Маркелл Безбородый
Поделись знанием:
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…
Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.
Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
| Маркелл Безбородый | |
| Дата рождения |
до середины 1530-х годов |
|---|---|
| Место рождения |
Новгород Великий (?) |
| Дата смерти |
после 1558 года |
| Место смерти |
Москва (?) |
| Годы активности |
между 1543 (?) и 1558 годами |
| Страна | |
| Профессии | |
| Инструменты | |
| Жанры |
духовная музыка |
| Сотрудничество |
митрополит Макарий, архиепископ Новгородский Пимен |
Маркелл Безбородый — игумен Хутынского монастыря, агиограф, распевщик, активная творческая деятельность которого относится к 50-м годам XVI века.
Содержание
Биография
Маркелл Безбородый упоминается в Никоновской, Новгородской второй летописях и в «Предисловии, откуду и от коего времени начася быти в нашей Рустей земли осмогласное пение». Некоторые сведения о нём дают и его собственные сочинения. Между 1543 и 1552 годами им было написано по заказу митрополита Макария Житие Саввы Сторожевского[1], существует предположение, что сам он в это время был монахом Сторожевского монастыря (именно монахи этого монастыря побудили митрополита Макария к созданию данного Жития), но в тексте Жития Маркелл упоминает себя только как «многогрешного инока» без указания обители, к которой он принадлежал. Некоторые исследователи считают на основе туманного фрагмента Новгородской второй летописи, что он принадлежал в это время к Пафнутиево-Боровскому монастырю[2]. С 1552 или 1553 года исполняет обязанности игумена Варлаамо-Хутынского монастыря. В 1555 году он присутствовал в Казани при поставлении архиепископа Гурия. В 1557 году Маркелл оставил должность игумена и шесть месяцев жил в Антониевом Монастыре[3]. После отъезда из него в начале 1558 года (или в конце 1557 года) в Москву Маркелл Безбородый больше не упоминается в документах. Б. Кутузов предполагал, что отъезд Маркелла в Москву связан с его приглашением в хор государственных певчих дьяков[4]. Прозвище Безбородый засвидетельствовано только «Предисловием, откуду и от коего времени начася быти в нашей Рустей земли осмогласное пение».
Творчество
Маркеллу Безбородому приписывается ряд агиографических и музыкальных сочинений, дошедших до нашего времени. Некоторые произведения Маркелла содержат подпись в форме акростиха «МАКЛ» и «МРКЛ».
- Распев Псалтири. Современные музыковеды чрезвычайно высоко оценивают это произведение и его музыкальное творчество в целом:
«Для творчества Маркелла характерно стремление к сохранению единства лада. Лад ионийской терции фа-ля может быть назван ведущим, как образующий от себя параллельный минорный лад дорийской терции ре-фа и ионийский лад до-ми. Смена ладов у Маркелла связывается с формообразованием вариаций. Это заслуживает внимания тем более потому, что текст псалмов, лишенных того единства, какое свойственно текстуально целым песнопениям.Оригинально подходит Маркелл и к псалмодии. Псалмодия в произведении Маркелла — это не следствие слабой техники письма, как это имело место в раннюю пору становления осмогласия, а средство художественного разнообразия. Маркелл умело, с расчётом использует псалмодию: в одних случаях он дает её в начале вариации, в других — в конце или середине, и наконец проводит псалмодийный участок мелодии в противодвиженииv.
Ощущение единства лада в развитом вариационном произведении, стремление к тематическому единству мотивов, умение использовать псалмодию и кантилену в художественно-архитектонических целях — таковы достоинства русского мастера пения XVII века Маркелла Безбородого.»— [www.canto.ru/txt.php?menu=public&id=medieval.uspen4 Н.Д. Успенский. Образцы Древнерусского певческого искусства. Глава "Одноголосные авторские сочинения". Москва, 1985.]
- Жития Преподобного Саввы Сторожевского и Святителя Никиты Новгородского епископа.
