Маражоара
Культура Маражоара или Маражо, порт. Marajoara/Marajó culture — доколумбова культура, существовавшая на острове Маражо в устье реки Амазонка, идентифицируется по характерной керамике. Чарлз К. Манн датировал данную культуру периодом 800—1400 гг. н. э.[1], в других исследованиях датировка смещалась, вплоть до предположения, что культура продолжала существовать и в ранний колониальный период[2].
Для данной культуры характерна своеобразная керамика — крупная, с замысловатой росписью, изображающей растения и животных. Именно находки этой керамики (некоторые объекты — в весьма хорошей сохранности) стали первым свидетельством о существовании на о. Маражо развитого общества в доколумбову эпоху. Наличие курганов также говорит о существовании на острове крупных поселений с иерархической структурой. Тем не менее, многое в данной культуре ещё остаётся неизученным — её размах, контакты с другими культурами, структура и др.
Маражоарцы вели земледельческий образ жизни. Установлено, что индейцы культуры Маражоара строили свои дома на искусственных холмах, вероятно, для защиты от наводнений (подобная характеристика свойственна и другой амазонской культуре — гидравлической культуре насыпей). При раскопках этих насыпных холмов археологи обнаружили керамические сосуды, урны, миски и др., выполненные из глины, встречающейся на окраинах области распространения данной культуры. Наиболее интересные артефакты данной культуры найдены в захоронениях.
Самая крупная коллекция керамики Маражоара в настоящее время хранится в Музее штата Пара имени Эмиля Гёлди (г. Белен). Собрания изделий культуры Маражоара имеются и в других бразильских музеях — таких, как Национальный исторический музей Бразилии (Рио-де-Жанейро), Музей археологии и этнологии Университета Сан-Паулу в Сан-Паулу и Музей профессора О. Р. Кабрала[3], а также в зарубежных музеях — в частности, в Американском музее естественной истории в Нью-Йорке. Помимо этого, в 1972 г. был создан Музей Маражо, специально посвящённый данной культуре.
Индейцы культуры Маражоара изготавливали не только бытовые, но и декоративные предметы. Своеобразными изделиями являются керамические треугольники для прикрытия области женского лобка.
Керамическая технология была достаточно развитой. В глину для отжига добавлялись различные добавки.
- Burian urn, AD 1000-1250, Marajoara culture - AMNH - DSC06177 b.jpg
Экспонат из Американского музея естественной истории - Funerary vessel Collection H Law 172 n1.jpg
Экспонат из коллекции H. Law - Cylindrical vessel Collection H Law 170 n1.jpg
Экспонат из коллекции H. Law
Напишите отзыв о статье "Маражоара"
Примечания
- ↑ Mann Charles C. 1491: New Revelations of the Americas Before Columbus. — Vintage Books, 2006. — P. 326-333. — ISBN 1-4000-3205-9.
- ↑ Schaan, Denise [www.marajoara.com/current_research.html Current Research]. Marajó Island Archaeology and Precolonial History. Marajoara.com. Проверено 17 мая 2007. [www.webcitation.org/66g2IeSKG Архивировано из первоисточника 4 апреля 2012].
- ↑ [www.museu.ufsc.br/ Museu Universitário Professor Oswaldo Rodrigues Cabral]
Ссылки
- [www.marajoara.com/index.html Marajó Island Archaeology and Precolonial History] Описание культуры Маражоара (англ.) (порт.)
| ||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Маражоара
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»
Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
