Маркиза де Ламбер

Анна-Тереза де Ламбер
Anne-Thérèse de Marguenat de Courcelles
Портрет работы Ларжильера
Дата рождения:	1647(1647)
Место рождения:	Париж
Дата смерти:	12 июля 1733(1733-07-12)
Место смерти:	Париж
Гражданство:	Франция
Род деятельности:	хозяйка литературного салона
Годы творчества:	1710 — 1733
Направление:	эпоха Просвещения
Жанр:	эссе
Язык произведений:	французский

Анна-Тереза де Маргена де Курсель (фр. Anne-Thérèse de Marguenat de Courcelles) (1647 — 12 июля 1733), после своего замужества ставшая мадам де Ламбер, маркизой де Сен-Бри, известная в обществе как Маркиза де Ламбер, была французской писательницей и хозяйкой парижского литературного салона.

В период регентства (малолетство Людовика XV) во Франции, когда лидеры обеих соперничавших группировок предавались разврату и фривольностям — двор герцогини Мэнской, супруги внебрачного сына Людовика XIV, в замке Со, а регент Франции Филипп II Орлеанский во дворце Пале-Рояль, салон маркизы де Ламбер мог заслуженно считаться храмом пристойности и прекрасного вкуса, в противоположность вульгарности и цинизму той эпохи. Для утончённых представителей общества того времени было большой честью получить приглашение на знаменитые «вторники», где ещё в почёте было благородство и великолепие «Великого века» Людовика XIV.

Биография

Анна-Тереза де Маргена де Курсель, родившаяся и умершая в Париже, была единственной дочерью Этьенна де Маргена, сеньора де Курсель, и его жены Моник Пассар. Её отец, служащий Счётной палаты Парижа, ушёл из жизни в 1650 году, когда девочке было 3 года. Она была воспитана матерью, отличавшейся склонностью к безрассудным поступкам, и отчимом, поэтом Франсуа Бешамоном, который привил ей любовь к литературе. В юном возрасте, как свидетельствует её друг Бернар Ле Бовье де Фонтенель, «она часто предпочитала удовольствиям юного возраста чтение в одиночестве, и вскоре по собственной воле она стала выписывать из прочитанного отрывки, поразившие её сильнее всего. Это были замысловатые обороты речи, но в большинстве своём это были тонкие размышления о душе человеческой».

22 февраля 1666 года она вышла замуж за Анри де Ламбера, маркиза де Сен-Бри, который спустя 18 лет займёт пост генерал-губернатора города и герцогства Люксембург. Это был счастливый брак, в котором родилось двое детей: сын Анри-Франсуа (1677—1754) и дочь Мария-Тереза (ум. 1731), которая в замужестве стала графиней де Сент-Олер. Маркиза де Ламбер овдовела в 1686 году. Она сама воспитывала двух детей и вела длинные и запутанные судебные тяжбы против семьи покойного супруга, чтобы защитить наследство своих детей.

Уже в возрасте 51 года, в 1698 году, она арендовала северо-западное крыло парижского особняка Отель де Невер, находившегося на улице rue de Richelieu неподалёку от того места, где сейчас размещена Национальная библиотека Франции. Начиная с 1710 года в великолепной гостиной, которую декорировал Робер де Кот, она открыла свой знаменитый литературный салон. По воспоминаниям её друга аббата де Ла Ривьер, «она страдала коликами воспитания и остроумия, болезнями, пришедшими к ней внезапно и от которых она не смогла излечиться до самой смерти». Она принимала гостей дважды в неделю: литературная публика приглашалась по вторникам, а высшее общество по средам. При этом, маркиза не стремилась устанавливать непроницаемую преграду между этими двумя обществами; напротив, она старалась заинтересовать литературные таланты и убедить их в пользе регулярного выхода в общество. Постоянные посетители имели возможность беспрепятственно посещать салон маркизы де Ламбер в оба дня.

Приёмы по вторникам начинались около часа пополудни. После хорошего обеда устраивались «симпозиумы» на литературные или философские темы. Дискуссии на религиозные или политические темы находились здесь под строжайшим запретом. Каждый посетитель был обязан либо высказать собственное мнение по обсуждаемой теме, либо зачитать несколько отрывков из своих последних работ; по утрам в дни приёмов, по выражению аббата де Ла Ривьер, «гости оттачивали свой ум на вечер». Хозяйка салона способствовала поддержанию высоких моральных устоев среди писателей и вдохновляла движение идей в направлении новых литературных форм: в её салоне зародились нападки Антуана Удар де Ламотта на классические правила драматургии, на стихосложение и на древнегреческого Гомера, произведения которого по мнению мадам де Ламбер были унылыми. Однако это не помешало ей принимать у себя в гостях приверженцев классического направления, к примеру, филолога Анну Дасье, писателя отца д’Оливе, мемуариста Жан-Батиста Анри де Валенкура.

Маркиза де Ламбер не была консервативной в социальном отношении. Она защищала сатирический роман Монтескьё Персидские письма и добилась успеха в продвижении автора в члены Французской академии. Она стала одной из первых светских дам Парижа, принявших у себя в салоне актёров, среди которых были Адриенна Лекуврёр и Мишель Баро.

Среди известных посетителей её знаменитого салона были писатель Фонтенель, драматург Антуан Удар де Ламотт, писательница Мадам д’Онуа, поэтесса Катрин Бернар, аббат де Бражелон, философ Клод Бюфье, аббат де Шуази, писательница мадам Дасье, хронобиолог д’Орту де Меран, писатель Франсуа Фенелон, писатель Шарль Жан Франсуа Эно, драматург Мариво, аббат Монго, философ Монтескьё, адвокат Луи де Саси (один из фаворитов маркизы), поэт маркиз де Сент-Олер, Маргарита де Сталь, мадам де Тансен, в салон которой перешли гости маркизы после смерти последней в 1733 году, а также филолог Жан Террасон.

Салон маркизы де Ламбер имел славу «прихожей» Французской академии. По выражению маркиза Аржансона, «половина членов Академии обязаны ей своим избранием».

Мадам де Ламбер, по воспоминаниям Фонтенеля, «не только страстно защищала интересы своих друзей, не дожидаясь явной просьбы с их стороны, но и делала благие дела для посторонних ей людей; некоторые отрицательные последствия её великодушия не переменили её, и она всегда была готова идти на риск, делая благие поступки».

Произведения

Литературное наследие

Мадам де Ламбер особенно глубоко интересовалась вопросами воспитания и образования. Она написала Avis d’une mère à son fils (1726) (Советы матери своему сыну) и Avis d’une mère à sa fille (1728) (Советы матери своей дочери), произведения полные благородства и высоких идей.

Её работа Размышления женщины не предназначалась к публикации, и когда это произведение тем не менее напечатали по рукописям, адресованным друзьям автора, она сильно огорчилась и считала себя обесчещенной. Чтобы уничтожить тираж, она выкупила большую его часть, что, однако, не помешало впоследствии сделать несколько подпольных переизданий работы и даже перевести её на другие языки. В этом произведении очень точно выявлены парадоксы положения женщины.

Не отвергая привлекательных сторон женственности, автор, укоряя Мольера, протестует против бессодержательности женского образования в ту эпоху. Она полагала, что сущностная пустота такого образования приводит к разложению нравов, а продвинутое образование, как следствие, является защитой от пагубных пороков.

Также она стала автором различных эссе о дружбе и о «Старом веке», ярких описаний посетителей своего салона и различных текстов, зачитываемых на этих литературных собраниях.

Она обладала признанным талантом построения сентеций и афоризмов, применяя новые и уникальные обороты речи. «Многие из этих мыслей известны давно», писал в XIX веке литературный критик Шарль Огюстен де Сент-Бёв, «но они выражены намного лучше». Её литературный стиль отличается, по замечанию Фонтенеля, «оттенком благожелательного достоинства, царящим повсюду».

Маркиза де Ламбер не отличалась сильной набожностью, тем не менее, она считала атеизм дурным вкусом.

Таким образом, мадам де Ламбер находилась в числе предвестников эпохи Просвещения и присущих ей философских идей в культуре Франции.

Литература

• Benedetta Craveri. The Marquise de Lambert: The Ideal of the Honnête Femme // The Art of Conversation. — Нью Йорк: New York Review Books, 2005. — С. 263—276. — ISBN 1-59017-141-1.
• Bernard Le Bouyer de Fontenelle. Éloge de la Marquise de Lambert // [books.google.com/books?id=FeFcAAAAMAAJ&pg=RA3-PA400 Œuvres de Fontenelle]. — Париж: Salmon, 1825. — Т. 2. — С. 400—404.
• Charles Giraud. Le Salon de Mme de Lambert // [books.google.com/books?id=fV1EAAAAIAAJ&pg=PA180 La maréchale de Villars et son temps]. — Париж: Imprimerie nationale, 1881. — С. 180—194.
• Charles Augustin Sainte-Beuve. La Duchesse du Maine // [books.google.com/books?id=uvFcAAAAMAAJ&pg=PA206 Causeries du lundi]. — Париж: Garnier frères, 1859. — Т. 3. — С. 206—228.
• Charles Augustin Sainte-Beuve. Madame de Lambert et Madame Necker // [books.google.com/books?id=OvJcAAAAMAAJ&pg=PA217 Causeries du lundi]. — Париж: Garnier frères, 1859. — Т. 4. — С. 217—239.

Отрывок, характеризующий Маркиза де Ламбер

– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.