Мария Анна Пфальц-Нейбургская

Мария Анна Пфальц-Нойбургская нем. Maria Anna von der Pfalz<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
королева-консорт Испании
28 августа 1689 — 1 ноября 1700
Предшественник:	Мария Луиза Орлеанская
Преемник:	Мария Луиза Савойская
Рождение:	28 октября 1667(1667-10-28) Дворец Бенрат, Дюссельдорф, Германия
Смерть:	16 июля 1740(1740-07-16) (72 года) Дворец Инфонтадо, Гвадалахара, Испания
Место погребения:	Эскориал
Род:	Виттельсбахи, Габсбурги
Отец:	Филипп Вильгельм
Мать:	Елизавета Амалия Гессен-Дармштадтская
Супруг:	Карл II
Дети:	нет

Мария Анна Пфальц-Нойбургская (нем. Maria Anna von der Pfalz-Neuburg; 28 октября 1667 — 16 июля 1740) — королева-консорт Испании, вторая жена короля Карла II. Приходилась тёткой другой испанской королеве — Изабелле Фарнезе (мать Изабеллы была родной сестрой Марии Анны). На своей второй родине известна как Мариана Нойбургская.

Первые годы жизни

Рождённая во дворце Бенрат в Дюссельдорфе, Мария Анна была двенадцатым ребёнком курфюрста Пфальца Филиппа Вильгельма и его жены Елизаветы Амалии Гессен-Дармштадтской.

Детство Марии Анны, как и её сестёр Марии Софии, Доротеи Софии и Эдвиги Елизаветы, прошло в замке в Нойбургe-на-Дунае под наблюдением немки-гувернантки фрау фон-Клау. В семье девочку ласково называли Мариандель. С раннего детства принцесса была очень привлекательна: высокая, стройная, рыжеволосая с благородным бледным оттенком кожи. Но в то же время её характеризовали как надменную, пустую и эгоистичную персону.

Мария Луиза Орлеанская, первая жена Карла II Испанского, скончалась бездетной 12 февраля 1689 года. Король не хотел больше жениться, однако проавстрийской партии нужна была поддержка при дворе и они подобрали королю в жёны Марию Анну, чья старшая сестра Элеонора была замужем за Императором Леопольдом I.

Замужество

Брак по доверенности был заключён 28 августа 1689 года в Ингольштадте, Германия. Среди множества знатных гостей на церемонии присутствовали также её зять, император Леопольд, и сестра, императрица Элеонора. Однако, прибытие новой жены короля на новую родину затянулось до весны 1690 года. И только 14 мая 1690 года, в возрасте 22 лет, Мария Анна вышла замуж за Карла II лично. Свадьба состоялась неподалёку от Вальядолида, Испания. Карл II, всё еще пребывающий в скорби по первой супруге, не обратил внимания на свою новую королеву, и она не обратила на него внимания. Создавалось впечатление, что король присутствовал на свадьбе лишь для того, чтобы поедать торты. Первая брачная ночь, как и все последующие, прошла раздельно. Этот брак монарха так и не был консуммирован.

Новая королева могла похвастаться хорошей образованностью, знанием языков и не была чужда политическим амбициям. Но, несмотря на это, испанский двор не принял её, а народ называл «противной рыжей немкой». Она постоянно манипулировала супругом, запугивая его во время вспышек ярости. Мария Анна была активной участницей бесконечных интриг и заговоров при испанском дворе. Так, например, она, понимая что не сможет иметь детей, проводила активную кампанию по признанию своего племянника эрцгерцога Карла Австрийского наследником Испанского престола. Разумеется, при таком поведении, отношения со свекровью, вдовствующей королевой Марианной Австрийской, оставляли желать лучшего. Королева-мать, желавшая видеть следующим королём Испании своего правнука, так высказалась о своих отношениях со снохой: «Два солнца не могут ужиться на одном небе». Однажды, во время ссоры монарших дам, старшая из них сказала: «Учитесь жить, мадам, и запомните раз и навсегда, что люди гораздо выше вас смирялись передо мной; единственное, чем вы их превосходите, это то, что являетесь женой моего сына, но этим вы обязаны мне». На что Мария Анна воскликнула «За это я вас и ненавижу так сильно!».

