Маньковка
Пгт
|
Манько́вка (укр. Маньківка) — посёлок городского типа, центр Маньковского района Черкасской области Украины, в 7 км от железнодорожной станции Поташ (на линии Христиновка — Цветково), в 11 км от автострады Киев — Одесса.
История
 |
Стиль этой статьи неэнциклопедичен или нарушает нормы русского языка. Статью следует исправить согласно стилистическим правилам Википедии.
|
В 1875 году в Маньковке дислоцировался 1-й дивизион Гусарского Ахтырского полка.
Поселок, районный центр, находится в западной части Черкасской области, в 200 километрах от областного центра г. Черкассы и за столько же от столицы Украины г. Киев, в 5 километрах от железнодорожной станции Поташ и 12 км от автотрассы Одесса — Киев — Санкт-Петербург, в Умань — 30 км. Рельеф поселка сложный. Высота над уровнем моря составляет от 180 до 265 метров.
Основана в начале семнадцатого века. С середины XIV века и до 1569 года Уманщина, как и территория всей Киевской державы, была захвачена литовскими феодалами. На земле нашего края в эти годы нападали крымские татары. Они грабили и жгли села, уводили в плен и продавали на ярмарках крымских городов наших людей. Набег крымских татар был пугалом для населения.
Населения Правобережной Украины испытывало много горя от опустошительных нападений турок и татар, которые приходили на наши земли более 45 раз. К 1674 Маньковка была городом. В этом же году турки сожгли поселение, истребив все население. Чтобы в дальнейшем обороняться от опасного врага, манькивчаны вокруг города — на севере, юге, западе и востоке — поставили 4 башни (Стражнице). На них летом и зимой в любую погоду стояли дозорные. В случае опасности они зажигали на башнях смолу, клали курище. Этим же оповещали, что к Манькивки приближаются враги.
В это время жители бежали в лес через подземные ходы. Такие ходы были вырыты в XV—XVI веках. Они берут своё начало от реки Манькивки и тянутся на северо-восток, на восток и на юго-восток.
Река Маньковка протекает с юго-запада на северо-восток между улицами Ватутина (бывшая Черниговская) и Калинина (бывшая Длинная). На восточном берегу реки Манькивки был глубокий овраг, обрывы, а дальше — непроходимый лес. Именно в этом овраге берут начало подземные ходы.
Конечно, в то время они играли большую роль для жителей Манькивки, заходя в город, татары были озадачены. Долго они не знали, куда девается населения. Позже эти ходы стали непригодными для использования. А сейчас они являются историческим воспоминанием о прошлом.
Из многочисленных версий о происхождении названия населенного пункта наиболее вероятнее происходит от корня Манька, что означает «левая рука», то есть поселение находилось слева от какого большого пути, или же к нему нужно было добираться окольными путями. Не исключено, что оно первоначально могло быть связано с именем гетмана Речи Посполитой Марцина Калиновского. В архивных документах оно также называется Меловое. В 1609 году его отец А. — В. Калиновский получил в свою собственность так называемую Уманскую пустыню, после чего край стал интенсивно заселяться.
На одной из древних карт, которую датируют 1613 годом, между Уманью и буками обозначено город «Мацхивка». Однако точная датировка этой карты не установлено. Древнейший достоверный документ с упоминанием о Маньковку относится к 1622 году. За несколько лет здесь уже было около одной тысячи жилых домов. А за гетманом Марцина Калиновского это поселение стало одним из крупнейших городов Украины. Здесь было немало красивых архитектурных сооружений, особенно поражал путешественников дворец Калиновского построен из прочного огнеупорного полированного дуба.
Однако магнаты жестоко эксплуатировали крестьян. 1648 манькивчаны поддержали освободительное народное движение во главе с Богданом Хмельницким. Здесь была образована Маньковская казацкая сотня с административным сотенным центром. Казаки этого подразделения в составе Уманского полка принимали участие во многих военных баталиях. В середине семнадцатого века Маньковка имела три линии укреплений и кроме того три крепости. За городом находился монастырь, где впоследствии был монахом сын Богдана Хмельницкого и его преемник на гетманство Юрий Хмельницкий.
Зимой 1655 при Дрижипольськои военной компании Маньковка была ограблена и сожжена польскими войсками. Но им не удалось захватить Маньковский замок, оборону которого возглавляли выдающиеся казацкие полководцы Иван Богун и Михаил Зеленский. Однако после этих погромов манькивчаны не смогли вновь отстроить так величественно свой город. А после татаро-турецкой агрессии в 1674 году этот населенный пункт долгие десятилетия лежал в руинах. 1675 года во Маньковка знаменитый кошевой атаман Иван Сирко разбил двухтысячный отряд ордынцев. Постепенно сюда стали возвращаться люди. Однако в середине восемнадцатого века количество населения Манькивки едва превышала полторы тысячи человек.
В 1715 году на месте прежней православной церкви, разрушенной татарами, заложен и освящен уманским протопопом Дионисия Гайдученським церковь св. Архистратига Михаила.В 1726 году Маньковка стала собственностью С. Потоцкого.
Около 1740 года в городке освящена церковь Преображения Господня. В том же году, как свидетельствуют архивные источники, в «Маньковский приходе было имеющихся 1105 дворов и хат».
1 февраля 1766: запись Ф. С. Потоцкого, сына С. Потоцкого о Маньковский поместье: "Также в фонде приобщается к названному поместье Монастырек под Маньковка в моих дачных владениях, принадлежащих к Уманской волости, так же с подданными и Корчемный арендой, прудами, лесами согласно специальной карты, составленной и его милостью господином Ромеро, ограниченный на той карте знаками, и специальным инвентарем тех деревень, полностью описанных комиссаром со всеми их пожитками ".
В 1768 году в Маньковке насчитывалось 191 хозяйство, а 1783 — было уже 284 дома. В результате второго раздела Польши Маньковка вошла в Российскую империю. К тому времени здесь проживало около 2600 человек. В 1834 году Лаврентий Похилевич в своих «Сказание …» записывает: «Маньковка, село главное во втором окруте военных поселений Киевской губернии, при ручье того же имени, впадающем в Тикич за местечком Иванькою. Маньковка очень хорошо обстроена; улицы прямые, все дома поселян по плану. Казенные строения каменные. Жителей обоего пола: православных 2550; иноверцев до 40… Церковь в Маньковке каменная, во имя Преображення Господня, построена на счет казны в 1854 году на место прежней деревянной. Штатом полагается при ней, кроме священника и причетников дияков; земли имеет 36 десятин. Жалованья причту назначено 308 рублей. Причем на причт возложена обязанность давать уроки в приходской школе».
С 1838 по 1858 годы при введении военных поселений Маньковка стала окружным центром. В то время перестроен весь населенный пункт. Все сельские дома повалены и поставлены новые, под линии сделали прорезаны улице. В 1838 году Маньковка стала военным поселением: здесь расположилась вторая сотня Киево-Подольского округа с штаб второй гусарского полка, взводом кавалерии и волостной управы. Здесь был возведен 14 казарм и 12 — вспомогательных помещений. Началось перепланировка улиц и созданы новые: Красная, Черниговская,Офицерская, Рабочая, Николаевская, Михайловская, Длинная. В этот период открылось центральное кладбище (сегодня в районе ул. Чапаева, Садовая, Мичурина)на котором правом погребения пользовались офицеры, священнослужители и другие привелигированные слои населения.
В 1840 году в военном городке создана школа кантонистов, где учились дети поселенцев. Ученики носили специальную одежду, вместе с родителями овладевали военную профессию. Школа готовила унтер-офицеров для военного поселения: все ребята в возрасте от 7 до 18 лет считались кантонистов, которых после завершения учебы отдавали на 20 лет на службу. 1858 школа была ликвидирована. В 1858 году военное поселение ликвидирован. В 1872 году, по переписи в Маньковке проживало 1437 человек.
В 1876 году начала работать двуклассная школа министерства народного образования с пятилетним обучением, где обучалось 100 учащихся и работало 7 учителей. Во втором классе дети изучали арифметику, историю, русский язык, географию, естествознание и Закон Божий.
В 1900 году в Маньковке насчитывалось 892 двора с населением 4266 человек. Здесь действовало 2 церкви, еврейский молитвенный дом, больница; было две масличные, 14 — ветряных и 2 — водяные мельницы и кузница. Каждую среду проходили «торжки». Ставки принадлежали владельцам — Богданову и Хльобас.
В 1905 году в селе Маньковке Уманского уезда Киевской губернии населением использовалось 5352 десятины земли, количество дворов было 937. В 1910 году открыто четырехклассное училище, которое разместилось в частном доме. В 1912 году земство построило помещение для школы с трехлетним сроком обучения. На 50 учеников был один учитель.
В 1913 году в селе Маньковке было населения 4156 человек, действовали земская больница и аптека, четырехклассное городское училище и двухклассное училище. Продажа товаров осуществляли магазины «бакалея», зализоскобьяни товары, мануфактура (3), две винные лавки — # 481 и # 482, услуги предоставляли парикмахерская, три мастерские портных, два — лесопромышленников. Есть в поселении склад сельскохозяйственных орудий. Каждый вторник проходят ярмарки.
20 февраля 1918 в Маньковке провозглашена Советская власть. В 1923 году Маньковка становится райцентром Уманской округа. В 1930—1935 годах Маньковка входит в состав Буцкого района. В 1935 году в Маньковке восстановлено райцентр. В этом же году стала выходить районная газета, открыта средняя школа.
Во второй половине девятнадцатого и начале двадцатого века Маньковка была волостным центром. С 1923 года он реорганизован в район. С тех пор два раза Маньковский район ликвидировался и возобновлялся вновь. В 1930—1935 и в 1964 году Маньковка входила в состав Буцкого и Жашковского районов. На рубеже 1960-х годов в состав Маньковского района помимо всех населенных пунктов нынешнего административного деления входило еще целый ряд деревень, среди которых были Соколовка, Косенивка, Старые Бабани. 1 января 1965 Маньковка получила статус поселка городского типа и снова стала райцентром. Маньковский район имеет 765 квадратных километров. В него входит 31 населенный пункт.
В двадцатом веке Манькивчаны пережили ужасы голодомора и репрессий империалистической, гражданской и Великой Отечественной войны. Так получилось, что 7 марта 1918 года началась первая немецкая оккупация и в этот же день, но 1944 года её был освобожден уже от немецких фашистов. В тот день поблизости Манькивки разгорелась крупное танковое сражение. С обеих сторон здесь сошлось более сотни бронированных машин. Советские танкисты во главе с генерал-лейтенантом С. И. Богдановым получили блестящую победу. Враг потерял около пятидесяти танков.
Эта битва была решающей в Уманско-Батошинський операции, в ходе которой советскими войсками командовал маршал Советского Союза И. С. Конев. Его штаб находился на Маньковский железнодорожной станции Поташ. Однако в советские времена о славной танковую победу старались не вспоминать. Причиной, очевидно, было нежелание разглашать о трагических последствиях январского окружение в этом крае целого ряда советских дивизий. С большим трудом, превозмогая новый голодомор 1947 года, манькивчаны отстроили разрушенный войной поселения. Местная артель была одной из ведущих на Украине по производству молока. Её успехи широко освещались на выставке достижений народного хозяйства в столице республики. Маньковка имеет около 4.5 тысячи гектаров сельскохозяйственных угодий и пашни. Здесь выращивается пшеница, сахарная свекла, другие сельскохозяйственные культуры. С 1434 гектаров Маньковских лесов около половины площади занимает дуб, четверть — граб. Также там растет немало ясеня, липы, березы. Хвойные породы встречаются редко. Среди травянистых растений много лекарственных, в частности валериана, ландыш, лесная земляника. Районный центр украшает аллея дубов, возраст которых около ста лет. На территории земель Манькивки, в урочище Стрелолист на площади 2 гектара находится государственный ентомоноличний заказник — поселения редких насекомых — энтомофагов.
В экономике поселка и всего района значительную роль играют два кирпичные, механический и молочный заводы, пищевой и бытовой комбинаты, производственное объединение райагропроммеханизации, передвижная механизированная колонна, инкубаторная станция.Первым директором кирпичного завода стал Чепелянский Иван Петрович, он по сей день живет в Маньковке на ул. Буденного. Здесь работает тепличный комплекс, хлебозавод, фабрика детской игрушки, станция технического обслуживания, заправочные станции и очистные сооружения. Построено генеральный газораспределительный пункт и газифицировано райцентр. Установлено цифровую телефонную станцию. Создан целый ряд крестьянско-фермерских хозяйств.
Районный центр имеет больницу, поликлинику, санэпидемстанцию, санаторий «Аквадар». В Маньковке есть две общеобразовательные школы, на базе одного из которых открыто гимназию. В поселке действует учебно-производственный комбинат, где старшеклассники из многих школ района осваивают различные специальности. Здесь есть детская школа искусств, спортивная школа, стадион, районный Дом культуры, клуб, кинотеатр, районная библиотека, музей общества краеведов, гостиница, сбербанк и отделения банка «Аваль» и «Приват-Банка». Здесь находятся редакции газет «Маньковская новости». В центре Манькивки установлены памятники Т. Г. Шевченко, бронзовый бюст уроженцу края, выдающемуся летчику, дважды Герою Социалистического труда Б. П. Бугаеву. Здесь есть монумент Славы, установленный на Братской могиле павших в годы Великой Отечественной войне и обелиск Славы павшим в годы гражданской войны, памятник жертвам Чернобыльской катастрофы. На кладбищах установлены памятные знаки многочисленным жертвам страшного голодомора 1932—1933 годов. При въезде в поселок со стороны села Иваньки сооружен памятный знак памяти жертв фашистского расстрела группы людей еврейской национальности. При въезде в райцентр со стороны железнодорожной станции стоит памятник — один из первых тракторов, которым здесь обрабатывали землю.
На территории Манькивки обнаружены остатки 6 поселений трипольской, 6 — эпохи бронзы и 4 — черняховской археологической культур.
Персоналии
В Маньковке в 1870 году родился известный украинский композитор Александр Тихонович Дзбановский. Здесь родился и похоронен известный далеко за пределами страны атаман Деомент Петрович Казаков.
Напишите отзыв о статье "Маньковка"
Ссылки
- Маньковка // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
| ||||||||||||||
| |||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Маньковка
Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.
Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.
31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
