Марат, Жан-Поль

Запрос «Марат» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Жан-Поль Марат
Jean-Paul Marat
Род деятельности:	Врач, журналист
Место рождения:	Будри, княжество Невшатель
Место смерти:	Париж, Первая французская республика

Жан-По́ль Мара́т (традиционная передача, французское произношение Мара́; фр. Jean-Paul Marat; 24 мая 1743, Будри, Невшательское княжество (ныне — кантон Невшатель) — 13 июля 1793, Париж) — политический деятель эпохи Великой французской революции, врач, радикальный журналист, один из лидеров якобинцев. Известен под прозвищем «Друг народа», в честь газеты, которую он издавал с сентября 1789. Вместе с М. Робеспьером руководил подготовкой восстания 31 мая — 2 июня 1793, отнявшего власть у жирондистов. Один из наиболее ярых сторонников якобинского террора, заложивший основы революционной диктатуры.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) Убит Шарлоттой Корде.

Врачебная и научная деятельность

Родился в Швейцарии. Получил хорошее образование в доме отца Жана-Батиста Мара (1704-1783), довольно известного врача. Младший брат Давид в 1784 году уехал на постоянное жительство в Санкт-Петербург, где преподавал в Царскосельском лицее (в том числе у Пушкина).

Потеряв родителей, Жан-Поль зарабатывал на жизнь уроками и врачебной практикой, переезжая из города в город. Более 10 лет прожил в Англии и Голландии и выступил здесь с рядом книг и брошюр, сразу создавших ему многочисленных врагов страстностью тона и резкими нападками на авторитеты. Есть сведения, что он собирался принять британское подданство для женитьбы на Анне-Летиции Эйкин.

В 1773 году он издал книгу «О человеке, или Принципы и законы влияния души на тело и тела на душу» (фр. «De l’homme ou des principes et des lois de l’influence de l'âme sur le corps et du corps sur l'âme») (Амстердам), вовлекшую его в полемику с Вольтером; за ней последовала революционная брошюра «Цепи рабства» (англ. «The chains of slavery» Лондон, 1774; франц. изд. «Les chaînes de l’esclavage», Париж, 1792 и сл.).

К этому же времени относятся его естественнонаучные труды, существеннейший недостаток которых — неимоверное высокомерие в отзывах о таких учёных, как Ньютон, д’Аламбер, Лавуазье. Марат нападал и на тех исследователей, которые готовы были с вниманием отнестись к его опытам, как, например, А. Вольта. Среди поклонников научных талантов Марата был его будущий политический противник Ж. П. Бриссо. Бриссо нападал на Французскую Академию, не признававшую Марата. Представляют интерес мысли Жана-Поля об использовании электричества в медицине. В 1775 году Эдинбургский университет присудил ему степень доктора медицины. С 1779 по 1787 г. Марат состоял врачом в придворном штате графа д’Артуа.

В 1779 г Французская Академия наук, разобрав мемуары Марата об огне, электричестве и других явлениях, нашла, что опыты его новы, точны и успешны, метод оригинален.

Просветительская деятельность

В 1774 году была издана первая политическая книга Марата "Цепи рабства". Выступая непримиримым врагом деспотизма, прослеживая эволюцию разных его форм на отдельных этапах истории общества, наконец, выдвигая, положительную программу эгалитаристского строя, Марат в значительной мере следовал за Руссо. Однако в существенных вопросах Марат оставил Руссо позади. Указывая на связь богатства и деспотизма, он приходит к заключению, что антагонизм между феодальным дворянством и либеральной буржуазией является менее острым по сравнению с противоречием между богатыми и бедными, которое гораздо острее. "Цепи рабства" - это удивительное пророчество сложного пути и конечной гибели Французской революции.

