Маркевич, Арсений Иванович

Арсений Иванович Маркевич
Дата рождения:	30 марта (11 апреля) 1855(1855-04-11)
Место рождения:	Брест-Литовск, Гродненская губерния, Российская империя
Дата смерти:	17 января 1942(1942-01-17) (86 лет)
Место смерти:	Ленинград, СССР
Страна:	Российская империя, СССР
Научная сфера:	история, археология
Место работы:	Таврическая учёная архивная комиссия
Учёное звание:	член-корреспондент АН СССР (1927)
Альма-матер:	Варшавский университет

Арсений Иванович Маркевич (30 марта 1855, Брест-Литовск — 17 января 1942, Ленинград) — историк Крыма, архивист, археолог, этнограф, член-корреспондент АН СССР (1927).

Биография

Маркевич родился в городе Бресте Литовском 30 марта 1855 года в семье священника. Пройдя курс прогимназии в родном городе и старшие классы в гимназии Бяла-Подляска, поступил в 1872 году в Варшавский университет, на историко-филологический факультет. В университете состоял стипендиатом Министерства народного просвещения. При окончании курса за сочинение «Юрий Крыжанич и его литературная деятельность» (1876) удостоен степени кандидата. Сочинение это, напечатанное в «Университетских известиях», встретило положительные отзывы проф. О. Ф. Миллера и А. Г. Брикнера, А. Н. Пыпина и др.

По окончании курса в университете А. И. Маркевича назначили с 19 августа 1876 года на службу штатным учителем русского и церковно-славянского языков и словесности в Холмское Мариинское женское училище, оттуда 31 августа 1879 года он был переведён в Виленский Учебный округ, в Шавельскую гимназию, наконец, был приглашен попечителем Одесского учебного округа П. А. Лавровским в его округ и 1 июля 1883 года был назначен на должность учителя русской словесности в Симферопольскую гимназию, в которой оставался до конца службы в 1907 году, — последние годы в звании заслуженного преподавателя. Досуги от служебных обязанностей посвящал литературной работе и изучению памятников древности. В 1884 году совершил путешествие в Грецию, Палестину, Египет, Турцию. Со времени учреждения Таврической ученой архивной комиссии (1887), Маркевич был в ней сотрудником, правителем дел, с 1899 года — председателем. Состоял редактором «Известий» Комиссии.

В период работы в комиссии изучал местные архивы, в результате успешной работы стал членом Одесского общества истории и древностей, Общества любителей истории, Историко-родословного общества в Москве и различных ученых архивных комиссий. В 1894, 1898 и 1902 годах были напечатаны три выпуска универсального указателя печатных материалов о Крыме — «Tarica», которые до сих пор являются ценнейшим универсальным библиографическим указателем литературы о Крыме, по выражению академика Б. Д. Грекова, — «настольной книгой каждого исследователя Крыма». Предметом его особого интереса была тема «Крым в российской поэзии». Им собраны данные о пребывании в Крыму А. С. Пушкина, А. С. Грибоедова, Н. В. Гоголя, В. А. Жуковского, декабристов-литераторов.

В 1907 году был избран и в течение десяти лет состоял членом Попечительского совета Таврических детских приютов, а с 13 июня 1911 года до 1918 года работал директором симферопольского детского приюта графини Адлерберг. Был назначен членом Попечительского совета Таврического университета. В октябре 1918 года Маркевича избрали его доцентом, при этом он передал университету свою личную библиотеку. Благодаря настойчивости А. И. Маркевича на третьем заседании историко-филологического факультета на работу в университет был принят И. А. Линниченко. После того, как университет переименовали в пединститут, А. И. Маркевич трудился на должности сверхштатного профессора. До 1930 года он читал здесь курсы по истории, археологии, этнографии и экономике Крыма. Маркевич стал и первым исследователем истории вуза (Краткий исторический очерк возникновения Таврического университета // Известия Таврического университета.- Симферополь, 1989.- Кн.1). В 1930—1931 годы обвинялся в «реабилитации колониальной политики русского правительства в Крыму».