Большая часть придворных не любили жену монарха, в том числе и потому, что она пользовалась малейшей возможностью раздобыть денег для себя и своей семьи. Среди прочего, королева умудрялась выкрадывать бесценные полотна из королевской коллекции искусств и переправлять их своим немецким родственникам. Тем не менее, экономическая ситуация в государстве в то время была далека от идеальной, поэтому даже королеве приходилось идти на жертвы и экономить. Например, однажды, ей пришлось заложить собственные украшения ради покрытия некоторых расходов, поскольку у её мужа в тот момент совершенно не было денег. В письмах на родину она жаловалась, что её сёстры получили лучшее приданое, чем она. Также, ей не давал покоя факт, что её предшественница, Мария Луиза Орлеанская, выходя замуж, привезла с собой из Франции богатую коллекцию драгоценностей. Мария Анна ненавидела свою предшественницу из-за того, что Карл любил только её, и не интересовался второй женой, как и другими женщинами. Мария Анна оставалась девственницей на протяжении всего брака.

Вдовство

Муж Марии Анны, король Карл II, умер 1 ноября 1700 года. Своим завещанием он обеспечивал ежегодные выплаты на содержание супруги, а также просил своего преемника относиться к ней с уважением и почтением. Но новый король, Филипп V, не выполнил последнюю волю предшественника и приказал Марии Анне уехать из Мадрида до его прибытия в столицу. Королеве не оставалось ничего другого, как перебраться в старый мрачный алькасар в городе Толедо. Она писала письма своим родным с просьбами о помощи, но не находила отклика. В 1701 году её старший брат, курфюрст Пфальца Иоганн-Вильгельм, писал их сестре императрице Элеоноре: «По поводу королевы Испании, я искренне сочувствую этой несчастной даме, но, по правде сказать, всё, с чем ей пришлось столкнуться, произошло по её собственной вине, как следствие её ужасного поведения. И я считаю, то, о чем она просит Ваше величество, скорее нереально, чем воплотимо. Но, если бы Вы могли помочь этой бедной женщине и утешить её в такой непростой ситуации, я бы считал это личной услугой мне…».

Тем временем, Мария Анна продолжала терпеть лишения, живя в Толедском алькасаре. Осенью 1704 года королева пишет своей матери полное горечи письмо: «Я всеми покинута. Они не выплачивают мне полную пенсию, даже трети не выплачивают… Поэтому у меня не всегда есть прислуга — им просто нечем платить. Иногда у меня даже бывает недостаточно еды… Я стала жалкой от того, что не могу никому доверять, но в то же время боюсь, что все меня бросят».

Два года спустя, в 1706 году, дела королевы улучшились — её племянник, эрцгерцог Карл Австрийский с императорской армией оккупировал Толедо. Естественно, Мария Анна была безумно рада завоевателям и горячо приветствовала их. Несколько лет спустя король Филипп V за это выслал её из Испании. Мария Анна обосновалась в Байонне, Франция, где прожила, забытая всеми, несколько следующих десятилетий. Её исповедником был испанский священник и композитор Себастьян Дурон, который освятил скандальный брак бывшей королевы и Жана де Ларетеги, молодого сына изготовителя бочек.

В 1739 году ей, старой и больной, наконец-то было позволено вернуться в Испанию. Во дворце Инфонтадо в Гвадалахаре она прожила последние годы и умерла 16 июля 1740 года. Похоронена в Эскориале, усыпальнице испанских монархов.

В массовой культуре

• Персонаж пьесы Виктора Гюго «Рюи Блаз».
• В фильме «Рюи Блаз» (1947) роль Марии Анны исполняет Даниэль Даррьё.
• В фильме «Мания величия» (1971) роль Марии Анны исполняет Карин Шуберт.
• В фильме «Дон Сезар де Базан» (1989) роль Марии Анны исполняет Наталья Лапина.
• В фильме «Рюи Блаз» (2002) роль Марии Анны исполняет Кароль Буке.

Литература

• «Испанские короли». Серия «Исторические силуэты». Ростов-на-Дону: «Феникс», 1998.

Отрывок, характеризующий Мария Анна Пфальц-Нейбургская

Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.