Мария Саксен-Веймар-Эйзенахская
| Мария Саксен-Веймар-Эйзенахская нем. Maria von Sachsen-Weimar-Eisenach<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Мария в 1838 году.</td></tr> | ||
| ||
|---|---|---|
| Рождение: | 3 февраля 1808 Веймар | |
| Смерть: | 18 января 1877 (68 лет) Берлин | |
| Место погребения: | Берлин | |
| Род: | Саксен-Веймар-Эйзенах Гогенцоллерны | |
| Отец: | Карл Фридрих Саксен-Веймар-Эйзенахский | |
| Мать: | Мария Павловна (1786—1859) | |
| Супруг: | Фридрих Карл Александр Прусский | |
| Дети: | 1. Фридрих Карл Николай 2. Мария Луиза 3. Мария Анна | |
Мария Саксен-Веймар-Эйзенахская (нем. Maria von Sachsen-Weimar-Eisenach), при рождении — Мария Луиза Александрина (нем. Maria Luise Alexandrina; 3 февраля 1808 — 18 января 1877) — принцесса Саксен-Веймар-Эйзенахская, в браке — принцесса Прусская, внучка императора Павла I.
Содержание
Жизнь
Принцесса Мария родилась в семье великого герцога Саксен-Веймар-Эйзенахского Карла Фридриха и его супруги великой княгини Марии Павловны, дочери императора Павла I и императрицы Марии Фёдоровны. Мария приходилась племянницей императорам Александру I и Николаю I, а также двоюродной сестрой Александру II. Её родной сестрой была германская императрица Августа, супруга императора Вильгельма I.
Страной в это время правил их дед Карл Август. Согласно решению Венского конгресса в 1815 году, Саксен-Веймар-Эйзенахское герцогство значительно расширило свои территории и получил статус великого герцогства. Мария, после этого, получила право на титул Её Королевское высочество.
Веймарский двор, при котором росла юная принцесса, был одним из самых либеральных в тогдашней Германии. Уже в 1816 году в стране была принята Конституция, которая, среди прочего, дарила свободу слова и свободу прессы. Веймар, ещё находясь под влиянием просветительского духа герцогини Анны Амалии, стремился к искусству и литературе. Иоганн Вольфганг фон Гёте был частым гостем в королевском дворце.
Отец Марии был застенчивым человеком, вел затворнический образ жизни. Мать, продолжая дело предшественницы, всячески поощряла культурное и научное развитие герцогства.
Вместе с младшей сестрой, Мария получила всестороннее образование, в основном, направленную на дальнейшее выполнения церемониальных обязанностей. Обучение включало в себя уроки рисования, которые давала девушкам придворная художница Луиза Зайдлер, и занятия по музыке, которые были поручены придворном капельмейстеру Иоганну Непомук Гуммелю.
В 1824 году принцесса впервые увидела своего будущего мужа — Карла Прусского. Мария Павловна с дочерьми направлялись в Россию, где правил её брат Николай I. Он с женой должен был встретить их на границе, во Франкфурте-на-Одере. Во Франкфурте же кронпринцессу Марию с дочерьми от имени прусского короля приветствовали принцы Карл и Вильгельм. В течение этой встречи Карл влюбился в Марию.
Король Фридрих Вильгельм III поддержал выбор сына и безотлагательно связался с дворами Веймара и Санкт-Петербурга, чтобы договориться о заключении брака. Однако, мать и бабушка Марии надеялись, что она выйдет замуж за наследника престола, и предложили ей союз с Вильгельмом, в то время, как Карл должен был жениться на сестре Марии Августе. Ситуация усложнилась любовью Вильгельма к Элизе Радзивилл. Мария Павловна тайно надеялась на заключение между ними морганатического брака, в результате которого прусский трон насоледовали бы дети Карла и Марии.
Дело тянулось больше двух лет, пока Марии Федоровне удалось уговорить дочь согласиться на брак Карла и Марии, не ставя условий для Вильгельма.
В возрасте 19 лет Мария вышла замуж за Карла в Шарлоттенбурге. Свадьба состоялась 26 мая 1827 года. Союз оказался гармоничным и счастливым. У пары родилось трое детей:
- Фридрих Карл Николай (1828—1885) — женился на принцессе Марией Анне Ангальт-Дессауской, имел пятерых детей, предок нынешнего короля Швеции;
- Мария Луиза (1829—1901) — вышла замуж за Алексиса, ландграфа Гессен-Филипстальского, детей не имела;
- Мария Анна (1836—1918) — вышла замуж за принца Фридриха Гессен-Кассельского, имела шестеро детей.
От 1829 года молодая семья жила в Берлине во Дворце принца Карла на площади Вильгельма, который был перестроен по проекту Карла Фридриха Шинкеля. Летней резиденцией, которая быстро стала любимой, стал загородный дворец Глинике вблизи Потсдама.
В 1829 году Августа вышла замуж за принца Вильгельма. После этого она стала считаться выше рангом, чем её сестра. Подчиненное положение возмущало Марию и её мужа. Супруги были постоянно возмущены своим положение при дворе, и тем, что им приходилось подчиняться Августе. Мария соперничала со своей сестрой за подарки, одежду, украшения, окружение, друзей. Помимо Августы Мария не любила и Викторию, следующую кронпринцессу Прусскую за её английское происхождение.
Дом Карла и Марии был, также, центром анти-британских настроений прусского королевского двора и находился в оппозиции к кронпринцессе Виктории.
Карл любил историю, путешествия и искусство. В их дворце было собрано немало произведений искусства и раритетных вещей.[1] Принц имел огромные денежные активы,[2] которые способствовали тому, что в распоряжении семьи было достаточно денег.
7 декабря 1865 года Мария стала шефом 1-го Вестфальского полка полевой артиллерии.
Принцесса умерла перед своим 69-летием 18 января 1877 года в Берлине. Похоронили её в склепе под церковью Святых Петра и Павла в Ванзее. Муж пережил её на шесть лет. Похоронен рядом с ней.
Родословная
Напишите отзыв о статье "Мария Саксен-Веймар-Эйзенахская"
Ссылки
- [geneall.net/de/name/17787/maria-prinzessin-von-sachsen-weimar-eisenach/ Профиль на Geneall.net] (нем.)
- [thepeerage.com/p10117.htm#i101161 Профиль на Thepeerage.com] (англ.)
- [genealogy.euweb.cz/hohz/hohenz6.html Генеалогия Карла Прусского] (англ.)
- [www.genealogy.euweb.cz/wettin/wettin5.html#KF Генеалогия Марии Саксен-Веймар-Эйзенахской] (англ.)
Примечания
- ↑ Принц Карл Прусский [www.preussen.de/de/geschichte/1797_friedrich_wilhelm_iii./kinder/carl.html] (нем.)
- ↑ Статья у «The New York Times» от 19 июня 1882 року [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?res=9A03E6DD1E3EE433A2575AC1A9609C94639FD7CF] (англ.)
Отрывок, характеризующий Мария Саксен-Веймар-Эйзенахская
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