В 1927 году научные заслуги Маркевича были признаны избранием его членом-корреспондентом Академии наук СССР — беспрецедентный случай, так как Маркевич не имел ученой степени.

Организовал Всероссийский книгообмен, высылая издаваемые Таврической учёной архивной комиссией «Известия» в обмен на книги исторического, краеведческого, справочного характера.

Под председательством Арсения Ивановича Таврическая учёная архивная комиссия была в 1923 году преобразована в Таврическое общество истории, археологии и этнографии. Общество выпустило четыре тома «Известий». Том четвёртый был посвящён десятилетию Советской власти в Крыму.

Последние годы проживал в Ленинграде, у дочери — Е. Кошляковой на проспекте Карла Либкнехта, д. 98, кв. 16 (ныне — Большой проспект Петроградской стороны). Здесь в блокадном Ленинграде и закончилась его жизнь.

Труды

• Движение населения в Крыму и переселение крымских татар в Турцию.
• «З культурної минувшини Криму ХIХ ст.»: Короткi нариси // Збiрник iсторико-фiлологiчного вiддiлу Всеукраїнської Академiї Наук.- Київ, 1930.- № 89.- С. 107—158.
• Юрий Крижанич и его литературная деятельность. Историко-литературный очерк // Варшавские университетские известия.- Варшава,1876.- N1.- С. I-Х, 1-122; N2.- С. 1-103.
• Крым в русской поэзии: Сборник стихотворений. Симферополь. 1897; 2-е доп. изд. Симферополь. тип. С. Б. Синани 1902. 275 с.
• Н. В. Гоголь и В. А. Жуковский в Крыму. Симферополь. 1902.
• Островок в Казачьей бухте, как предполагаемое место кончины Св. Климента, папы римского // Известия Таврической учёной архивной комиссии. Симферополь, 1909. № 43. С. 105—114.
• Пушкин в Крыму и Крым в произведениях Пушкина. Симферополь. 1887.
• Святые Кирилл и Мефодий, их жизнь, деятельность и заслуги : Речь, произнесённая в Симферополской мужской гимназии 6-го апреля 1885 года. Симферополь, 1885. [4], 52 с.
• Симферополь, его исторические судьбы, старина и недавнее прошлое. [Симферополь], 1924.
• Симферопольский детский приют имени графини А. М. Адлерберг (к шестидесятилетию существования): Краткий исторический очерк / А. И. Маркевич. — Симферополь, 1915. — 71 с.
• Таврическая губерния во время Крымской войны. Симферополь, 1905. [www.library.chersonesos.org/showtome.php?tome_code=36&section_code=1] (Переизд.: Симферополь, 1994. ISBN 5-7707-1838-2)
• Taurica. Опыт указателя сочинений, касающихся Крыма и Таврической губернии вообще. Вып. 1.- Симферополь, 1894; Вып. 2.- Симферополь, 1898; Вып. 3.- Симферополь, 1902.

Литература

• Непомнящий А. А. [www3.crimea.edu/tnu/magazine/scientist/edition8/n08003.html Арсений Маркевич — организатор краеведческого движения в Крыму] // Учёные записки ТНУ. — Симферополь. — Т. 8(45).
• Кошлякова Е. А. Памяти А. И. Маркевича // Известия Крымского отдела Географического общества Союза ССР. — Симферополь, 1961. — Т. 7. — С. 233-238.
• Линниченко И. А. А.И.Маркевич. Биографические воспоминания и список трудов. — 1904. — 67 с.
• Непомнящий А. Арсений Маркевич: страницы истории крымского краеведения. — Бизнес-Информ, 2005.

Ссылки

• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-51236.ln-ru Профиль Арсения Ивановича Маркевича] на официальном сайте РАН
• [www.library.chersonesos.org/showsection.php?section_code=1 Архивы ИТУАК]
• [asgriboedov.blogspot.com/2013/03/blog-post_30.html Грибоедовский визит на Юг в творчестве А. И. Маркевича]

Отрывок, характеризующий Маркевич, Арсений Иванович

– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.