Мария Вудстокская

Мария Вудстокская
англ. Mary of Woodstock
Портрет Марии на семейном древе английских королей
Дата рождения:	1278(1278)
Место рождения:	Вудсток, королевство Англия
Дата смерти:	ок. 1332
Отец:	Эдуард I
Мать:	Элеонора Кастильская
Мария Вудстокская на Викискладе

Мари́я Ву́дстокская (англ. Mary of Woodstock; 11/12 марта 1278, Вудсток — вероятно, 29 мая 1332) — десятая дочь короля Англии Эдуарда I и его первой жены Элеоноры Кастильской.

Ранняя жизнь

Мария родилась в Вудстоке и была тринадцатым ребёнком и десятой дочерью Элеоноры Кастильской и короля Эдуарда I. Бабушка Марии, Элеонора Прованская, ещё до рождения принцессы приняла решение удалиться в монастырь Эймсбери в Уилтшире, в то время принадлежавший аббатству Фонтевро. Она ратовала за то, чтобы Мария и другая её внучка, Элеонора Бретонская, посвятили жизнь служению Богу в качестве бенедиктинок. Несмотря на сопротивление матери принцессы, Мария была посвящена в День Вознесения в 1285 году в Эймсбери наряду с тринадцатью дочерьми английского дворянства; кузина принцессы, Элеонора Бретонская, удалилась в монастырь четырьмя годами ранее, а их бабушка — в июне 1286 года. Формально монахиней Мария стала только в декабре 1291 года, когда девочке исполнилось двенадцать лет.

По распоряжению родителей Марии в течение всей жизни получала 100 фунтов в год; она также получала удвоенную квоту на одежду, особое право на вино из винных лавок и жила в комфорте в личных покоях. Король навещал Марию и Элеонору в монастыре несколько раз: дважды в 1286 и 1289, а также в 1290 и 1291 годах. Элеонора Прованская умерла в 1291 году и ожидалось, что Мария переберётся в Фонтевро. Настоятельница Фонтевро написала Эдуарду I с просьбой разрешить Марии жить в её аббатстве. Вероятно, чтобы предотвратить попадание дочери в руки французов в случае войны, Эдуард отказал настоятельнице, и Мария осталась в Эймсбери; при этом король удвоил годовое содержание принцессы. В 1292 году ей было также предоставлено право на вырубку в королевском лесу до сорока дубов в год и получение двадцати бочек вина в год из Саутгемптона.

Представитель монастыря

Несмотря на то, что Мария теперь была монахиней, она много путешествовала в качестве представителя монастыря. Она навестила брата Эдуарда в 1293 году, регулярно посещала двор, в том числе проведя при дворе пять недель в 1297 году в преддверии отъезда её сестры Елизаветы в Голландию. К концу XIII века Мария занимала должность наместницы и личной помощницы настоятельницы с правом разрешать передачу монахинь между монастырями. В 1302 году содержание в 200 фунтов в год было заменено на право владения несколькими поместьями и боро в Уилтоне при условии, что принцесса останется в Англии. Тем не менее у Марии накопились большие долги из-за азартных игр, в которых она участвовала во время нахождения при дворе; в 1305 году король Эдуард I выделил дочери 200 фунтов для погашения долгов. Марии также был передан в управление монастырь Гроув в Бедфордшире; принцесса управляла этим монастырём до самой смерти.

Мария не смогла получить высочайший пост в монастыре, в то время как Элеонора Бретонская стала настоятельницей Фонтевро в 1304 году. В 1303 год в Эймсбери была зачитана папская булла под названием Periculoso, запрещавшая монахиням покидать стены их обители, что, однако, нисколько не отразилось на принцессе. Она совершила многочисленные паломничества, в том числе и в Кентербери, и всё так же навещала двор, сопровождаемая двадцатью четырьмя лошадьми, иногда беря с собой других монахинь. В начале 1313 года Мария перестала посещать двор, потеряв представительский пост. В 1317 году её брат, теперь король Эдуард II, попросил Элеонору восстановить Марию в должности, но та отказалась. Тем не менее Мария добилась восстановления через папский мандат, которому Элеонора не могла не подчиниться.

Дальнейшая жизнь

Несмотря на явный конфликт с Элеонорой Бретонской, Мария продолжала жить в большом комфорте. В 1316 году она позаимствовала более 2 фунтов из средств аббатства и послала клерка в Лондон по личным поручениям за счёт монастыря. Примерно в это же время доминиканский монах и преподаватель Николас Тривет посвятил принцессе свою работу Les Cronicles qe frere N. Trevet escript a dame Marie, которую, вероятно, поручила написать сама Мария. Предполагавшаяся как занимательная история мира, Хроника позже стала важным источником для нескольких популярных произведений того периода. Кроме того, несколько дворян, чьи дочери пожелали принять монашеские обеты, поручили их заботам Марии.

Мария умерла предположительно в 1332 году и, вероятно, покоится в Эймсбери. После её смерти Джон де Варенн, 7-й граф Суррей, попытался развестись с племянницей Марии Джоан, утверждая, что до брака имел связь с Марией. Если показания Джона были правдивы, его брак с Джоан был бы признан недействительным, но, несмотря на папский мандат для расследования, который был вложен в дело, истина так и не была раскрыта, и брак с Джоан не был расторгнут.

Генеалогия

Предки Марии Вудсток

16. Генрих II Плантагенет               8. Иоанн Безземельный                       17. Алиенора Аквитанская               4. Генрих III Английский                             18. Эймер Ангулемский               9. Изабелла Ангулемская                       19. Элис Куртене               2. Эдуард I Английский                                   20. Альфонс II Прованский               10. Раймунд Беренгер IV Прованский                       21. Гарсенда де Сабран               5. Элеонора Прованская                             22. Томас I Савойский               11. Беатриса Савойская                       23. Маргарита Женевская               1. Мария Вудсток                                         24. Фердинанд II Леонский               12. Альфонсо IX Леонский                       25. Уррака Португальская               6. Фернандо III Кастильский                             26. Альфонсо VIII Кастильский               13. Беренгария Кастильская                       27. Элеонора Английская               3. Элеонора Кастильская                                   28. Альберик II де Даммартен               14. Симон де Даммартен                       29. Мария Клермонт               7. Жанна де Даммартен                             30. Гильом II де Понтье               15. Мария де Понтье                       31. Алис Вексенская

Литература

• Clark, James G. [www.oxforddnb.com/view/article/27744 Trevet, Nicholas (b. 1257x65, d. in or after 1334)] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford University Press, 2004.
• Everett Green, Mary Anne. [books.google.ru/books?hl=ru&id=eVVVAAAAcAAJ Lives of the Princesses of England, from the Norman Conquest]. — 1857. — Т. 2. — P. 404—442. — 463 p.
• Howell, Margaret. [books.google.ru/books?id=roHhcHDxqPcC Eleanor of Provence: Queenship in Thirteenth-Century England]. — Wiley, 2001. — P. 300. — 384 p. — ISBN 0631227393, 9780631227397.
• Kerr, Berenice M. [books.google.ru/books?id=eVVVAAAAcAAJ Religious Life for Women, C.1100-c.1350: Fontevraud in England]. — Clarendon Press, 1999. — P. 115—240. — 299 p. — ISBN 0198207522, 9780198207528.
• Parsons, John C. [books.google.ru/books?id=93W9C5YzWVUC Eleanor of Castile: Queen and Society in Thirteenth-Century England]. — Palgrave Macmillan, 1997. — P. 3—4. — 384 p. — ISBN 0312172974, 9780312172978.
• Prestwich, Michael. [www.oxforddnb.com/view/article/60121 Mary (1278–c.1332)] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford University Press, 2004.
• Pugh, R. B. A History of Wiltshire. — Oxford University Press, 1956. — Т. 3. — P. 247—249. — ISBN 0197227937, 9780197227930.
• Trivet, Nicholas. [books.google.ru/books?id=L-QxAQAAIAAJ Annales sex regum Angliæ]. — sumptibus Societatis, 1845. — P. 310. — 438 p.

Отрывок, характеризующий Мария Вудстокская

В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.