Манушян, Мисак

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Мисак Манушян
Միսաք Մանուշյան
Missak Manouchian
Дата рождения:

1 сентября 1906(1906-09-01)

Место рождения:

Адыяман, Османская империя

Дата смерти:

21 февраля 1944(1944-02-21) (37 лет)

Место смерти:

форт Мон-Валерьен, Франция

Партия:

Французская коммунистическая партия

Род деятельности:

Поэт, подпольщик-антифашист

Награды:

Мисак Манушя́н (также Мишель Манушьян и Манукян; фр. Missak Manouchian, арм. Միսաք Մանուշյան, 1 сентября 1906 — 21 февраля 1944) — французский антифашист армянского происхождения, национальный герой Франции, рабочий-коммунист, поэт и переводчик.





Биография

Ранние годы

Родился в городе Адыяман (Турция) в крестьянской семье. В годы Первой мировой войны стал очевидцем геноцида армян, унёсшего жизни его родителей: отец, Геворк Манушян, ушёл в горы, где был убит, а мать вскоре умерла от голода. Сам Мисак с уцелевшим братом Карабетом остались сиротами и, следуя по маршруту сотен тысяч армянских беженцев, пешком перебрались через владения Османской империи в Сирию, управлявшуюся французами по мандату Лиги Наций. Там, находясь в сиротском приюте, братья изучили французский язык. Мисак познакомился с творчеством Бальзака, Гюго, Мюссе, Бодлера, Стендаля, Флобера, Беранже и сам начал писать стихи.

Жизнь во Франции

В 1925 году эмигрировал во Францию, жил в Марселе и Париже. Работая на заводе «Citroën», вступил в радикальное профсоюзное объединение Унитарная всеобщая конфедерация труда (CGTU), в 1936 году влившееся обратно во Всеобщую конфедерацию труда (CGT). В 1927 году умер его брат Карабет. Потеряв работу в годы мирового экономического кризиса, Мисак Манушян подрабатывал, позируя для скульпторов.

Раннее творчество Манушяна получило одобрение со стороны известного армянского поэта Аветика Исаакяна, побывавшего у него в гостях и ознакомившегося с его стихами. Сам Мисак в 1930 году был в числе учредителей «Товарищества французско-армянских новейших писателей». С армянскими соотечественниками выпускал литературно-художественные журналы «Джанк» («Усердие»), «Мшакуйт» («Культура») и «Занг» («Колокол»), пропагандирующие левые идеи и сохранение армянской культуры среди эмигрантов. Из писателей, не принадлежавших к армянской диаспоре, в числе первых свои произведения в журнале «Занг» разместил Ромен Роллан. Одновременно Манушян активно занимался переводами Бодлера, Верлена и Рембо на армянский язык, а также посещал лекции по литературе, философии, истории и политэкономии в Сорбонне.

Под влиянием кризиса Манушян укрепился в своих антикапиталистических убеждениях, тщательно изучал «Капитал» Карла Маркса и в 1934 году вступил во Французскую коммунистическую партию. В следующем году он был избран секретарём Комитета помощи Армении (HOC), связанного с «Иммигрантской рабочей силой» — организацией рабочих-иммигрантов из Унитарной всеобщей конфедерации труда. На одном из вечеров, устроенных HOC, Мисак Манушян познакомился с Мелинэ Асатрян, которая впоследствии стала его близким товарищем и женой. Их сближению способствовали общие детали биографии (детство в Западной Армении, память о геноциде, жизнь в сиротском приюте, эмиграция во Францию) и левые политические симпатии.

Движение Сопротивления

Вместе с женой Мелинэ Манушян участвовал в Французском Сопротивлении против фашистских захватчиков, будучи активистом армянской секции боевой группы «Иммигрантская рабочая сила» (фр. Main-d'œuvre immigrée).

В день объявления Второй мировой войны, 3 сентября 1939 года, французские власти запретили деятельность Компартии и арестовали многих активистов, включая Манушяна, отправленного в тюрьму Сантэ. Во время обыска на квартире поэта жандармами были конфискованы и уничтожены многие его рукописи. Проведя три месяца в заключении, Манушян как иностранец был отправлен в Нормандию, в район Руана, где вернулся к работе оператором токарного станка. После вторжения немецких войск во Францию Манушян перебрался с остатками отступающей французской армии на юг страны, но вернулся в Париж по призыву жены Мелинэ, ответственной за координацию связи между подпольными отделениями ФКП на местах.

В Париже Мисак Манушян сплотил вокруг себя армянскую интеллигенцию, ранее сотрудничавшую в журнале «Занг», для создания интернационального отряда Французского Сопротивления и разворачивания антифашистской пропаганды. 22 июня 1941 года, в день нападения нацистов на Советский Союз, гестапо арестовало Мисака Манушяна и членов его группы во время облавы на одну их конспиративных явок. Он был отправлен в концлагерь Компьен, где не прекращал борьбу против фашизма, организовав вместе со своим новым знакомым, врачом-французом, подпольную организацию.

