Ман ла йахдуруху-ль-факих

Ман ла йахдуруху-ль-факих — один из четырёх основных шиитских сборников хадисов, составленный шейхом ас-Садуком (ум. 381 г. хиджры). Издан недавно в четырёх томах в Тегеране.

Жизнь и труды шейха ас-Садука

Абу Джа’фар Мухаммад ибн Али ибн Бабавейх аль-Куми, известный также как шейх ас-Садук, был одним из наиболее авторитетных учёных-хадисоведов своего времени. Его отец также был известным улемом.

Предполагается, что шейх ас-Садук родился после 305—306 года хиджры в Куме. Фамилия Бабавеййх является арабизированной версией персидской фамилии Бабуйа. В ту эпоху Кум был одним из центром изучения шиитских хадисов, что предопределило сферу интересов шейха ас-Садука. В дальнейшем он много путешествовал, получая хадисы от разных учёных, число которых равняется приблизительно 211-ти. Хадисы шейх ас-Садук цитировал в процессе полемики со спекулятивными философами (мутакаллимами).

Перу шейха ас-Садука принадлежит около 300 книг. Многие работы шейха ас-Садука утеряны, однако многие другие сохранены и изданы, ещё некоторые существуют в форме рукописей. В числе его особо важных трудов — трактат по шиитскому вероучению «Аль-И’тикад», к которому ученик шейха ас-Садука шейх аль-Муфид написал поправки под названием «Тасхих аль-и’тикад», в которых раскритиковал шейха ас-Садука по некоторым пунктам.

Существует мнение, что «Ман ла йахдуруху-ль-факих» — не единственный сборник хадисов, составленный шейхом ас-Садуком. Исследователи упоминают и иной свод, скомпилированный им — «Мадинат аль-ильм» (он был намного более объёмным и посвящённым, главным образом, основам шиитского вероучения). Однако данный сборник, увы, не сохранился до наших дней.

Последние годы своей жизни шейх ас-Садук прожил в Рее, где в 381 году умер и был похоронен.

Ценность сборника

Хадисы, входящие в свод «Ман ла йахдуруху-ль-факих», посвящены разъяснению столпов ислама (фуру' ад-дин), то есть практическим заповедям Шариата (таким, как намаз, пост, выплата хумса и закята, хадж, брак и т. д.), дозволенному (халяль) и запретному (харам) в исламе согласно джафаритской школе права. Название сборника можно по смыслу перевести как «Тот, у кого нет доступа к законоведу».

Во введении шейх ас-Садук описывает обстоятельства создания данного свода и причину, побудившую его избрать для него такого название. Во время встречи с Шариф ад-Дином Абу Абдаллахом тот показал шейху ас-Садуку книгу под названием «Ман ла йахдуруху-т-табиб» («Тот, у кого нет доступа к врачу») и попросил написать аналогичную книгу по исламской юриспруденции (фикх) «Аль-халяль ва-ль харам» («Дозволенное и запретное»), которая объединила бы в себе все те работы, которые шейх ас-Садук уже написал на данную тему. Эту книгу Шариф ад-Дин Абу Абдаллах предложил назвать по аналогии с указанным лечебником.

Таким образом, ценность свода «Ман ла йахдуруху-ль-факих» заключается в том, что он был призван служить своеобразной энциклопедией практических заповедей джафаритского фикха, к которому мог бы обращаться любой мусульманин-шиит.

Данная книга является своеобразным резюме шейха ас-Садука ко всем его исследованиям преданий, касающихся правовых вопросов.

Поскольку сборник «Ман ла йахдуруху-ль-факих» является одним из четырех самых важных шиитских сводов (наряду с «Аль-Кафи» аль-Кулайни и двумя сводами за авторством Абу Джафара ат-Туси — «Тахзиб аль-ахкам» и «Аль-Истибсар»), к нему было написано множество комментариев. Среди великих комментаторов — ас-сайид Ахмад ибн Зейн аль-Абидин аль-Алави аль-Амили (ум. 1060 г. хиджры) и Мухаммад Таки аль-Маджлиси аль-Аввал (ум. 1070 г. хиджры).

Особенности сборника

Поскольку свод «Ман ла йахдуруху-ль-факих» создавался для неспециалистов, шейх ас-Садук убрал из него длинные иснады к хадисам, необходимые лишь для учёных-муджтахидов, которые проверяют цепочки передатчиков преданий на надёжность. Шейх ас-Садук поясняет это следующим образом:

«…Я составил книгу без иснадов (асанид), ибо цепочки [передатчиков] не должны были занимать слишком много места [и делать книгу более длинной], иначе сборник мог бы быть перегружен ими. У меня не было цели, которую обычно ставят себе составители [сводов хадисов], поместить в сборник всё, что я мог бы рассказать, но моё намерение заключалось в том, чтобы включить в него те предания, в которых описываются правовые решения и которые я посчитал достоверными». Ман ла йахдуруху-ль-факих, том I, стр. 2-3.

Другой отличительной особенностью данного свода является метод, использованный автором. Шейх ас-Садук не позволяет хадисам говорить самим за себя: он комментирует их, а также часто выводит нормы Шариата из этих хадисов и поясняет их смысл.

Свод «Ман ла йахдуруху-ль-факих» разбит не на книги (кутуб), а на более компактные главы (абваб), включающие в себя разные подразделы.

Литература

• Мустафа Авлийа’и. И. К. А. Ховард. Хадисоведение. Москва, «Исток», 2010.

Отрывок, характеризующий Ман ла йахдуруху-ль-факих

После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.