Марина Цветаева. Страсти по Марине

Марина Цветаева. Страсти по Марине
Жанр	Документальное кино, драма
Режиссёр	Андрей Осипов
Автор сценария	Одельша Агишев
Оператор	Ирина Уральская
Кинокомпания	Киновидеостудия «Риск»
Длительность	55 мин.
Страна
Год	2004
IMDb	ID 0418202
Выход фильма «Марина Цветаева. Страсти по Марине»

К:Фильмы 2004 года

«Марина Цветаева. Страсти по Марине» — документальный фильм режиссёра Андрея Осипова, снятый по сценарию Одельши Агишева в 2004 году. Картина создана на основе мемуарной прозы, записных книжек, дневников, писем Марины Цветаевой и её близких. Лента входит в состав созданного Осиповым цикла цикла «Легенды Серебряного века» (фильм первый — «Голоса» о Максимилиане Волошине, фильм второй — «Охота на ангела, или Четыре любви поэта и прорицателя» об Андрее Белом). Картина «Страсти по Марине» получила ряд кинематографических наград.

Сюжет

Фильм воспроизводит отдельные вехи из биографии Марины Цветаевой. Главной семейной тайной Марина Ивановна считала душевные терзания своей матери Марии Мейн. В её жизни была история сложной любви, зафиксированная в дневниках, но замуж она вышла за друга своего отца — Ивана Владимировича Цветаева. В браке родились Марина и Ася. Мать обрушила на девочек всю горечь несбывшейся любви, а отец так и не смог понять, почему его дочери, воспитывавшиеся в интеллигентной атмосфере, не сумели окончить даже гимназию. Человек, подаривший России созданный им музей, вынужден был признать, что его семейная жизнь не удалась.

Когда в жизни Марины появился литератор Сергей Эфрон, поэт Максимилиан Волошин предупредил, что Цветаева — с её неукротимостью — не создана для брака. Тем не менее зимой 1912 года состоялась свадьба, а в сентябре у супругов родилась дочь Ариадна. Марина была очень привязана к мужу, что не мешало ей отдаваться иным страстям. Одним из первых семейных испытаний стало её увлечение поэтессой Софией Парнок; позже в жизни Цветаевой возникали другие романтические отношения, завершавшиеся, как правило, разочарованиями. Эфрон говорил: «Она поэт — и этим всё сказано». В годы Гражданской войны, когда Сергей был на фронте, Марина отдала Ариадну и родившуюся в 1917-м Ирину в детский приют. Младшая дочь умерла там от слабости. Марина не поехала на её похороны и даже не стала выяснять, где находится её могила. В записной книжке она написала: «На одного маленького ребёнка в мире не хватило любви». Иным было отношение Цветаевой к сыну Георгию (Муру), появившемуся на свет в 1925 году, — про него она говорила: «Это единственное, до чего мне есть дело».

Эмиграция не оправдала ожиданий Цветаевой, литературный Париж не принял русскую поэтессу, жить приходилось в долг, а порой и впроголодь. В 1937 году Эфрон, которого заподозрили в причастности к заказному убийству разведчика Игнатия Рейсса, спешно вернулся в Москву; следом за ним в Советский Союз возвратилась и Марина. Затем последовали аресты Ариадны и Сергея. О расстреле мужа в октябре 1941 года Цветаева так и не узнала. Летом того же года она вместе с Муром была эвакуирована в Елабугу, откуда сын Марины Ивановны отправил письмо другу Дмитрию Сеземану: «Митя, дружище, пишу тебе, чтобы сообщить, что моя мать покончила с собой — повесилась 31 августа… Всё, что я могу сказать тебе по этому поводу, — это то, что она правильно поступила». Мура не было на похоронах Марины. Через два с половиной года его, студента ИФЛИ, призвали в армию. Летом 1944-го Георгий Эфрон написал, что верит в свою звезду и удачу. Это было его последнее письмо.

