Марке, Адриен

Адриен Марке фр. Adrien Marquet<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
министр труда Франции
с 9 февраля 1934 года
государственный министр режима Виши
23 июня 1940 года — 27 июня 1940 года
министр внутренних дел режима Виши
27 июня 1940 года — 6 сентября 1940 года
мэр Бордо
май 1925 — август 1944
Рождение:	6 октября 1884(1884-10-06) Бордо
Смерть:	3 февраля 1955(1955-02-03) (70 лет) Бордо
Партия:	СФИО, Социалистическая партия Франции—Союз Жана Жореса, Социалистический республиканский союз

Адриен Марке (фр. Adrien Marquet; 6 октября 1884, Бордо — 3 февраля 1955, Бордо) — французский политик и государственный деятель, неосоциалист. Мэр Бордо c середины 1920-х по середину 1940-х годов. Министр труда в 1934 году. Министр внутренних дел в первые два с половиной месяца режима Виши. Осуждён за коллаборационизм, освобождён по амнистии, вновь претендовал на пост мэра Бордо.

Социалист. Преобразования в Бордо

По специальности зубной врач. С 1906 года — руководящий активист социалистической партии в Бордо. Придерживался крайне левых позиций в социалистическом движении. В 1912 избран в муниципалитет Бордо. В 1924 — главный специалист по юридическим вопросам избирательного блока Картель левых.

В мае 1925 года избран мэром Бордо и занимал этот пост почти два десятилетия, до августа 1944 года. Развивал городскую промышленность и социальную сферу. С 1930 в Бордо был введён в действие Plan Marquet — «План Марке»: программа архитектурно-градостроительных преобразований и крупномасштабных общественных работ. Итогом стал построение новых общественных зданий и сооружений при активной перепланировке и использовании инновационных технологий, оборудование инфраструктуры, создание новых городских систем уличного освещения и канализации.

Неосоциалист. Опыт Бордо во французском масштабе

В начале 1930-х Адриен Марке примкнул в СФИО к группе неосоциалистов во главе с Марселем Деа. Подобно Деа, выступал за «опережение фашизма» — усиление государственной власти, корпоративизм, преимущественную ориентацию на средние слои. Откровенно высказывал симпатии к Бенито Муссолини. Речь Марке на съезде СФИО в июле 1933, в которой прозвучала формула L’ordre, l’autorité, la nation («Порядок, авторитет, нация») лидер партии Леон Блюм назвал «страшной».

По какой причине мы должны быть с ними, если мы антимарксисты, антиблюмисты, антикоммунисты?
Адриен Марке

Вместе с Марселем Деа, Бартелеми Монтаньоном, Пьером Реноделем и группой других неосоциалистов Адриен Марке был исключён из СФИО. Они основали Социалистическую партию Франции — Союз Жана Жореса, вошедшую в Социалистический республиканский союз, в 1936 году примкнувший к Народному фронту. Несмотря на особенности политической позиции, Марке пользовался в левых кругах высоким авторитетом как компетентный управленец и рассматривался как постоянный кандидат на государственные посты.

После февральского кризиса 1934 года — парижские уличные беспорядки 6 февраля 1934 — Адриен Марке занял пост министра труда в антикризисном кабинете Гастона Думерга. Основанный на общественных работах «План Марке» был принят к исполнению на общенациональном уровне и продолжал реализовываться после выхода Марке из правительства. Эта политика, сходная с американским новым курсом, способствовала подъёму производства и сокращению безработицы.

Во второй половине 1930-х Адриен Марке продолжал управлять Бордо. В то же время он активно действовал в качестве национального неосоциалистического политика. Его общеполитические позиции всё более совпадали с фашизмом. Марке, как и Деа, поддерживал Мюнхенское соглашение, выступал за нейтралитет Франции, фактически за альянс с гитлеровской Германией.

Основатель коллаборационизма

После поражения Франции от войск Третьего рейха, 23 июня 1940 маршал Петэн по рекомендации Лаваля назначил Марке государственным министром, а через несколько дней — министром внутренних дел в правительстве Виши. Именно Марке первым озвучил термин collaboration — сотрудничество — применительно к немецким оккупантам.

Мы находимся на руинах капитализма, либерализма, парламентаризма… Необходимо примирить немецкие и французские позиции, от этого сотрудничества зависит возвращение к нормальной жизни.
Адриен Марке

Министерскую должность в Виши Марке занимал недолго, оставив её уже осенью 1940. Сохранил пост мэра Бордо, проводил коллаборационистскую политику. В городе осуществлялись репрессии против Сопротивления, депортировались евреи, расстреливались заложники.

Возвращение в Бордо

29 августа 1944 года Марке был арестован. После освобождения Франции предстал перед судом. Свои коллаборационистские действия обосновывал интересами Бордо, необходимостью сохранения города. В своё оправдание приводил сохранение инфраструктуры Бордо. Был приговорён к 10 годам тюремного заключения.

Марке освободился по амнистии в 1953 году. Он намеревался вновь баллотироваться в мэры Бордо (сохраняя определённую популярность в своём городе, он имел шансы на избрание). 3 февраля 1955 года Адриен Марке скончался на митинге от сердечного приступа.

Восприятие Адриена Марке, особенно в его родном городе, несколько отличается от обычного отношения к коллаборационистам. В основном это связано с его позитивной ролью в развитии Бордо и с эффективностью его политики на посту министра труда Франции в 1934 году. (Следует также учитывать традиционную социально-политическую специфику Бордо и Гиени в целом, которая ещё в середине XVII века являлась опорой радикального крыла движения Фронда.)

Отрывок, характеризующий Марке, Адриен

– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.