Маньеризм

Маньери́зм (от итальянского maniera, манера) — западноевропейский литературно-художественный стиль XVI — первой трети XVII века. Характеризуется утратой ренессансной гармонии между телесным и духовным, природой и человеком. Некоторые исследователи (особенно литературоведы) не склонны считать маньеризм самостоятельным стилем и усматривают в нём раннюю фазу барокко. Существует и расширенное толкование понятия «маньеризм» как выражения формотворческого, «претенциозного» начала в искусстве на разных стадиях культурного развития — от античности до современности.

Общая характеристика стиля

Маньеризм появился в Италии, где важнейшими очагами развития стиля стали Флоренция, Мантуя и Рим, а затем получил распространение во Франции и других европейских странах. Стиль был отчасти порожден кризисными явлениями в общественно-политической сфере, характерными для позднего Возрождения с его социальной, моральной и религиозной неустойчивостью; иногда начальную фазу маньеризма связывают с разграблением Рима в 1527 году. Самое же главное, маньеризм в броской форме отразил существенную, подобную взрыву трансформацию искусства и литературы от средних веков к Новому времени.

Маньеризм в изобразительном искусстве

Стилевые особенности

Характерными особенностями художественного решения работ, относящихся к стилю маньеризма, можно считать повышенный спиритуализм (нередко сочетающийся с не менее сублимированным эротизмом или, напротив, подчёркнуто противопоставленный ему), взвинченность и изломанность линий (в частности, использование так называемой «змеевидной» линии), удлинённость или даже деформированность фигур, напряжённость поз (контрапост), необычные или причудливые эффекты, связанные с размерами, освещением или перспективой, использование едкой хроматической гаммы, перегруженность композиции и т. д.

Живопись

К живописцам маньеризма относят Франческо Пармиджанино, Якопо Понтормо, Джованни Баттиста Нальдини, Джорджо Вазари, Джулио Романо, Джузеппе Арчимбольдо, Бронзино, Россо Фьорентино, Франческо Сальвиати, Доменико Беккафуми, Алессандро Аллори, Артемизию, Жана Дюве, Орацио Джентилески и т. д. Отчасти этот стиль прослеживается также у Рафаэля и Микеланджело, у художников венецианской школы — Тинторетто и Тициана. За пределами Италии маньеризм представлен школой Фонтенбло во Франции, рядом нидерландских художников XVI века (многие из них восприняли идеи маньеризма, побывав в Италии) и Эль Греко в Испании). Маньеризм интенсивно развивался в Праге, при дворе императора Рудольфа II (Б. Шпрангер, Ханс фон Аахен и др.).

Скульптура

В ваянии представителями маньеризма были Бартоломео Амманнати и Джамболонья, в искусстве которого, оказавшем огромное влияние на его современников, сочетаются причудливость поз с изысканной плавностью и элегантностью форм. К ведущим скульпторам-маньеристам относят Бенвенуто Челлини.

Маньеризм в архитектуре

Маньеризм в архитектуре выражает себя в нарушениях ренессансной сбалансированности, использовании архитектонически не мотивированных, вызывающих у зрителя ощущение беспокойства структурных решений, элементов гротеска. К наиболее значительным достижениям архитектуры маньеризма относятся Палаццо дель Те в Мантуе (работа Джулио Романо) и Библиотека Лауренциана во Флоренции, спроектированная Микеланджело. В маньеристском духе выдержана фланкирующая здание Галереи Уффици во Флоренции лоджия Джорджо Вазари.

Маньеризм в литературе

Чаще всего к литературному маньеризму относят произведения, для которых характерна изощрённость слога и структуры, нередко — усложнённый синтаксис, аллегорическая образность, игра контрастов (в том числе между «любовью возвышенной» и «любовью земной»). Наиболее известный пример — двухтомный роман «Эвфуэс» (1578—1580 гг.) Джона Лили, породивший термин «эвфуизм», означавший в высшей степени искусственный и вычурный стиль. В Италии влияние маньеризма заметно в творчестве Тассо и Марино; в новеллистике XVI века, включая Маттео Банделло и Джиральди Чинтио; нередко к этому стилю целиком относят творчество последователей Марино — маринистов, но в этом случае границы стиля глубоко отодвигаются в XVII век. Совершенно иная модификация стиля представлена у Пьетро Аретино, создавшего, в числе прочего, цикл скандально известных «Сладострастных сонетов», проиллюстрированных Джулио Романо. Кроме того, к литературному маньеризму тяготеет (полностью или частично) творчество столь разных писателей, как Шекспир, Донн, Марло, Драйден (в Англии); Гонгора, Сервантес, Кальдерон (в Испании); Монтень, Дю Бартас, Малерб, Спонд (во Франции). С маньеризмом обычно связывают и возникновение «смешанных» литературных жанров, таких как трагикомедия и ироикомическая поэма. Поэзия и проза маньеризма (как и живопись) частично связаны с эзотерической традицией (Джордано Бруно, Ф. Бероальд де Вервиль).

Маньеризм в музыке

В музыке «маньеристским» считается, например, творчество итальянского композитора Карло Джезуальдо да Веноза, чьи поздние мадригалы отличает едва ли не мелодраматическая аффектация, переменчивость настроений, повышенное внимание к деталям, которые оттеняют необычная хроматическая гармония, резкие перемены в фактуре и мензуре. Понятие маньеризма в музыкознании распространяют также на период Ars subtilior (конец Ars nova), для которого характерна экстравагантная тематика (напр., несколько пьес, передающих «одурманенное» состояние курильщиков), вычурная нотация (напр., партитура с нотами разного цвета, выполненная в форме сердечка), исключительно сложная, плохо поддающаяся расшифровке запись ритма. Такая музыка получила большое распространение в Италии и Франции.

Влияние маньеризма

В силу отмеченной внутренней противоречивости стиля влияние маньеризма было разнонаправленным. С одной стороны, он породил рафинированную прециозную культуру и предвосхитил стиль рококо; с другой — открыл в полном объёме эротизм; спиритуальное начало в маньеризме было поддержано и развито в рамках сакрального барокко. Наконец, существуют определённые переклички между произведениями маньеризма и феноменами постмодернистской культуры. Это касается и программной вторичности, подчёркнутой зависимости от «культурного багажа» предшествующих эпох.

Искусствовед Джерри Сальц выделяет такое современное художественное течение как нео-маньеризм. По его словам, это течение XXI века было создано студентами из ряда клише как подражание классике.

См. также

• Прециозная литература
• Куртуазный маньеризм
• Фонтан-шутиха

Литература о маньеризме

• Hocke G.R. Die Welt als Labyrinth. Manier und Manie in der europaischen Kunst. — Hamburg, 1957—1959. — T. 1-2.
• Briganti G. La Maniera italiana. — Roma, 1961.
• Shearman J. Mannerism. — Harmondsworth, 1967.
• Lowinsky E. The Problem of Mannerism in Music: an Attempt at a Definition // Studi musicali 3 (1974), pp.131-218.
• Würtenberger F. Der Manierismus. Der europäische Stil des sechzehnten Jahrhunderts. — Wien, 1979.
• Maniates M.R. Mannerism in Italian music and culture, 1530—1630. Manchester (N.C.), 1979.
• Pinelli A. La bella maniera. — Torino, 1993.
• Barilli R. Maniera moderna e manierismo. — Milano, 2004.
• Тананаева Л. И. Некоторые концепции маньеризма и изучение искусства Восточной Европы конца XVI и XVII века // «Советское искусствознание». — М.: 1987. — Вып. 22. — С. 123—167.
• Тананаева Л. И. Рудольфинцы: Пражский художественный центр на рубеже XVI—XVII вв. — М.: Наука. — 1996.
• Чекалов К. А. Маньеризм во французской и итальянской литературах. — М.: ИМЛИ РАН, Наследие. — 2001.

Ссылки

• [texts.vniz.net/manera.html Манера и маньеризм. Лекция Е. В. Головина]
• [www.artprojekt.ru/library/arthistory3/st011.html И. Смирнова. Искусство маньеризма (Всеобщая история искусств, том 3)]
• [germanist.philosophy.pu.ru/readarticle.php?article_id=25 Маньеризм в Германии]
• [www.durov.com/literature3/vipper-90c.htm Виппер Ю. Б. Когда завершается эпоха Возрождения во французской литературе?]

Отрывок, характеризующий Маньеризм

– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий: