Список маркграфов Лужицких
Поделись знанием:
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
(перенаправлено с «Маркграф Лужицкой марки»)
Лужицкая марка (также маркграфство Лаузиц, марка Лаузиц) — феодальное образование в Священной Римской Империи. Она была создана в 965 году в результате раздела Саксонской Восточной марки. Лужицкая марка управлялась различными германскими династиями. Власть над регионом оспаривалась славянскими правителями.
Содержание
Предыстория
Первоначально земли управлялись лужицкими князьями, а в X веке ими правил Геро. После его смерти у Лужицы появились самостоятельные правители.
Маркграфы Саксонской Восточной марки (Лужицкой марки)
- 965 — 993 Одо I (Ходо I, Годо I, Оттон I) умер в 993
- 993 — 1002 Геро Лужицкий ( — 1015) В 1002 году потерял восточную часть
западная часть
|
восточная часть
|
- 1032 — 1034 Дитрих I (ок. 990 — 19 ноября 1034) граф Айленбурга с 1017, граф в гау Сиусули и в Северном Гассегау с 1021, маркграф Саксонской Восточной марки (Лужицкой марки) с 1032 года.
- 1034 — 1046 Эккехард II (ум. 24 января 1046), маркграф Мейсена и граф Хутици с 1032, маркграф Саксонской Восточной марки с 1034. Сын Эккехарда I и Сванехильды.
- 1046 — 1069 Деди I (ок. 1010 — октябрь 1075) — граф Айленбурга и гау Сиусули с 1034, маркграф Саксонской Восточной марки в 1046—1069, 1069—1075, граф в Южном Швабенгау в 1046—1068. Старший сын Дитриха I и Матильды Мейсенской.
- 1069 — 1069 Деди II (ок. 1040 — до 26 октября 1069) — маркграф Лужицкой марки в 1069 году, старший сын Деди I.
- 1069 — 1075 Деди I снова
- 1076 — 1081 Вратислав II (1035 — 14 января 1092 г.) князь с 1061 года и король с 1086 года Чехии, маркграф Восточной марки в 1081—1085
Династия Веттинов
- 1081 — 1103 Генрих I (ок. 1070—1103) граф Айленбурга с 1075, маркграф Лужицкой марки с 1081, маркграф Мейсена с 1089 года. Сын графа Деди I Веттина от второго брака с Аделью Лувенской
- 1103 — 1123 Генрих II (ок. 1103/1104 — сентябрь/октябрь 1123) — граф Айленбурга, маркграф Лужицкой и Мейсенской марок с 1103/1104, сын маркграфа Генрих I и Гертруды Брауншвейгской.
Раздел на Нижнюю и Верхнюю Лужицию
| Нижняя Лужица
|
Верхняя Лужица
|
Нижняя Лужица
Династия Веттинов
- 1136 — 1157 Конрад I Великий (ок. 1097 — 5 февраля 1157) граф Айленбурга 1123 — 1156, маркграф Мейсена в 1123 - 1156, Лужицкой марки 1136 — 1156. Внук Дитриха I Лужицкого.
- 1156 — 1185 Дитрих II (1125 — 9 февраля 1185), граф Айленбургский, маркграф Нижней Лужицы, маркграф Ландсберга с 1156 года. Сын Конрада Великого
- 1185 — 1190 Деди III (1130 - 16 августа 1190) Маркграф Нижней Лужицы, Ландсберга, граф Айленбургский. Сын Конрада Великого
- 1190 — 1210 Конрад II (13 сентября 1159 - 6 мая 1210), с 1190 граф Айленбургский, маркграф Нижней Лужицы, с 1207 граф Гройтч. Сын Деди III.
- 1210 — 1221 Дитрих III Угнетённый (11 марта 1162 – 18 января 1221) маркграф Мейсенский с 1198, Нижней Лужицы с1210. Внук Конрада Великого
- 1221 — 1288 Генрих IV Светлейший (21 мая/23 сентября 1218 — 15 февраля 1288) маркграф Мейсенский и Нижней Лужицы с 1221 года, ландграф Тюрингии и пфальцграф Саксонии с 1247 года. Сын Дитриха Угнетённого.
- 1288 — 1291 Фридрих Тута (1269 — 16 августа 1291) маркграф Ландсберга с 1285 года, маркграф Нижней Лужицы с 1288.
- 1288 — 1303 Дитрих IV (1260 - 10 декабря 1307), маркграф Мейссена с 1293, маркграф Нижней Лужицы в 1293 — 1304, ландграф Тюрингии с 1298. Двоюродный брат Фридриха Туты
Аскании и Виттельсбахи
Дитрих IV продал Нижнюю Лужицу в 1303 году бранденбургским Асканиям. После вымирания бранденбургских Асканиев, в 1319 году, части Лужицкой марки достались Рудольфу I курфюрсту Саксонскому и Генриху Яворскому, а основную часть получили в 1323—1328 Виттельсбахи. Их представитель Людовик Баварский, был императором а также был связан родством с бранденбургскими Асканиями. В 1368 году Отто Виттельсбах продавал Верхнюю Лужицу императору Карлу.
