Спыхальский, Мариан

	Мариан Спыхальский; Marian Spychalski<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Мариан Спыхальский в 1965 году.</td></tr>
	Председатель Государственного совета ПНР
10 апреля 1968 года — 23 декабря 1970 года
Предшественник:	Эдвард Охаб
Преемник:	Юзеф Циранкевич
	Министр национальной обороны ПНР
1956 год — 1968 год
Предшественник:	Маршал Польши Константин Рокоссовский
Преемник:	генерал армии Войцех Ярузельский
18 сентября 1944 года — март 1945 года
Предшественник:	Марцелий Поровский
Преемник:	Станислав Тольвиньский
Рождение:	6 декабря 1906; Лодзь, Петроковская губерния, Российская империя
Смерть:	7 июня 1980 (73 года); Варшава, Польша
Место погребения:	кладбище Воинское Повонзки
Партия:	Польская объединённая рабочая партия
Образование:	Варшавский политехнический институт
Профессия:	архитектор
	Военная служба
Годы службы:	1944 год—1970 год
Принадлежность:	Польша
Род войск:	Войско Польское
Звание:
Командовал:	управлением информации Главного штаба, Главным штабом Войска Польского, министерством обороны ПНР
Сражения:	Вторая мировая война

Мариан Спыхальский (польск. Marian Spychalski, подпольный псевдоним — Марек, 6 декабря 1906 — 7 июня 1980) — польский военный, государственный и коммунистический деятель, маршал Польши.

Содержание

1 Довоенный период
2 Вторая мировая война
3 Первое послевоенное время и арест
4 Реабилитация и работа на высших постах
5 Награды
- 5.1 Награды Польши
- 5.2 Иностранные награды
6 Воинские звания
7 Примечания

Довоенный период

Родился в Лодзи, бывшей тогда уездным городом в Петроковской губернии Российской империи, в многодетной семье рабочего лодзинской фабрики Юзефа Спыхальского, являвшегося членом партии ППС — революционная фракция^[1], и Францишки Лешкевич.

С 1929 года член Союза независимой социалистической молодёжи «Жизнь». В 1931 году окончил Варшавский политехнический институт и в том же году вступил в Коммунистическую партию Польши. Много работал архитектором в Варшаве и в Познани, по его проектам построены здания нескольких школ и гимназий, здание военного суда в Варшаве, церковь на одном из варшавских кладбищ. В 1937 году получил Гран-При на международной выставке в Париже. С 1935 года — генеральный директор Департамента общественных зданий Варшавы.

Вторая мировая война

После оккупации нацистской Германией территории Польши активно включился в Движение Сопротивления в составе коммунистического крыла. Будучи давним и близким соратником Владислава Гомулки, стал одним из крупных подпольных коммунистических руководителей в Варшаве. В 1942 году — один из создателей Гвардии Людовой, в январе 1944 года переформированной в Армию Людову. С января 1944 года — заместитель начальника Главного штаба Армии Людовой, начальник управления информации в Главном штабе.

В июле 1944 года вышел на территорию, освобождённую Красной Армией и назначен начальником Главного штаба Войска Польского. Однако поскольку Спыхальский не имел военного образования и опыта боевых действий, он не мог принести значительной пользы на этом посту, когда основной задачей Войска Польского стали не партизанские операции, а широкомасштабные боевые действия по освобождению страны. В сентябре 1944 года перемещён на пост мэра Варшавы (фактически до января 1945 года его полномочия распространялись только на освобождённую советскими войсками правобережную часть города — Прагу).

Первое послевоенное время и арест

С 1945 года — член Центрального Комитета и член Политбюро ЦК Польской рабочей партии, а также заместитель Министра обороны Польши по политической работе. В 1948 году при создании Польской объединённой рабочей партии избран членом её Центрального Комитета и членом Политбюро.

Стал одной из жертв борьбы за лидерство в Польше между Владиславом Гомулкой и Болеславом Берутом, окончившейся победой последнего. Сначала в апреле 1949 года перемещён на менее значимый пост Министра восстановления и строительства Польши. Уже в ноябре того же года на Пленуме ЦК ПОРП обвинён в националистическом уклоне, неподчинении линии партии, выведен из Политбюро и отправлен на работу архитектором в городское управление Вроцлава.

В мае 1950 года арестован, вскоре арестовали и Владислава Гомулку. В заключении подвергался пыткам, признал себя виновным во многих преступлениях (шпионаж в пользу Англии, национализм, правый уклон). Однако вскоре после смерти И. В. Сталина, ареста Л. П. Берии и негласного осуждения практики репрессий в СССР, Б. Берут отказался от идеи судебного процесса над Гомулкой, Спыхальским и другими арестованными по их делу. В то же время он не мог их освободить из заключения без ущерба для своего авторитета, поскольку его личная роль в их аресте была хорошо известна. Спыхальский продолжал оставаться в заключении без суда, хотя допросы и пытки были прекращены, а условия содержания улучшились.

Реабилитация и работа на высших постах

Через несколько дней после смерти Б. Берута в марте 1956 года Спыхальский был освобождён и полностью реабилитирован, а также восстановлен в воинском звании. В октябре того же года его старый друг Владислав Гомулка пришёл к власти и стал первым секретарём ЦК ПОРП. Спыхальский немедленно был введён в состав ЦК ПОРП и в Политбюро ЦК ПОРП, назначен заместителем Министра обороны Польши — начальником Главного политического управления Войска Польского. Через месяц, в ноябре 1956 года по категорическому требованию Гомулки из Польши был отозван министр — маршал Польши и Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский, и Спыхальский был назначен на пост Министра обороны. 7 октября 1963 года он был произведен в маршалы Польши (последний, кому было присвоено это звание).

Во время Польского политического кризиса 1968 года Спыхальский в апреле 1968 года был освобожден с поста министра и назначен Председателем Государственного Совета Польши (высший исполнительный пост в государстве). В 1970 году Гомулка был отстранён от власти и уже в декабре М. Спыхальский освобождён с поста председателя Государственного Совета, выведен из Политбюро ЦК ПОРП, а в 1971 году и из состава ЦК.

Будучи отправленным на пенсию, состоял в руководстве некоторых общественных организаций, приглашался на торжественные мероприятия. Скончался 7 июня 1980 года в Варшаве. Похоронен с высшими государственными почестями на кладбище Воинское Повонзки.

Родной брат Юзеф Спыхальский до 1939 года служил офицером в Войске Польском, покинул страну после оккупации Германией в 1939 году. В 1942 году заброшен в Польшу из Лондона и принял активное участие в деятельности Армии крайовой. При попытке ареста агентами гестапо оказал сопротивление и погиб в перестрелке.

Награды

Награды Польши

Иностранные награды

Воинские звания

Генерал бригады (февраль 1945)
Генерал дивизии (июнь 1945)
Генерал брони (1957)
Маршал Польши (7 октября 1963 года, минуя звание генерала армии)

Напишите отзыв о статье "Спыхальский, Мариан"

Примечания

↑ Marian Spychalski „Warszawa architekta” Bellona 2015 r., ISBN 978-83-11-13416-4, str. 21

Отрывок, характеризующий Спыхальский, Мариан

Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.

Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.

Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.

Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.

[1] Marian Spychalski „Warszawa architekta” Bellona 2015 r., ISBN 978-83-11-13416-4, str. 21

[1]