Мануэл I

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Мануэль I»)
Перейти к: навигация, поиск
Мануэл I Счастливый
Manuel I "o Venturoso"<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

Король Португалии
25 октября 1495 года — 13 декабря 1521 года
Предшественник: Жуан II
Преемник: Жуан III
 
Рождение: 31 мая 1469(1469-05-31)
Алкошети, Королевство Португалия
Смерть: 13 декабря 1521(1521-12-13) (52 года)
Лиссабон, Королевство Португалия
Род: Ависская династия
Отец: Фернанду, герцог Визеу
Мать: Беатрис Португальская
Супруга: Изабелла Астурийская
Мария Арагонская
Элеонора Австрийская
Дети: от первого брака: Мигел да Паш

от второго брака: Жуан III, Изабелла, Беатриса, Луиш, Фернанду, Афонсу, Мария, Энрике, Дуарте, Антонио,

от третьего брака: Карлос и Мария

 
Награды:

Мануэл I Счастливый (порт. Manuel I o Venturoso; 31 мая 1469 — 13 декабря 1521) — 5-й король Португалии из Ависской династии с 25 октября 1495.





Ранние годы

Младший (шестой) сын инфанта Фернанду (1433—1470), 1-го герцога Бежа (1453—1470) и 2-го герцога Визеу (1460—1470), и инфанты Беатрис Португальской (1430—1506). Его отец был вторым сыном короля Эдуарда (Дуарти), а его мать — внучкой короля Жуана I. Мануэл стал наследником после гибели принца Афонсу, единственного законного сына короля Жуана II.

В 1484 году после смерти своего бездетного старшего брата Диогу (14521484) Мануэл стал 4-м герцогом Бежа (14841495) и 5-м герцогом Визеу (14841495) .

Мануэл вырос среди заговоров знати против короля Жуана II. Его старший брат Диогу был заколот кинжалом за участие в заговоре в 1484 году самим королём. Сам Мануэл имел все основания для беспокойства остаться без трона, но они оказались беспочвенными: Жуан II назвал его своим наследником после смерти принца Афонсу, отказавшись от попыток узаконить своего внебрачного сына Жорже, герцога Коимбры.

Правление

Мануэл продолжил политику своих предшественников, направленную на расширение владений Португалии. Его правление ознаменовалось эпохой географических открытий. При нём Васко да Гама достиг берегов Индии в 1498 году, Педру Алвариш Кабрал открыл Бразилию, Франсишку ди Алмейда стал первым вице-королём Индии (1505), а Афонсу де Альбукерки основал первые колонии в Персидском заливе. Это время было периодом высшего могущества Португалии, периодом её расцвета как морской державы.

По имени короля Мануэла I назван архитектурный стиль — мануэлину, в котором нашла своё выражение эпоха географических открытий. Мануэл был очень религиозным человеком и вложил солидные средства в организацию работы миссионеров в новых колониях и строительство культовых зданий, таких как монастырь Жеронимуш. Мануэл также стремился способствовать очередному крестовому походу против турок.

В декабре 1496 года Мануэл I издал декрет об изгнании евреев из Португалии и обязательном крещении всех детей. 20 000 евреев покинули страну. Оставшиеся были подвергнуты насильственному крещению согласно декрету от 19 марта 1497 года.[1] Эти меры были обусловлены женитьбой Мануэла на инфанте Изабелле Астурийской, дочери Фердинанда II Арагонского и Изабеллы I Кастильской и вдове наследника престола инфанта Афонсу. Фердинанд и Изабелла изгнали евреев в 1492 году и заявили, что не дадут согласия на брак инфанты с королём страны, где допускается присутствие евреев. В Лиссабоне в 1506 году произошел крупный еврейский погром; лидеры бунта были казнены по приказу короля.

Поздние годы

Изабелла умерла в 1498 году при родах долгожданного наследника. Родившийся мальчик Мигель стал символом амбиций Фердинанда и Изабеллы, поскольку унаследовал титулы Португалии, Кастилии и Арагона. Однако амбиции по объединению всего полуострова в единое королевство просуществовали недолго и рухнули со смертью Мигеля в 1500 году.

В 1506 году папа Юлий II подарил Мануэлу I Золотую розу, а в 1514 году Лев X подарил вторую, что сделало Мануэла первым обладателем сразу двух папских наград.

Семья

В 1497 году Мануэл женился на Изабелле Астурийской (14701498).

В 1500 году Мануэл женился на сестре Изабеллы, Марии Арагонской. Дети:

Третьей женой Мануэла стала племянница двух предыдущих — дочь их сестры Хуаны Безумной Элеонора Австрийская (14981558). Дети:

  • Карлос (15201521), умер во младенчестве;
  • Мария (15211577), была одной из самых богатых принцесс Европы, никогда не была замужем.

После смерти Мануэла в 1521 году от чумы ему наследовал его сын от Марии Арагонской Жуан III.

Напишите отзыв о статье "Мануэл I"

Примечания

  1. [www.eleven.co.il/article/13000 Новые христиане] — статья из Электронной еврейской энциклопедии

Литература

Предшественник:
Жуан II
Король Португалии
1495-1521
Преемник:
Жуан III

Отрывок, характеризующий Мануэл I


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.