В 1780 г. он представил на конкурс свой «Plan de législation criminelle» (Невшатель, 1780) (План уголовного законодательства), в котором он примыкает к школе криминалистов-филантропов. Некоторые идеи этого трактата (необходимость заботиться о том, чтобы позор от наказания не распространялся на неповинные семьи преступников) были усвоены императором Иосифом II. Высказываясь в духе просветительной эпохи о правах низших классов, Марат проводит, между прочим, мысль, что «никакой избыток не должен принадлежать кому-либо по праву, пока есть люди, нуждающиеся в насущном». Исходный пункт рассуждений Марата - по-прежнему идеал Руссо. Он и начинает с утверждения, что все государственные учреждения являются результатом не общественного договора, как это должно было бы быть, а насилия: "Все государства были созданы с помощью насилия, убийства, разбоя, и у власти поначалу не имелось никаких иных полномочий, кроме силы". На этот раз он гораздо ближе подходит к этому, проводя мысль, что все законы - орудие господства богатых над бедными, что собственность - результат "первого захвата". Поэтому Марат делает вывод, опрокидывающий любое уголовное законодательство: "Кто крадет, чтобы жить, пока он не может поступить иначе, лишь осуществляет свое право". Мало того, он считает, что в преступлениях повинны не преступники: "Почти повсюду правительство само вынуждает бедняков к преступлению, отнимая у них средства к существованию". В "Плане уголовного законодательства" Марат ярко проявляет сочувствие, сострадание к угнетенным и униженным. Человек, которому создали репутацию "кровожадного", обнаруживает искреннее чувство милосердия, и, одним из первых, предлагает резко ограничить применение смертной казни. Марат столь же оригинален в оценке так называемых государственных преступлений. Он делит их на две группы: ложные и подлинные. Ложные государственные преступления, которые он оправдывает, - это любое выступление, прямое или косвенное, против несправедливого государственного порядка. Подлинное государственное преступление - это действие представителей властей против народа, ограбление, обман и угнетение народа.

В 1791 г. Марат создает собственный проект Конституции и Декларации прав человека, объемистый документ, содержащий 60 страниц. Этот документ существенно повлиял на конституцию 1793 г.

Дух его конституции это главенство права на жизнь перед правом на собственность, Марат заявляет, что на основании естественного права, "когда какому-нибудь человеку недостает всего, он имеет право отнять у другого имеющиеся у него в избытке излишки...". Но такое естественное право ограничивается общественным правом, защищающим права других членов общества. Однако эта защита должна содержать принципиальное исключение: "Закон должен предупреждать слишком большое неравенство состояний, устанавливать предел, какой они не должны переступать". Общество обязано обеспечивать всем равное право на жизнь, оно "в долгу перед теми его членами, которые не обладают никакой собственностью и чей труд едва достаточен для удовлетворения их насущных потребностей, для обеспечения их средств, которые позволяют им питаться, одеваться... Те кто живет в роскоши, должны взять на себя заботу о покрытии потребностей тех, кто лишен самого необходимого".

Революция. Газета «Друг народа»

В 1789 г. он написал «Дар отечеству» («Offrande à la patrie»), «Tableau des vices de la constitution anglaise», составил проект установления конституционной монархии и наконец начал издавать газету «Друг народа» («Ami du peuple»), выходившую с 12 сентября 1789 г. по самый день смерти Марата, под разными названиями. Целью этого издания было изобличение врагов народа, причём Марат с одинаковой резкостью обрушивался на королевскую семью, на министров и членов национального собрания. «Друг народа» много способствовал распространению среди народа, особенно в Париже, крайнего революционного фанатизма; его читали нарасхват, популярность его выразилась и в многочисленных циркулировавших тогда подделках под него.

Борьба с жирондистами и террор

Ожесточённый тон газеты вызвал преследования Марата. Он принужден был скрываться в подвалах, не покидая, однако, своей работы; один раз даже бежал в Англию — но эти гонения придали ему лишь ещё больше энергии и сделали его более свирепым: он стал говорить о необходимости обновления общества принесением в жертву сотен и тысяч голов изменников. В конце 1791 г. он переселился в Лондон, где занялся составлением книги: «Ecole du citoyen», но в апреле 1792 г. вернулся в Париж и с удвоенной энергией взялся за издательство.

Интересна эволюция взглядов Марата на монархию и республику. Одним из очевидных недостатков в общеполитических воззрениях и тактике Марата было нигилистское отношение к республике, к республиканской форме власти. Марат продолжал упорно высказываться за сохранение монархии. С одной стороны, он выступал против системы деспотизма. Но в странном несоответствии с развиваемыми им публично общими положениями Марат в феврале 1791 г. продолжал утверждать, что "ограниченная монархия более всего пригодна для нас" и даже что "нам нужен именно такой король, и мы должны благословлять небо, что оно дало нам его". Лозунгом Марата в это время был не лозунг свержения монархии, а лозунг разгона Национального собрания. Отношение изменилось в Июле 1791 г. после расстрела демонстрантов возмущённых попыткой короля сбежать. С этого момента Марат чётко занимает позицию, которая уже была популярна у масс, - свержение короля необходимо. 10 Августа 1792 г., после очередной попытки короля сбежать, происходит восстание уничтожившее монархию. Король арестован. В декабре 1792 г. Людовик XVI был предан суду Конвента. Марат, больше и громче всех взывавший к расправе над тиранами и их приспешниками, отказался принять предложение покарать короля без суда. Он считал, что надо провести процесс над королем с соблюдением всех формальностей. Он писал, что "такой образ действий был необходим для просвещения народа потому, что нужно убедить различными путями, соответствующими степени развития умов, всех жителей Республики". Конвент решает судить короля с соблюдением революционной и демократической процедуры.14 января он решил прекратить прения и начать голосование по трем вопросам: виновность, обращение к народу и мера наказания. Марат добивается чтобы решение Конвента о короле было поставлено на поименное голосование. По последнему вопросу о мере наказания королю, из 721 голосовавшего депутата 387 депутатов подали голос за безоговорочную смертную казнь. "Конвент отныне объявил Людовика предателем французской нации, преступником против человечества".

