Марина Севира

Марина Севира (ум. до 375 года) — первая жена римского императора Валентиниана I, мать императора Грациана.

О Марине Севире сохранилось крайне мало сведений. Её полное имя неизвестно — Сократ Схоластик называл её Севирой, в то время как более поздние источники Иоанн Малала, «Пасхальная хроника» и Иоанн из Никиу именуют её Мариной.

18 апреля 359 года в Сирмии Марина Севира родила сына Грациана своему мужу, римскому офицеру в ранге трибуна Валентиниану. В 364 году Валентиниан стал римским императором, а в 367 он провозгласил 8-летнего Грациана своим соправителем в Западной Римской империи с титулом августа.

Имя Марины Севиры возникает в источниках только в связи с историей её развода с Валентинианом и браком последнего с Юстиной. Историки датируют эти события примерно 370 годом. По словам Зосимы Юстина была исключительной красоты женщиной, вдовой претендента на императорский престол Магненция, погибшего в 353. Однако Сократ Схоластик называет Юстину девицей, которая вошла в ближайшее окружение жены Валентиниана.

Марина Севира, по версии Сократа Схоластика, и свела Юстину с мужем-императором:

«Увидев Юстину, когда та мылась, Севира пленилась красотой девицы и сказала о ней царю, что девица, дочь Юста, дивно красива, и что сама она, хотя женщина, пленилась её благообразием. Царь скрыл в сердце слова жены и решился жениться на Юстине, не оставляя и Севиры, от которой родился у него Грациан, незадолго перед тем провозглашенный царем. Итак, Валентиниан издал закон и объявил по городам, что всякий, кому угодно, может иметь двух законных жен. Этот закон вышел прежде их брака.»

Историки сомневаются в существовании закона Валентиниана о двоеженстве. Историк Тимоти Барнс предполагает, что Сократ Схоластик трактовал в занимательном виде постановление Валентиниана по процедуре развода и последующего нового брака для подданных империи.

Иоанн из Никиу передал другую историю, в которой Валентиниан просто изгнал Марину Севиру из дворца и отправил в ссылку за недостойное поведение. Гнев императора вызвало то, что его жена купила некий сад за малую часть его истинной стоимости, поступив несправедливо с прежней владелицей сада.

Когда Грациан в 16-летнем возрасте стал после смерти Валентиниана правящим императором в 375 году, имя его матери Марины Севиры так и не появилось в источниках.

Отрывок, характеризующий Марина Севира

Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.