Марамзин, Владимир Рафаилович

Владимир Марамзин
Имя при рождении:	Владимир Рафаилович Кацнельсон
Дата рождения:	5 августа 1934(1934-08-05) (89 лет)
Место рождения:	Ленинград
Гражданство:	СССР СССР → Франция Франция
Род деятельности:	прозаик

Влади́мир Марамзи́н (Влади́мир Рафаи́лович Кацне́льсон; 5 августа 1934, Ленинград) — русский писатель.

Биография

Начало

Отец — заводской мастер (погиб на войне), мать — учительница географии. В детстве жил у бабушки в Кашине, в 1946 вернулся в Ленинград. Закончил Ленинградский электротехнический институт (1957), до 1965 работал инженером, начальником отдела научно-технической информации на заводе «Светлана».

Прозу начал писать в 1958, публиковаться в 1962. Посещал литературную студию при библиотеке им. Маяковского. Пьеса «Объясните мне кто-нибудь — я скажу вам спасибо» была в 1963 поставлена в Ленинграде, но снята из репертуара сразу же после премьеры. Написал несколько телевизионных и киносценариев. Опубликовал в издательстве «Детская литература» две познавательные книги для детей «Тут мы работаем» (1966, второе издание — 1973) и «Кто развозит горожан» (1969, о городском общественном транспорте — трамвае, троллейбусе, автобусе, такси, метро). Марамзин не был членом СП СССР, но с февраля 1966 по март 1975 состоял в профкоме литераторов при ленинградском отделении СП РСФСР.

Входил в литературную группу «Горожане» (кроме него, её составляли Борис Вахтин, Владимир Губин, Игорь Ефимов), участвовал в одноимённом машинописном сборнике. Распространял в списках произведения А.Платонова, других запрещённых авторов.

Арест

В 1971—1974 вместе с историком, литератором Михаилом Хейфецем и литературоведом, переводчиком Ефимом Эткиндом составил для самиздата машинописное собрание сочинений Иосифа Бродского в 5 томах. Это послужило поводом для его ареста 24 июля 1974. Признал свою «вину».

Суд, проходивший в Ленинграде 19-21 февраля 1975 и освещавшийся самиздатской «Хроникой текущих событий», приговорил Марамзина к 5 годам условного заключения. Писателю было разрешено властями выехать на Запад.

Эмиграция

С 1975 — в эмиграции во Франции. Сотрудничал с журналом В. Максимова «Континент». Опубликовал лагерные дневники М.Хейфеца (1977). В 1978—1986 вместе с А.Хвостенко издавал в Париже литературный журнал «Эхо» (вышли 14 номеров), напечатал в журнале повесть А.Платонова «Ювенильное море», библиографию его произведений. Опубликовал несколько повестей и рассказов, мастерски воспроизводивших сюрреалистическую обстановку, вывихнутую мысль и речь обычных жителей СССР. В прозе считает себя последователем Андрея Платонова. После 1981 много лет не публиковался, занимался техническими переводами.

После 1999 года новые тексты Марамзина стали появляться в России (журнал «Звезда», СПб), зарубежных русскоязычных изданиях («Литературный европеец», «Мосты», Франкфурт-на-Майне; «Новый берег», Копенгаген). В 2003 году в Париже вышла новая книга его прозы, в 2007 году — сборник статей. В парижском издательстве Эхо готовится к выходу роман Славотерпец (первая часть трехчастного романа Страна Эмиграция).

Творчество

Рассказы и повести Марамзина отличаются стилисти­ческим многообразием. У него есть чисто ре­алистическая, и сатирико-фантастическая, и сюрреалистическая, экспериментальная в языковом отношении проза, в которой всегда сказывается влияние А. Платонова.

Самоопределение

Марамзин отчётливо сознаёт себя политическим эмигрантом, принадлежащим к литературе изгнания, не собирается публиковаться в России, противопоставляет свою позицию российским писателям и авторам, живущим за рубежом, но активно в России печатающимся, и не собирается возвращаться (см.: [www.le-online.org/content/view/195/27]).

Публикации

• Тут мы работаем. - Л., Детская литература, 1966. - 176 с., 100 000 экз.
• Кто развозит горожан. - Л., Детская литература, 1969, - 240 с., 100 000 экз.
• Тут мы работаем. - Л., Детская литература, 1973. - 192 с., 100 000 экз.
• Альманах самиздата. Амстердам: Фонд имени Герцена, 1974
• Блондин обеего цвета. Взаимная повесть. Анн Арбор: Ардис, 1975
• История женитьбы Ивана Петровича//Континент, 1975, № 2
• Тянитолкай//Континент, 1976, № 8, стр. 13-47.
• Смешнее чем прежде: рассказы и повести. Париж: Третья волна, 1979
• Тянитолкай. Анн Арбор: Ардис, 1981
• Сын Отечества. Париж: Эхо, 2003
• Вынужденные сочинения. Париж: Эхо, 2007, 80 стр., 300 экз
• Славотерпец. Отрывок из романа Страна Эмиграция// Мосты, 2012, №36, с.143-164

Литература

• Мальцев Ю. Вольная русская литература 1955—1975. Frankfurt/Main: Possev-Verlag, 1976
• Кушлина О. Марамзин Владимир Рафаилович//Русские писатели XX века: Биографический словарь/ Глав. ред. и сост. П.Николаев. М.: Большая российская энциклопедия; Рандеву-АМ, 2000, с.451-452
• Самиздат Ленинграда. Литературная энциклопедия/ Под общ. ред. Д. Я. Северюхина. М.: Новое литературное обозрение, 2003, с.265-266

Ссылки

• [antisoviet.narod.ru Материалы] «Хроники текущих событий»
• [chuprinin.livejournal.com/88379.html]
• [archive.svoboda.org/programs/otb/2000/obi.23.asp Посвящённая Марамзину программа «Радио Свобода»]
• Лев Лосев. [magazines.russ.ru/zvezda/2004/8/lo8.html Отсутствие писателя] («Звезда», 2004, № 8)

Отрывок, характеризующий Марамзин, Владимир Рафаилович

Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.


Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.