- 1303 — 1308 Оттон I (ок. 1238 — 27 ноября 1308)— маркграф Бранденбурга с 1266, маркграф Нижней Лужицы с 1303. Правнук Конрада II Нижнелужицкого
- 1308 — 1319 Вальдемар (ок.1280 — 14 августа 1319) маркграф Бранденбурга и Нижней Лужицы с 1308. Сын Оттона I
- 1319 — 1323 Людвиг I (1281/1282 — 11 октября 1347) герцог Баварии с 1294 года, король Германии с 20 октября 1314 года, император Священной Римской империи с 17 января 1328 года, пфальцграф Рейнский в 1319—1329, маркграф Бранденбурга и Нижней Лужицы в 1319—1323, граф Геннегау, Голландии, Зеландии в 1345—1347.
- 1323 — 1351 Людвиг II (май 1315 — 18 сентября 1361) герцог Баварии с 1347 года, маркграф Бранденбурга и Нижней Лужицы в 1323—1351 годах, граф Тироля с 1342 года
- 1351 — 1365 Людвиг III (1328—1365), герцог Баварии с 1347 года, маркграф Бранденбурга и Нижней Лужицы с 1351
- 1365 — 1367 Оттон II (1346 — 13 ноября 1379), герцог Баварии в 1347—1351, маркграф Бранденбурга в 1351—1373 и Нижней Лужицы в 1351—1367
Лужица в составе Земель Чешской короны
Чешский король и император Священной Римской империи Карл I приобрел различные части Лужицы и включил их в Земли Чешской короны. Где они оставались вплоть до Тридцатилетней войны.
- 1367 — 1378 Карл I (1316 — 29 ноября 1378)
- 1378 — 1419 Вацлав I (26 февраля 1361 — 16 августа 1419)
- 1420 — 1437 Сигизмунд (15 февраля 1368 — 9 декабря 1437)
- 1438 — 1439 Альбрехт (16 августа 1397 — 27 октября 1439)
- 1440 — 1457 Ладислав Постум (22 февраля 1440 — 23 ноября 1457)
- 1458 — 1471 Йиржи из Подебрад (23 апреля 1420 — 22 марта 1471)
- 1469 — 1490 Матвей Корвин (23 февраля 1443 — 6 апреля 1490)
- 1471 — 1516 Владислав II Ягеллон (1 марта 1456 — 13 марта 1516)
- 1516 — 1526 Людовик IV (1 июля 1506 — 29 августа 1526)
- 1526 — 1564 Фердинанд I (10 марта 1503 — 25 июля 1564)
- 1564 — 1576 Максимилиан (31 июля 1527 — 12 октября 1576)
- 1576 — 1611 Рудольф (18 июля 1552 — 20 января 1612)
- 1611 — 1619 Маттиас (24 февраля 1557 — 20 марта 1619)
- 1619 — 1620 Фридрих II Зимний король (26 августа 1596 — 29 ноября 1632)
- 1620 — 1635 Фердинанд II (9 июля 1578 — 15 февраля 1637)
Под властью Саксонских курфюрстов
После Тридцатилетней войны Лужицу передали Саксонии, где она оставалась самостоятельной областью.
- 1635 — 1656 Иоганн-Георг I (1585—1656)
- 1656 — 1680 Иоганн Георг II (1613—1680)
- 1680 — 1691 Иоганн-Георг III (1647—1691)
- 1691 — 1694 Иоганн-Георг IV (1668—1694)
- 1694 — 1733 Фридрих Август I Сильный (1670—1733)
- 1733 — 1763 Фридрих Август II (1696—1763)
- 1763 Фридрих Кристиан (1722—1763)
- 1763 — 1806 Фридрих Август III (1750—1827)
После Наполеоновских войн Лужицкое маркграфство было упразднено. Нижняя Лужица и часть Верхней Лужицы решением Венского конгресса 1815 года присоединялись к королевству Пруссия.
См. также
Напишите отзыв о статье "Список маркграфов Лужицких"
Литература
- Лаптева Л.П., Кунце П. История серболужицкого народа. — 30 с.
- Franz Xaver von Wegele. Winzenburg, von // Allgemeine Deutsche Biographie (ADB). Band 43. — Leipzig: Duncker & Humblot, 1898. — P. 507–511.
Ссылки
- [my.raex.com/~obsidian/gerI-M.html LAUSITZ (Lusatia, Sorb Luzica, Pol. Luzyce, Cz. Luzice)]. Regnal chronologies. Проверено 20 июня 2011. [www.webcitation.org/67eSWONLH Архивировано из первоисточника 14 мая 2012].
Отрывок, характеризующий Список маркграфов Лужицких
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
