Маракас (музыкальный инструмент)

Маракас
Традиционные мараки
Классификация	Ударный инструмент, Идиофон
Родственные инструменты	Кашиши
Маракас на Викискладе

Маракас (музыкальный инструмент)Маракас (музыкальный инструмент)

Мара́кас или мара́ка (исп. maraca, мн. ч. maracas) — древнейший ударно-шумовой инструмент коренных жителей Антильских островов — индейцев таино, разновидность погремушки, издающей при потряхивании характерный шуршащий звук. В настоящее время мараки популярны на всей территории Латинской Америки и являются одним из символов латиноамериканской музыки. Как правило, музыкант, играющий на мараках, использует пару погремушек — по одной в каждой руке.

В русском языке название инструмента чаще употребляется в не вполне правильной форме «маракас» (мужской род, единственное число) или «маракасы» (мужской род, множественное число). Это связано с механическим перенесением в русскую речь испанского названия инструмента во множественном числе (исп. maracas), дополняемого сверх того окончанием множественного числа, свойственного русскому языку. Более правильной формой названия является «марака» (женский род, единственное число; множественное число — «мараки»).

Традиционные мараки

Первоначально для изготовления марак использовались высушенные плоды горлянкового дерева (лат. Crescentia cujete), известного на Кубе под названием «гуи́ра» (исп. güira), а в Пуэрто-Рико — «игуэ́ро» (исп. higüero). Горлянковое, или калебасовое, дерево — это небольшое вечнозелёное растение из семейства Бигнониевых (лат. Bignoniaceae), широко распространённое в Вест-Индии (на Антильских островах), Мексике и Панаме. Крупные плоды игуэро, покрытые очень твёрдой зелёной оболочкой и достигающие 35 см в диаметре, индейцы употребляли для изготовления как музыкальных инструментов, так и посуды — калебас различной формы, что достигалось искусной шнуровкой ещё молодых плодов.

Для изготовления марак использовались плоды небольшого размера правильной округлой формы. После удаления мякоти через два просверленных в корпусе отверстия и сушки плода внутрь насыпали мелкую гальку или семена растений, количество которых в любой паре марак различно, что обеспечивает каждому инструменту неповторимо индивидуальное звучание. На последней стадии к полученной шарообразной погремушке приделывали ручку, после чего инструмент был готов.

Родственные инструменты Африки

Известно, что инструменты, сходные с индейскими мараками, существовали и у африканского народа йоруба. Они изготавливались из тыкв-горлянок; общее название подобных музыкальных инструментов на языке йоруба — агбе (исп. agbe). Неудивительно поэтому, что мараки столь легко были усвоены африканскими невольниками, привезёнными на Кубу, значительная часть которых принадлежала именно к народности йоруба.

Современные мараки

Мараки получили широчайшее распространение не только по всей Латинской Америке, но и в странах Старого Света. Современные латиноамериканские ансамбли могут использовать разные инструменты, но представить себе такой оркестр без исполнителя (как правило — певца), играющего на паре марак, просто невозможно. Помимо плодов игуэро и тыквы, мараки изготавливались также из сплетённых ивовых прутьев, кокосовых орехов и даже из кожи. Современные мараки изготавливаются как традиционным способом — из плодов игуэро или тыквы-горлянки, так и из более современных материалов, в первую очередь — из пластмассы.

В современный симфонический оркестр мараки ввел Прокофьев в балете Ромео и Джульетта и кантате Александр Невский.

Региональные названия

Считается, что слово «марака» заимствовано из языка индейцев тупи-гуарани, обитавших на территории современной Бразилии. В разных областях Латинской Америки, помимо основного варианта названия, используются и другие обозначения мараки:

• альфандо́ке (исп. alfandoque), каранга́но (исп. carangano) и хера́са (исп. geraza) — в Колумбии;
• ассо́н (фр. asson) или ча-ча́ (фр. tcha-tcha) — в Республике Гаити;
• ба́по (порт. bapo) или карка́ша (порт. carcaxa) — в Бразилии;
• дадо́о (исп. dadoo) — в Венесуэле;
• мару́га (исп. maruga) — на Кубе (название относится в основном к металлическим маракам);
• наси́си (исп. nasisi) — в Панаме;
• сонья́ха (исп. soñaja) — в Мексике;
• уа́да (исп. huada) — в Чили;
• чинчи́н (исп. chinchín) — в Гватемале;
• ша́к-шак (англ. shac-shac) — на острове Тринидад (Тринидад и Тобаго).

Библиография

• Mauleón, Rebeca. Salsa guidebook for piano and ensemble. — Petaluma, California: Sher Music Co., 1993. ISBN 0-9614701-9-4
• Mendes, John. Cote ce Cote la: Trinidad & Tobago dictionary. — Arima, Trinidad, 1986.
• Вульф Е. В., Малеева О. Ф. Справочник, мировые ресурсы полезных растений. — Л., Наука, 1969.

Отрывок, характеризующий Маракас (музыкальный инструмент)

«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил: