Альба, Мария Каэтана де Сильва
| Фернандо де Сильва и Альварес де Толедо исп. Fernando de Silva y Álvarez de Toledo<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет герцогини Альба работы Гойя, 1797, ·Испанское общество Америки, Нью-Йорк. Герцогиня указывает на надпись, сделанную на песке: «Solo Goya» — Только Гойя</td></tr> | ||
| ||
|---|---|---|
| 1770 — 1802 | ||
| Предшественник: | Франсиско де Паула де Сильва и Альварес де Толедо | |
| Преемник: | Карлос Мигель Фитц-Джеймс Стюарт | |
| ||
| 1776 — 1802 | ||
| Предшественник: | Фернандо де Сильва и Альварес де Толедо | |
| Преемник: | Карлос Мигель Фитц-Джеймс Стюарт | |
| Рождение: | 10 июня 1762 Мадрид | |
| Смерть: | 23 июля 1802 (40 лет) Мадрид | |
| Род: | Герцоги Альба | |
| Отец: | Франсиско де Паула де Сильва и Альварес де Толедо | |
| Мать: | Мариана дел Пилар де Сильва-Базан и Сармьенто | |
| Супруг: | Хосе Мария Альварес де Толедо и Гонзага, 15-й герцог Медина-Сидония | |
| Дети: | бездетна | |
Мария дель Пилар Тереса Каэтана де Сильва и Альварес де Толедо (исп. María del Pilar Teresa Cayetana de Silva y Álvarez de Toledo; 10 июня 1762, Мадрид — 23 июля 1802, Мадрид) — 13-я герцогиня Альба, наследница многочисленных титулов и владений этого семейства.
Биография
Единственная дочь Франсиско де Паула де Сильва и Альварес де Толедо (1733—1770), 10-го герцога де Уэскара (1755—1770), и Марианы дел Пилар де Сильва-Базан и Сармьенто.
Мать Каэтаны умерла вскоре после родов, а в восемь лет малышка потеряла и отца: он умер от чахотки. Каэтана Альба — хрупкая, утончённая дама — стала последним представителем знаменитого кастильского рода Альба по мужской линии.
В 1770 году после смерти своего отца 8-летняя Мария Каэтана унаследовала титул герцогини де Уэскар, а в 1776 году после смерти деда — титул герцогини Альба вместе с многочисленными владениями рода Альварес де Толедо.
В истории Каэтана более всего известна как покровительница и муза великого художника Франсиско Гойя. По рассказам современников, герцогиня была женщиной необычайной красоты, шарма, интеллигентности и остроумия. В 12 лет старшие родственники выдали её замуж за Хосе Мария Альварес де Толедо и Гонзага (1756—1796), 15-го герцога Медина-Сидония (в 1779—1796), главу одного из знатнейших родов Испании. Они оба были покровителями Гойи и в своём дворце в Мадриде сделали ему студию. Брак герцогини Альба остался бездетным. Её муж внезапно умер в 40-летнем возрасте — как, впоследствии, и она сама[1].
С Гойей герцогиню связывали продолжительные отношения, вероятнее всего, любовные. Долго муссировались слухи, что именно герцогиня послужила натурщицей знаменитых «Мах» Гойи, что, в особенности в случае «Махи обнажённой», воспринималось её аристократическим потомством в штыки.
В 1945 году, с целью опровержения этой легенды, семья Альба вскрыла гробницу, чтобы измерить кости герцогини и доказать, что её пропорции (и длина костей), не совпадают с пропорциями Махи. Но так как могилу уже вскрывали, и тело герцогини выбрасывали наполеоновские солдаты[2], то в его нынешнем состоянии измерения провести не удалось. Легенда опять осталась неопровергнутной.
После смерти герцогини Альбы, обе «Махи» (обнажённая и одетая) и висевшая рядом с ними во дворце «Венера с зеркалом» были, под нажимом короны, проданы наследниками Каэтаны фавориту королевы, пресловутому Мануэлю Годою. Другое полотно из собрания герцогини, «Мадонна Альба», оказалось в доме её лекаря.
В кинематографе
- Ава Гарднер в Обнажённая Маха[en] (1958)
- Оливера Вуко[en] в Гойя, или Тяжкий путь познания (1971)
- Марибель Верду в Гойя в Бордо[en] (1999)
- Лаура Моранте[en] в Гойя[it] (1985)
- Эллен Швиерс в Goya (1969)
- Виктория Вергара[it] в Гойя[it] (1986)
Напишите отзыв о статье "Альба, Мария Каэтана де Сильва"
Примечания
Отрывок, характеризующий Альба, Мария Каэтана де Сильва
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
