Мант-ла-Жоли
Коммуна, город
Показать/скрыть карты
|
Мант-ла-Жоли (фр. Mantes-la-Jolie) — город и коммуна во французском департаменте Ивелин, административный центр округа Мант-ла-Жоли и кантона Мант-ла-Жоли .
Содержание
Географическое положение
Мант-ла-Жоли — промышленный город в 53 км западнее Парижа на левом берегу реки Сена.
Коммуна находится в центре городской агломерации. Связана с Парижем автобаном и железной дорогой.
История
Название «Mantes» происходит от галльского medunta — дуб, изображённый и на гербе города. Приставка «ла Жоли» («красавица») появилась благодаря письму короля Генриха IV своей фаворитке Габриэль д’Эстре в Мант, в котором он писал: «Я еду в Мант, моя красавица».
Во времена Каролингов Мант был портом на реке Сена. Вскоре, из-за своей близости к Нормандии Мант был укреплён и служил для защиты Парижа от нападений извне.
В 1087 году Мант был сожжён Вильгельмом I Завоевателем во время его похода в Вексен. В 1110 году Людовик VI даровал Манту права свободного города. 14 июля 1223 года здесь скончался король Филипп II Август. Во время конфликтов с англичанами город постоянно менял своих хозяев.
После кончины Генриха III Мант находился на стороне Католической лиги, а затем был завоёван Генрихом IV. Здесь находилась его резиденция, а затем о часто наведывался в Мант, чтобы повидаться с Габриэль д’Эстре.
После появления почты и во избежание путаницы с Нантом, Мант получил новое название — Мант-сюр-Сен, а после объединения с Гассикуром — Мант-Гассикур. Современное имя город обрёл в 1953 году.
Людовик XIV открыл в Манте мануфактуру музыкальных инструментов. В XIX веке сюда приезжали художники, прежде всего Коро, писавший городские пейзажи. В 1920 году Сергей Прокофьев создал здесь музыку к балету «Сказка про шута, семерых шутов перешутившего».
Во время Второй мировой войны Мант сильно пострадал.
С 1800 года до создания департамента Ивелин Мант являлся супрефектурой департамента Сена и Уаза.
Достопримечательности
- собор Нотр-Дам (XII—XIII век)
- старый мост (XII век)
Знаменитые земляки
- Николя Бернье (1664—1734) — французский композитор
- Карл III (1361—1425) — король Наварры
- Мишель Леклер (1946) — французский автогонщик
- Филипп II Август (1165—1223) — король Франции
- Мусса Сов (1986) — сенегальский футболист
Напишите отзыв о статье "Мант-ла-Жоли"
Ссылки
- [www.manteslajolie.fr Официальная страница]
Отрывок, характеризующий Мант-ла-Жоли
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