Избранный в конвент от Парижа, он занял место во главе монтаньяров и стал главной мишенью жирондистских ораторов. Жирондисты настояли наконец на предании его суду за опубликованное им в качестве президента якобинцев воззвание, в котором он заявлял, что конвент заключает контрреволюцию в недрах своих. Несмотря на протесты Дантона, Марат 14 апреля 1793 г. был призван к суду за проповедь роспуска собрания и призыв к "убийству и грабежам"; доказательства были взяты из разных номеров его газеты. 24 апреля 1793 г. революционный трибунал единогласно оправдал его, и он с триумфом был приведён обратно в конвент.

Убийство и посмертная судьба

Несмотря на то, что последние полтора месяца жизни Марат, страдая от тяжелой болезни, не выходил из дома, не мог публично выступать и активно участвовать в политической жизни и управлении страной, он оставался основным объектом ненависти лишеных власти "людей государства" - жирондистов. В 1793 году он уже тяжело болел — начала прогрессировать кожная болезнь, которой он заразился, когда лечил и выхаживал английских бродяг. Чтобы хоть как-то облегчить свои страдания, он постоянно сидел в ванной, писал там и даже принимал посетителей. Именно там 13 июля 1793 года Жан-Поль Марат и был заколот ярой поклонницей жирондистов, дворянкой Шарлоттой Корде. Марат умер, успев лишь крикнуть: «A moi, ma chère amie!» (Ко мне, моя подруга!). 16 июля его тело с большим торжеством было похоронено в саду клуба Кордельеров; сердце покойного было извлечено и помещено в зале заседаний клуба. В честь Марата были ненадолго переименованы Монмартр (Montmarat) и город Гавр.

21 сентября 1794 года тело его было перенесено в Пантеон, но 8 вантоза III г. (26 февраля 1795) удалено из него и перезахоронено на кладбище у церкви Сент-Этьен-дю-Мон.

Увековечение имени и памяти Марата в СССР

После Октябрьской революции 1917 г. в России имя Марата было увековечено в названии многих объектов в СССР. В Москве существовали Большой и Малый Маратовские переулки (ранее Курбатовы, ныне Ордынские), названные по кондитерской фабрике имени Марата.

В Санкт-Петербурге есть улица Марата. Улица Марата есть также в Нижнем Новгороде, Новороссийске, Новосибирске, Пензе, Севастополе, Курске, Калининграде, Екатеринбурге, Омске, Иркутске, Красноярске, Ижевске, Перми, Ульяновске, Минске, Мурманске, Тайшете, Туле, Калуге, Мичуринске, Калинковичах и др.

В 1921 г. именем «Марат» был назван флагман Краснознамённого балтийского флота, бывший линкор «Петропавловск». (В 1943 г. линкору было возвращено его прежнее название).

В советское время (особенно до войны) получило распространение мужское имя Марат, считавшееся интернациональным.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В СССР выходили апологетические биографии Марата (например — в серии ЖЗЛ и серии ПР), а также публиковались некоторые его произведения.

Киновоплощения

• «Французская революция» // La révolution française (Франция — Италия — Канада — Великобритания — Германия, 1989), (две части). Режиссёры Робер Энрико, Ричард Т. Хеффрон. В роли Марата — Витторио Меццоджорно.
• «Шарлотта Корде» // Charlotte Corday (Франция, 2007). Режиссёр Анри Эльман. В роли Марата — Бернар Бланкан.
• Пришельцы, часть 3. Революция (Франция, 2016г.) Режиссёр Жан Мари Пуарэ.