Бежав из лагеря, Манушян в марте 1943 года присоединился к отряду «Сталинград» (назван в честь Сталинградской битвы), подчинявшемуся структуре «Свободных стрелков и французских партизан». Впрочем, первая его вооружённая акция, предпринятая в Леваллуа-Перре 17 марта, не была успешной. В августе 1943 года, после смещения Бориса Голбана (благодаря усилиям которого были объединены этнически разобщённые боевые группы), Манушян возглавил три отряда, насчитывавших в общей сложности около 50 бойцов. Командование всеми партизанами в районе Парижа принял польский коммунист еврейского происхождения Йозеф Эпштейн (полковник Жиль), ветеран Гражданской войны в Испании.

С августа 1943 года группа под командованием Манушяна совершила почти тридцать успешных нападений на немецких оккупантов, включая операцию по ликвидации коменданта Парижа генерала фон Шамбурга, «отличившегося» массовыми расстрелами, и штандартенфюрера СС Юлиуса Риттера, ответственного за отправку 600 000 гражданских лиц на принудительные работу в Германию.

Печально известный нацистский «Красный плакат», изданный тиражом в 15 000 экземпляров, изображал Манушяна: «Манушян, армянин, лидер банды, 56 нападений, 150 погибших, 600 раненных». Пытаясь сыграть на шовинистических чувствах, выпустившие «Красный плакат» вишисты и немецкие оккупанты акцентировали внимание на иностранном происхождении и коммунистических убеждениях самого Манушяна и остальных членов его группы, объявленных «террористами» — впрочем, пропагандистская кампания возымела обратный эффект. «Группа Манушяна» действительно была многонациональной и включала восемь поляков, пять итальянцев, три венгра, двое армян, испанца, румынку (Ольга Банчик), три француза, одиннадцать евреев[1]. По большей части, они были выходцами из пролетарских семей; некоторые из них покинули свои страны из-за безработицы и антисемитских притеснений. Под началом Манушяна действовал и молодой Анри Кразюки (Красуцкий), будущий член Политбюро ФКП и генеральный секретарь Всеобщей конфедерации труда.


В «группу Манушяна» входили:

  • Селестино Альфонсо (Celestino Alfonso) — испанец;
  • Ольга Банчик (Olga Bancic) — бессарабская еврейка;
  • Имре Бекеш Глас (Imre Békés Glasz) — венгерский еврей;
  • Йожеф Бочов (József Boczov) — венгерский еврей;
  • Вольф Вайсброт (Wolf Wajsbrot) — польский еврей;
  • Роберт Вичиц (Robert Witchitz) — француз;
  • Йонас Гедульдиг (Jonas Geduldig) — польский еврей;
  • Леон Голдберг (Léon Goldberg) — польский еврей;
  • Шломо Грживач (Szlama Grzywacz) — польский еврей;
  • Рино Делла Негра (Rino Della Negra) — итальянец;
  • Жорж Клоарек (Georges Cloarec) — француз;
  • Станислав Кубацкий (Stanislas Kubacki) — поляк;
  • Арпен Тавитян (Arpen Tavitian) — армянин;
  • Чезаре Луччарини (Cesare Luccarini) — итальянец;
  • Мисак Манушян (Missak Manouchian) — армянин;
  • Марсель Райман (Marcel Rayman) — польский еврей;
  • Рожер Руксель (Roger Rouxel) — француз;
  • Антонио Сальвадори (Antonio Salvadori) — итальянец;
  • Амадео Уссельо (Amadeo Usseglio) — итальянец;
  • Морис Фингерцвайг (Maurice Fingercwajg) — польский еврей;
  • Спартако Фонтано (Spartaco Fontano) — итальянец;
  • Вилли Шапиро (Willy Szapiro) — польский еврей;
  • Тамаш Элек (Tamás Elek) — венгерский еврей.

Арест и казнь

Утром 16 ноября 1943 года Мисак Манушян был арестован немецким командованием на подпольной штаб-квартире в Эври. По подозрению в связях с его группой всего было арестовано 68 человек. Сам Манушян подвергался пыткам и спустя 3 месяца, 21 февраля 1944 года, был в возрасте 37 лет казнён вместе с 21 членом своей группы («группа Манушяна»). Единственная женщина в группе — Ольга Банчик — была вывезена в Германию и казнена отдельно (гильотинирована в Штутгарте).

В день казни Манушян написал жене Мелинэ (ей, заочно приговорённой к смертной казни, удалось избежать ареста и пережить войну): «Что мне сказать тебе? Во мне все неопределенно, но вместе с тем светло. Я добровольно вступил в армию освобождения и умираю на пороге Победы. Счастливы те, кто будут жить после нас и наслаждаться радостями грядущего мира и свободы»[2].

Память

В 1978 году по просьбе Советского комитета ветеранов войны скульптором-монументалистом Ара Арменовичем Арутюняном (1928—1999, народный художник Армении, член-корреспондент Академии художеств СССР и РФ) был выполнен памятник Мисаку Манушяну из красного туфа в виде Хачкара, внутри которого была помещена бронзовая голова М. Манушяна. На памятнике высечены следующие слова: «Слава тому, кто погиб за то, чтобы жила Франция». Памятник установлен близ Парижа, в пригороде Иври. Торжественное открытие проходило при участии официальных лиц Франции и СССР, посла СССР во Франции и имело большой общественный резонанс.

