Мануэлино

Мануэли́но (port. Manuelino) — стиль в истории архитектуры Португалии XV—XVI вв., национальный вариант Ренессанса. Назван по имени короля Мануэля I Счастливого (1495—1521). Это время было периодом высшего могущества Португалии, периодом её расцвета как морской державы. Она приобретает многочисленные колонии. Португальцы составили на морях конкуренцию генуэзцам и испанцам, то есть другим самым сильным мореходам тогдашнего мира. Связанный с этим экономический и культурный взлёт нашёл отражение в интенсивном строительстве.

В мануэлино смешаны элементы готики, мавританского стиля, Ренессанса и экзотических мотивов. Можно говорить даже, что в этом стиле проявилось влияние индийского искусства. Этот стиль выражает как бы впечатления европейца, впервые увидевшего новый мир и неизвестные страны. Мануэлино можно сравнить с испанским платереско, особенно на ранней стадии развития. В нем также оформление построек решалось на основе плоской стены, богато украшенной деталями, но португальская архитектура оказалась «сочнее» и динамичнее. Она более насыщена образами и особенно склонна к декорации и роскоши.

Архитектура португальского Возрождения не ограничилась только лишь стилем мануэлино. Позднее в Португалию начало проникать итальянское влияние, и в середине XVI в. национальный стиль сменился интернациональными ренессансными формами (в творчестве Диогу ди Торралвы, 1500—1566).

Образцы стиля

• Внутренний двор монастыря в Баталье.
• Пристройка к романской ротонде тамплиеров в Томарском монастыре (автор — Диогу ди Арруда).
• Башня Св. Винсента или башня Белен, 1515—1520, (автор -Франсишку ди Арруда, брат Диогу ди Арруда).
• Монастырь иеронимитов (Жеронимуш) в Белеме, усыпальница королей и героев Португалии, 16 в., Бойтак и Жуан ди Каштилью.
• Королевский дворец в Синтре («Португальская Альгамбра»), сер. 15 в.
• Монастырь святого Креста (Коимбра)

Литература

• Всеобщая история искусств. Редакторы — Ю. Д. Колпинский, Е. И. Ротенберг, М.: «Искусство», 1962.

Отрывок, характеризующий Мануэлино

– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.