Литература

• Марат Ж. П. Памфлеты. / Под ред. со вступит. статьей и коммент. Ц. Фридлянда. — М.-Л.: Academia, 1934. — 856 с.
• Марат Ж. П. Памфлеты. / Под общ. ред. Ф. Кон. — М.: Соцэкгиз, 1937. — 135 с.
• Марат Ж. П. Избранные произведения: В 3-х т. / [Отв. ред. акад. В. П. Волгин]. Сост.: Акад. В. П. Волгин и А. З. Манфред. Пер. С. Б. Кана. Вступ. статья А. З. Манфреда. Коммент. В. М. Далина. — М.: Академия наук СССР, 1956.
  • Т. 1: До революции. — 360 с.: п.
  • Т. 2: От начала революции до Вареннского кризиса. — 316 с.: п.
  • Т. 3: От бегства короля до падения монархии. / Пер. с коммент. В. М. Далина. — 420 с.: п.
• Левандовский А. П. Сердце моего Марата: Повесть о Жане Поле Марате.. — М.: Политиздат, 1975. — 478 с. — (Пламенные революционеры).
• Валовой Д., Валовая М., Лапшина Г. Дерзновение. — М.: Молодая гвардия, 1989. — С. 60-78. — 314[6] с.
• Дюма А. Собрание сочинений. Т. 48. Инженю. Пер. с франц. Л. Токарева. Комментарии Т. Гиоевой, Ф. Рябова. Иллюстрации Е. Ганешина. — М.: Арт-Бизнес-Центр, 2000. — 640 с.
• Вагман И. Я., Вукина Н. В., Мирошникова В. В. 100 знаменитых тиранов. — Харьков: Фолио, 2003. — С. 322-326. — 510 с. — (100 знаменитых).

Иностранная литература

• Выдержки из сочинений М. напечатал Vermorel («Œuvres de Marat», 1869),
• подробную биографию написал Alfred Bougeart («Marat», 1865; в приложении полная библиография трудов М.).
• См. ещё Ch. Brunet, «Marat, dit l’Ami du peuple» (1862);
• Louis Combes, «Episodes et curiosités révolutionnaires» (1872);
• Aulard, «L'éloquence parlementaire pendant la révolution française. Les orateurs de la Législative et de la Convention» (П., 1885).
• Jean-Paul-Marat — Œuvres Politiques 1789—1793 (10 vol.), textes et guide de lecture établis par Jacques De Cock et Charlotte Goëtz, Pôle Nord, Bruxelles, 1989—1995.
• Marat corrigé par lui-même, Chantier Marat 1, Pôle Nord, Bruxelles, 1990.
• Marat en entier et plus que Marat, Vrais et faux journaux de Marat à la Bibliothèque de Lunel (Chantier Marat 5), Pôle Nord, Bruxelles, Montpellier: Centre d’Etude du XVIIIe siècle, 1995.
• Marat: Sur le Jugement du chef de l’Exécutif, Chantier Marat 6, Pôle Nord, Bruxelles, 1998.
• Marat en famille: la saga des Mara(t) (2 vol. Chantiers Marat 7-8), Pôle Nord, Bruxelles, 2001
• Plume de Marat — Plumes sur Marat, pour une bibliographie générale, Chantiers Marat 9-10), Pôle Nord, Bruxelles, 2 vol., 2006.
• www.metavolution.org/modx/les-publivations-sur-jean-paul-marat.html

Источник

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Ссылки

• [1789-fr.ru/Marat-1.html «Проект декларации прав человека и гражданина с последующим планом справедливой, мудрой и свободной конституции».]
• Цверава Г.К. [1789-fr.ru/Marat-Pr.html «Марат как естествоиспытатель»]
• Тарле Е. [1789-fr.ru/Tarle_Marat.html «Жан-Поль Марат, Друг народа»]
• Алданов М. [his.1september.ru/2004/11/4.htm «Ванна Марата»]
• Патрис Гениффе [vive-liberta.narod.ru/journal/geniff1.pdf "Марат — идеолог террора"]
• [tov.lenin.ru/ideas/marat.htm Also sprach Marat]
• [web.archive.org/web/20120111145143/vive-liberta.narod.ru/ref/ref1.htm/ В библиотеке vive-liberta]
• Чудинов А. В. [www.ateismy.net/index.php?option=com_content&view=article&id=78:2010-12-10-20-14-59&catid=38:nauka&Itemid=126 Ученые и Французская революция]
• [www.hrono.ru/biograf/bio_m/marat_zp.php Марат Жан Поль. Биографический указатель]
• [www.epwr.ru/quotauthor/txt_170.php Жан Поль Марат]
• [vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/ECCE/WHATISTRUE.HTM "Что есть истина?" или Убийство Марата в зеркале истории]

Отрывок, характеризующий Марат, Жан-Поль

– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.