Посмертно удостоен ордена «Почётного легиона». Его именем (а также именем «группы Манушяна») названы улицы, площади в Париже, Валансе, Марселе, Гардане и т. д., также в Ереване.

О Манушяне писали Поль Элюар, Луи Арагон, Лео Ферре, а также Шарль Азнавур, чья семья помогала ему скрываться от нацистов.

В 2009 году режиссёром, членом французской Левой партии, Робером Гедигяном (Robert Guediguian) снят фильм «L’Armee du crime — Bande Annonce» («Армия преступников», в роли Мисака Манушяна Симон Абгарян).

См. также

Напишите отзыв о статье "Манушян, Мисак"

Примечания

  1. [lmsi.net/spip.php?article502 «À la fin février pour vos derniers moments», Mémoire du groupe des étrangers. Remarques sur une chanson célèbre]  (фр.)
  2. Газарова Е. [www.noev-kovcheg.ru/mag/2006-12/286.html Армянский боец французского Сопротивления]

Ссылки

  • Г. Карапетян. [analitika.at.ua/news/2009-07-19-10874 Солдат Свободы — Мисак Манушян]
  • [lorenz.ist.org/fba/document/manouchian.html Биография  (нем.)]

Отрывок, характеризующий Манушян, Мисак

После многих балов и праздников у польских магнатов, у придворных и у самого государя, в июне месяце одному из польских генерал адъютантов государя пришла мысль дать обед и бал государю от лица его генерал адъютантов. Мысль эта радостно была принята всеми. Государь изъявил согласие. Генерал адъютанты собрали по подписке деньги. Особа, которая наиболее могла быть приятна государю, была приглашена быть хозяйкой бала. Граф Бенигсен, помещик Виленской губернии, предложил свой загородный дом для этого праздника, и 13 июня был назначен обед, бал, катанье на лодках и фейерверк в Закрете, загородном доме графа Бенигсена.
В тот самый день, в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую границу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена – на бале, даваемом генерал адъютантами.
Был веселый, блестящий праздник; знатоки дела говорили, что редко собиралось в одном месте столько красавиц. Графиня Безухова в числе других русских дам, приехавших за государем из Петербурга в Вильну, была на этом бале, затемняя своей тяжелой, так называемой русской красотой утонченных польских дам. Она была замечена, и государь удостоил ее танца.
Борис Друбецкой, en garcon (холостяком), как он говорил, оставив свою жену в Москве, был также на этом бале и, хотя не генерал адъютант, был участником на большую сумму в подписке для бала. Борис теперь был богатый человек, далеко ушедший в почестях, уже не искавший покровительства, а на ровной ноге стоявший с высшими из своих сверстников.
В двенадцать часов ночи еще танцевали. Элен, не имевшая достойного кавалера, сама предложила мазурку Борису. Они сидели в третьей паре. Борис, хладнокровно поглядывая на блестящие обнаженные плечи Элен, выступавшие из темного газового с золотом платья, рассказывал про старых знакомых и вместе с тем, незаметно для самого себя и для других, ни на секунду не переставал наблюдать государя, находившегося в той же зале. Государь не танцевал; он стоял в дверях и останавливал то тех, то других теми ласковыми словами, которые он один только умел говорить.
При начале мазурки Борис видел, что генерал адъютант Балашев, одно из ближайших лиц к государю, подошел к нему и непридворно остановился близко от государя, говорившего с польской дамой. Поговорив с дамой, государь взглянул вопросительно и, видно, поняв, что Балашев поступил так только потому, что на то были важные причины, слегка кивнул даме и обратился к Балашеву. Только что Балашев начал говорить, как удивление выразилось на лице государя. Он взял под руку Балашева и пошел с ним через залу, бессознательно для себя расчищая с обеих сторон сажени на три широкую дорогу сторонившихся перед ним. Борис заметил взволнованное лицо Аракчеева, в то время как государь пошел с Балашевым. Аракчеев, исподлобья глядя на государя и посапывая красным носом, выдвинулся из толпы, как бы ожидая, что государь обратится к нему. (Борис понял, что Аракчеев завидует Балашеву и недоволен тем, что какая то, очевидно, важная, новость не через него передана государю.)
Но государь с Балашевым прошли, не замечая Аракчеева, через выходную дверь в освещенный сад. Аракчеев, придерживая шпагу и злобно оглядываясь вокруг себя, прошел шагах в двадцати за ними.
Пока Борис продолжал делать фигуры мазурки, его не переставала мучить мысль о том, какую новость привез Балашев и каким бы образом узнать ее прежде других.
В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнув Элен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая, кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по паркету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив входящего с Балашевым на террасу государя, приостановился. Государь с Балашевым направлялись к двери. Борис, заторопившись, как будто не успев отодвинуться, почтительно прижался к притолоке и нагнул голову.
Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова:
– Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.
– Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь, нахмурившись. Борис понял, что это относилось к нему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Государь опять вошел в залу и еще около получаса пробыл на бале.
Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ.

Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.