Взрывы на Маркале

Взрывы на Маркале (сербохорв. Masakri na Markalama) — взрывы снарядов в Сараеве на городском рынке Маркале, произошедшие в 1994 и 1995 году и повлёкшие значительные человеческие жертвы.

Первый взрыв

Первый взрыв на Маркале
Фотоснимок с места события
Место атаки	Сараево, Босния и Герцеговина
Дата	5 февраля 1994 года
Погибшие	68 человек
Раненые	свыше 200 человек

Первый взрыв на Маркале (сербохорв. Prvi masakr na Markalama) произошёл в субботу 5 февраля 1994 года в 12:37 часов. В тот день стояла необычно тёплая погода, артиллерийские выстрелы были незначительны. Снаряд разорвался на рынке посреди толпы. Погибли 68 человек (в основном мусульмане) и свыше 200 ранено. Следствие ООН установило, что взрыв был вызван 120-мм миномётной миной, которая была пущена в сторону рынка откуда-то с северо-востока. После трагедии НАТО предъявила боснийским сербам ультиматум, заявив о возможности нанесения воздушных ударов в том случае, если сербы не уберут своё тяжёлое вооружение из района Сараева на расстоянии 20 км. Днём ранее произошёл взрыв в Добрыне (район Сараева): от мины, выпущенной сербами, погибло 10 человек, стоявших в очереди за водой.

Командующий миротворческими силами ООН в Боснии и Герцеговине генерал Майкл Роуз тогда выразил неуверенность в том, кто мог быть ответственен за совершённый взрыв; а в своих мемуарах «Борьба за мир» написал, что через три дня после взрыва он сказал заместителю командующего боснийской армии Йовану Дивяку, что мина была выпущена с позиций мусульман. В письме генерального секретаря ООН от 16 февраля 1994 года говорится, что «нет доказательств того, что одна или другая сторона выпустила снаряд» по рынку Маркале. Международный трибунал по бывшей Югославии обвинял в совершённом взрыве генерала армии боснийских сербов С. Галича.

Второй взрыв

Второй взрыв на Маркале
Фотоснимок с места события
Место атаки	Сараево, Босния и Герцеговина
Дата	28 августа 1995 года
Погибшие	43 человека
Раненые	81 человек

Второй взрыв на Маркале (сербохорв. Drugi masakr na Markalama) произошёл 28 августа 1995 года на том же рынке Маркале, в результате чего 43 человека погибли и 81 был ранен. Сразу после случившегося прогремели взрывы от четырёх снарядов у Национального театра, в результате которого были ранены 8 человек. Следствие установило, что снаряд был выпущен под углом 170° с южной стороны от места взрыва, т. е. со стороны горы Требевич. К расследованию инцидента подключились подразделения ООН, которые 29 августа заявили, что не могут определить, какая из воюющих стороны произвела пуск снарядов. В тот же день разведывательная служба (G2) представила в ООН доклад для внутреннего пользования, в котором утверждала, что позиция выпуска всех пяти снарядов находилась на территории, подконтрольной сербам: между Лукавицей и Милевичем, т. е. под углом 220—240° и на расстоянии 3000—5000 метров.

Во взрыве обвинили сербов. Командование сербской армии отрицало причастность своих войск к совершённому взрыву. Лидер боснийских сербов Р. Караджич утверждал, что произошедшее было провокацией со стороны мусульманского руководства. По воспоминаниями Р. Холбрука, президент Билл Клинтон объявил «Объединённым Нациям и нашим союзникам по НАТО, что больше нельзя ждать, настало время «жестоко ударить по мусульманским сербам». Событие послужило поводом для начала операции «Освобождённая сила» (или «Немедленный ответ») в августе—сентябре того же года, которая была направлена на военные объекты армии боснийских сербов.

Примечания

Комментарии

Источники

Отрывок, характеризующий Взрывы на Маркале

В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».


Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию