Мария Кристина (королева Испании)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Мария Кристина де Бурбон
исп. María Cristina de Borbón<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

Королева-консорт Испании
11 декабря 1829 — 29 сентября 1833
Предшественник: Мария Жозефа Амалия
Преемник: Франсиско де Асис Бурбон
 
Рождение: 27 апреля 1806(1806-04-27)
Палермо, Сицилия
Смерть: 22 августа 1878(1878-08-22) (72 года)
Гавр, Франция
Место погребения: Эскориал
Род: Бурбоны
Отец: Франциск I
Мать: Мария Изабелла Испанская
Супруг: Фердинанд VII
Дети: Изабелла II
Луиза Фернанда де Бурбон

Мари́я Кристи́на де Бурбо́н (исп. María Cristina de Borbón, 27 апреля 1806 — 22 августа 1878) — принцесса Обеих Сицилий, королева-консорт и четвёртая супруга короля Испании Фердинанда VII, регентша Испании в 183340 годах при своей дочери Изабелле II. Первоначально её титул значился как Её Королевское Высочество, принцесса Мария Кристина Неаполитанская и Сицилийская, но 18 декабря 1816 года, когда её отец изменил название своего королевства, её титул сменился на принцессу Обеих Сицилий.

Отец Марии Кристины — Франциск I, король Обеих Сицилий в 182530 годах, мать — Мария Изабелла Испанская. Мария Кристина также являлась прямым потомком австрийской династии Габсбургов, поскольку приходилась внучкой королеве Марии-Каролине Австрийской и внучатой племянницей Марии-Антуанетте.

11 декабря 1829 года в Мадриде Мария Кристина вышла замуж за короля Испании Фердинанда VII, который приходился ей дядей и был старше её на 22 года. Новая королева быстро родила двух детей:

Когда 29 сентября 1833 года Фердинанд умер, Мария Кристина стала регентшей при своей дочери Изабелле. Её дядя инфант дон-Карлос-Мариа-Исидро де-Бурбон оспаривал право Изабеллы на трон, так как считал, что отец Изабеллы и его брат Фердинанд VII незаконно изменил закон о наследовании, позволивший наследникам женского пола занимать королевский трон. Некоторые сторонники дон Карлоса зашли так далеко, что начали утверждать, что Фердинанд фактически завещал корону его брату, а Мария Кристина сознательно скрыла этот факт. Предполагалось даже, что Мария Кристина сама подписалась под декретом её мёртвого мужа, признающем Изабеллу как законную наследницу трона.

Попытка дона Карлоса взять власть в свои руки привела к двум гражданским войнам, известным как карлистские. Несмотря на значительную поддержку дона Карлоса Римско-Католической церковью и консервативно-настроенными силами Испании, Мария Кристина успешно сохранила трон для своей дочери. Карлистские войны из спора за наследство выросли в войну за будущее Испании. Сторонники Марии Кристины и её дочери (так называемые кристиносы) поддержали либеральную конституцию и прогрессивную социальную политику. Напротив, дон Карлос и его сторонники (карлисты) выступали за возвращение абсолютной монархии и традиционных ценностей. В конечном счете, лояльность армии Изабелле II решила исход войны.

28 декабря 1833 года, вскоре после смерти короля Фердинанда VII, Мария Кристина тайно вышла замуж за экс-сержанта королевской гвардии Агустина Фернандо Муньос-и-Санчеса (исп. Agustín Fernando Muñoz y Sánchez), впоследствии получившего титул герцога Риансареса. Вместе они имели семь детей, всё же пытаясь сохранить брак в тайне. Однако скоро стало широко известно о замужестве Марии Кристины с военным низкого чина. Эти новости сделали Марию Кристину страшно непопулярной в Испании. Её положение подрывали новости о её повторном браке и слухи, что она фактически не была благосклонна к своим либеральным министрам и их политике. В частности армия, до сих пор будучи основой поддержки Изабеллы II, а также либерально настроенные кортесы, стали требовать отставки Марии-Кристины с поста регентши. В 1840 году генерал Балмодеро Эспартеро принудил её назначить его министром-президентом с неограниченными полномочиями, а 18 мая 1841 года он был избран кортесами в регенты Испании.

Новое правительство вынудило экс-регентшу покинуть Испанию. После безуспешной попытки вернуться во власть, Мария Кристина в 1844 году окончательно поселилась во Франции.

Дочь Изабелла II была свергнута с трона 30 сентября 1868 года в результате второй испанской революции и присоединилась к матери в Париже, отказавшись от прав на престол в пользу своего сына, Альфонса XII. Сторонники Альфонса XII дали ясно понять, что ни Изабелла, ни её мать Мария Кристина не могут вернуться к власти. Когда 29 декабря 1874 года Альфонс XII взошёл на трон, Марии Кристине и Изабелле было позволено приезжать в Испанию в качестве гостей, но запретили жить постоянно. Также им было запрещено заниматься политической деятельностью.

Брак с Муньосом и бурный период регентства Марии Кристины вбил клин между ею и её царствующими потомками. Ни Изабелла II, ни Альфонс XII не стремились поддерживать связь с бывшей регентшей. Мария Кристина умерла 22 августа 1878 года в Гавре, во Франции. Как вдова Фердинанда VII и мать Изабеллы II, она была похоронена в королевском склепе монастыря Эскориал. Похороны в королевском склепе — привилегия, данная либо испанским монархам, либо их супругам, которые были родителями будущих монархов. Первые три жены Фердинанда VII были похоронены либо в менее почётных местах монастыря, либо в других церквях.

Напишите отзыв о статье "Мария Кристина (королева Испании)"



Ссылки

  • [web.archive.org/web/20060317162248/www.btinternet.com/~allan_raymond/Bourbon_Two_Sicilies_Royal_Family.htm#37.54 Генеалогическое древо династии Двух Сицилий]
  • [www.thepeerage.com/p10352.htm#i103513 Генеалогическая информация на сайте thepeerage.com]

Отрывок, характеризующий Мария Кристина (королева Испании)

– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.