- Три службы: Святителю Никите Новгородскому, Преподобному Никите Переяславскому, Преподобным Варлааму и Иоасафу Индийским.
Возможно, он в той или иной степени был причастен к составлению или переработке ещё трех служб: Савве Сторожевскому, Макарию Калязинскому и Иакову Боровичскому. Оценка литературных достоинств его агиографических произведений противоречива — от чрезвычайно высокой оценки у Ф. Г. Спасского[1](который и привлёк впервые к нему внимание), до весьма низкой[5].
Напишите отзыв о статье "Маркелл Безбородый"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.odrl.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=5953 Смирнова А. Е. Творчество гимнографа XVI века Маркелла Безбородого. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Санкт-Петербург. 2005.]
- ↑ [lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4318 Маркелл, игумен Хутынский. Словарь книжников и книжности Древней Руси Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН]
- ↑ По всей видимости является хронологической ошибкой летописца: «В лето 7060 (1552) шестого месяца октября 28 в четверток игумен Спасско Маркел Хутынского монастыря оставя игуменство жил в Онътонове монастыре 6 месяць при игумене Варламе при Антоновском при Царици. Да сотвори Маркел житие Никите епископу Новгородцкому и канун да поехал Марко из Новаграда к Москоб». Новгородская вторая летопись. Однако, по мнению современных исследователей это событие на самом деле происходило в 1557—1558 годах
- ↑ [kutuzov-bp.ru/russkoe_znamennoe_penie.htm Кутузов Б. П. Русское знаменное пение.]
- ↑ «М. обнаружил литературную осведомленность, хотя и не отличался творческой индивидуальностью.» [lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4318 (Маркелл, игумен Хутынский. Словарь книжников и книжности Древней Руси Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН)]
Литература
- Дмитриева Р. П. Маркелл. Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2 (вторая половина XIV—XVI в.). Ч. 2: Л-Я. Л., 1989. С. 103—104.
- [kutuzov-bp.ru/russkoe_znamennoe_penie.htm Кутузов Б. П. Русское знаменное пение.]
- [lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4318 Маркелл, игумен Хутынский. Словарь книжников и книжности Древней Руси Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН]
- Рамазанова Н. В. Две редакции стихиры св. Никите, епископу Новгородскому Опыты по источниковедению. Древнерусская книжность: редактор и текст. СПб., 2000. Вып. 3. С. 148—163
- Рамазанова Н. В. Житие и служба преподобному Никите Столпнику Переяславскому и их создатели. Московское царство в церковно-певческом искусстве XVI—XVII веков. СПб., 2004. С. 168—190.
- [www.odrl.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=5953 Смирнова А. Е. Творчество гимнографа XVI века Маркелла Безбородого. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Санкт-Петербург. 2005.]
- Спасский Ф. Г. Поэт XVI века, игумен хутынский Маркелл Безбородой. Православная мысль: Труды православного богословского института в Париже. Париж, 1948. Вып. 6. С. 155—169;
- [www.canto.ru/txt.php?menu=public&id=medieval.uspen4 Н. Д. Успенский. Образцы Древнерусского певческого искусства. Глава «Одноголосные авторские сочинения». Москва, 1985.]
Ссылки
- Маркелл Безбородый // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- [www.kkovalev.ru/Savva_Zitie_new.htm Маркелл Безбородый. Житие преподобного Саввы Сторожевского в переводе на современный русский язык.]
- [lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4318 Маркелл, игумен Хутынский. Словарь книжников и книжности Древней Руси Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН]
- Смирнова А. Е. [www.odrl.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=5953 Творчество гимнографа XVI века Маркелла Безбородого. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Санкт-Петербург. 2005.]
- Успенский Н. Д. [www.canto.ru/txt.php?menu=public&id=medieval.uspen4 Образцы Древнерусского певческого искусства. Глава «Одноголосные авторские сочинения». Москва, 1985.]
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Маркелл Безбородый
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…
Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.
Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