Отзывы и рецензии

Несмотря на то, что «Страсти по Марине» получили ряд наград на форумах и фестивалях, представители литературного и кинематографического сообщества России восприняли картину неоднозначно. К числу тех, кто доброжелательно оценил новую работу Осипова и Агишева, относился литературный критик Лев Аннинский. Анализируя фильм, Лев Александрович сравнил мятежность Цветаевой с одержимостью некоторых героев Достоевского. «Судьёй жизни» Цветаевой Аннинский назвал её сына Мура, который, отстраняясь от опеки и безоглядной любви матери, сказал, что она никогда не напишет так, как чтимые им Маяковский и Асеев, и тем самым вынес Марине Ивановне смертельный приговор.

Режиссёр Сергей Урсуляк, входивший в состав жюри Открытого фестиваля документального кино «Россия» (Екатеринбург, 2004), сообщил, что из биографических фильмов он выделил «Страсти по Марине», потому что это «высококультурное, высокохудожественное кино», сделанное профессионалами. Оценки, выставленные членами жюри, не позволили фильму Андрея Осипова получить Гран-при (его вручили ленте Павла Костомарова и Антуана Каттина «Мирная жизнь»). Однако «Страсти по Марине» вызвали на фестивале большой интерес у публики и были удостоены приза зрительских симпатий. Урсуляк отметил, что не считает эту картину безупречной, но её достоинство заключается в том, что «там есть очень мощный замысел».

Другой точки зрения придерживался кинокритик Никита Елисеев, который, услышав в названии «Страсти по Марине» иное — созвучное с маркой зубного порошка — сочетание «Помариновые страсти», назвал фильм Осипова образцом китча и поставил его в один ряд с полотнами Ильи Глазунова: «Всё — в лоб, во всём — тавтология». Создатели ленты, по мнению Елисеева, при реконструкции биографии Марины Цветаевой взяли фрагменты из классики немого кино — картин Евгения Бауэра, Роберта Вине и других — и «умудрились из шедевров нарезать пошлятину». По мнению кинокритика, Осипов и Агишев не стремились рассказать о Цветаевой-поэте — они просто изложили чужую сложную жизнь «мещанской скороговоркой».

Подобным же образом изначально отреагировала на выход «Страстей по Марине» публицист журнала «Искусство кино» Виктория Белопольская. Критик признала, что не только фильм о Цветаевой, но и другие картины, входящие в осиповский цикл «Легенды Серебряного века», воспринимались ею как «доходчивый примитивизм китча», а воплощённые на экране кинометафоры расценивались как посыл для любящих мелодрамы домохозяек. Со временем, однако, отношение Белопольской к работам Осипова изменилось — пришло понимание, что в простодушной пафосности его лент присутствует явное тяготение к романтике, а сам режиссёр, существуя в мире, где люди отвыкли от чтения, вынужденно выполняет роль своеобразного культуртрегера.

Создатели фильма

• Андрей Осипов — режиссёр
• Одельша Агишев — автор сценария и текста
• Ирина Уральская — оператор
• Микаэл Таривердиев — музыка
• Нина Виноградова — художник-постановщик
• Николай Устименко — звукорежиссёр
• Ольга Шапошникова — редактор
• Закадровый текст: Евгения Добровольская, Нелли Уварова, Татьяна Матюхова, Александр Устюгов, Марианна Ильина, Коля Ефремов

Призы и награды

• 2004 — Международный кинофорум славянских и православных народов «Золотой Витязь» (приз «За лучший документальный фильм» — Андрей Осипов)
• 2004 — Национальная кинематографическая премия «Ника» (премия «За лучший неигровой фильм» — Андрей Осипов)
• 2005 — Российский кинофестиваль «Литература и кино» в Гатчине (специальный приз жюри «За неизменный интерес к эпохе и персонажам Серебряного века» — Андрей Осипов)

Ссылки

• [www.imdb.com/title/tt0418202/?ref_=nm_flmg_dr_2 Marina Tsvetaeva. Strasti po Marine (2004)]. Internet Movie Database. Проверено 6 октября 2016.
• [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=13280 Страсти по Марине]. Энциклопедия отечественного кино под редакцией Любови Аркус. Проверено 6 октября 2016.

Отрывок, характеризующий Марина Цветаева. Страсти по Марине

– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.