения

  • Землевладение в Лифляндии // Русский вестник. — Ревель, 1896.
  • Поместное сословие в Прибалтийском крае: его происхождение, развитие и настоящее положение. — Санкт-Петербург, 1913.
  • Немецкое засилье и Правила 2 февраля 1915 г. — Петроград, 1915.
  • [az.lib.ru/m/mansyrew_s_p/text_0010.shtml Мои воспоминания о Государственной Думе // Страна гибнет сегодня: Воспоминания о Февральской революции 1917 года.] — М.: «Книга», 1991.

Источники

  • [www.tez-rus.net/ViewGood4939.html Государственная дума Российской империи: 1906—1917. — Москва: РОССПЭН, 2008.]
  • Незабытые могилы. Российское зарубежье: некрологи 1917—1997 в 6 томах. Том 4. Л — М. — М.: «Пашков дом», 1999. — С. 376.

Отрывок, характеризующий Мансырев, Серафим Петрович

– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.