Маркиз Эксетер

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Маркиз Эксетер

Герб маркизов Эксетер
Период

4 февраля 1801 — настоящее время

Титул:

Маркиз Эксетер, граф Эксетер, барон Бёрли

Родоначальник:

Генри Сесил, 1-й маркиз Эксетер

Когнаты:

Маркиз Солсбери

Родина

Великобритания

Подданство

Соединённое королевство

Дворцы

Бёрли-хаус, на окраине Стамфорда, графство Линкольншир

Маркиз Эксетер (англ. Marquess of Exeter) — аристократический титул в пэрстве Соединённого королевства. Титул был создан английским королём Георгом III 4 февраля 1801 года для Генри Сесила, 10-го графа Эксетера (1754—1804), видного британского политика. Большинство держателей титула были видными придворными и деятелями в британской политической жизни, среди них есть и спортсмены.





История

Впервые титул маркиза Эксетера был создан в 1525 году для Генри Куртене, 2-го графа Девона (1496—1538).

Титул маркиза Эксетера носили представители семьи Сесилов, происходившие от придворного Ричарда Сесила (ум. 1553) из общины Стамфорд Барон Сент-Мартин в Нортгемптоншире. Его единственный сын, сэр Уильям Сесил (1520—1598), был крупным государственным деятелем в правление королевы Елизаветы I Тюдор. Он занимал посты государственного секретаря (1550—1553, 1558—1572), лорда-казначея (1572—1598) и лорда-хранителя Малой печати (1571—1572, 1590—1598). В 1571 году для него был создан титул барона Бёрли в графстве Нортгемптоншир (Пэрство Англии). Также он служил лордом-лейтенантом Линкольншира (1587—1598), Эссекса (1588—1598) и Хартфордшира (1588—1598). Его сын от второго брака с Милдред Кук, сэр Роберт Сесил (1563—1612), получил в 1605 году титул графа Солсбери и стал родоначальником маркизов Солсбери. Лорду Бёрли наследовал его сын от первого брака с Мэри Чек, Томас Сесил, 2-й барон Бёрли (1542—1623). Он представлял в Палате общин Стамфорд, Линкольншир и Нортгемтоншир, служил лордом-президентом Совета Севера и лордом-лейтенантом Йоркшира (1599—1603), лордом-лейтенантом Нортгемптоншира (1603—1623). В 1605 году для Томаса Сесила был создан титул графа Эксетера (Пэрство Англии).

В 1623 году ему наследовал его старший сын Уильям Сесил, 2-й граф Эксетер (1566—1640). Он служил лордом-лейтенантом Нортгемптоншира (1623—1640). Лорд Эксетер был женат, его первой женой была Элизабет, 16-я баронесса де Росс (1574—1591). Их сын Уильям Сесил (1590—1618) унаследовал после смерти матери титул 17-го барона де Росса. Однако он скончался бездетным еще при жизни своего отца (титул барона унаследовал его кузен Фрэнсис Маннерс, 6-й граф Ратленд). У лорда Эксетера не было других сыновей, поэтому ему наследовал его племянник, Дэвид Сесил, 3-й граф Эксетер (1600—1643). Он был сыном достопочтенного сэра Ричарда Сесила (1570—1633), второго сына 1-го графа Эксетера. Он представлял Питерборо в Коротком парламенте (1640). Его сын, Джон Сесил, 4-й граф Эксетер (1628—1678), был лордом-лейтенантом графства Нортгемптоншир (1660—1673). Его сменил его сын, Джон Сесил, 5-й граф Эксетер (1648—1700). Он был депутатом Палаты общин от Нортемптоншира (1675—1678).

Его сын, Джон Сесил, 6-й граф Эксетер (1674—1721), представлял Ратленд в Палате общин (1695—1700) и служил лордом-лейтенантом Ратленда (1712—1715). Его второй сын, Браунлоу Сесил 8-й граф Эксетер (1701—1754), сменивший своего старшего брата в 1722 году, кратко представлял Стамфорд в Палате общин (1722). Его старший сын, Браунлоу Сесил, 9-й граф Эксетер (1725—1793), был депутатом Палаты общин от Ратленда (1747—1754) и лордом-лейтенантом Ратленда (1751—1779). Он умер бездетным, ему наследовал его племянник, Генри Сесил, 10-й граф Эксетер (1754—1804). Он был сыном достопочтенного Томаса Чэмберса Сесила, второго сына 8-го графа Эксетера.

Лорд Эксетер представлял Стамфорд в Палате общин в течение 16 лет (1774—1790). В 1801 году для него был создан титул маркиза Эксетера (Пэрство Соединённого королевства).

Его сын, Браунлоу Сесил, 2-й маркиз Эксетер (1795—1867), занимал посты лорд-камергера Хаусхолда (1852) и лорда-стюарда Хаусхолда (1858—1859), а также служил лордом-лейтенантом Ратленда (1826—1867) и Нортгемптоншира (1842—1867). Его преемником стал его сын, Уильям Эллейн Сесил, 3-й маркиз Эксетер (1825—1895). Он был консервативным политиком, занимал посты казначея Хаусхолда (1866—1867) и капитана почётного корпуса джентльменов (1867—1868, 1874—1875). Его старший сын, Браунлоу Сесил, 4-й маркиз Эксетер (1849—1898), представлял в Палате общин Северный Нортгемптоншир (1877—1895) и занимал должность вице-камергера Хаусхолда (1891—1892) в правительстве своего родственника, лорда Солсбери. Ему наследовал его сын, Уильям Томас Браунлоу Сесил, 5-й маркиз Эксетер (1876—1956). Он был полковником королевской полевой артиллерии и служил лордом-лейтенантом Нортгемптоншира (1922—1952).

Его старший сын, Дэвид Сесил, 6-й маркиз Эксетер (1905—1981), был консервативным политиком, выдающимся спортсменом и спортивным чиновником. Он выиграл бег на 400 метров с барьерами на Летних Олимпийских играх 1928 года, позднее был президентом Международной любительской легкоатлетической федерации (1946—1976) и вице-президентом Международного олимпийского комитета. Лорд Эксетер представлял Питерборо в Палате общин (1931—1943) и занимал пост губернатора Бермудских островов (1943—1945). Он скончался, не оставив сыновей, ему наследовал его младший брат, Уильям Мартин Эллейн Сесил, 7-й маркиз Эксетер (1909—1988). Он был владельцем ранчо рогатого скота в Уан-Хандред-Майл-Хаус в Британской Колумбии (Канада). В 1954 году он стал главой религиозной организации «Эмиссары Божественного света».

По состоянию на 2013 год, обладателем маркизата являлся его единственный сын, Уильям Майкл Энтони Сесил, 8-й маркиз Эксетер (род. 1935), который наследовал своему отцу в 1988 году. Он работает на ранчо. В 19881996 годах он также руководил Эмиссарами Божественного света.

Другие известные члены семьи Сесил

Маркиз Эксетер является старшим маркизатом в системе Пэрства Соединённого королевства.

Резиденция маркизов Эксетер — Бёрли-хаус в окрестностях Стамфорда в графстве Линкольншир.

Маркизы Эксетер, первая креация (1525)

Бароны Бёрли (1571)

Графы Эксетер (1605)

Маркизы Эксетер

См. также

Напишите отзыв о статье "Маркиз Эксетер"

Ссылки

  • Kidd, Charles, Williamson, David (editors). Debrett’s Peerage and Baronetage (1990 edition). New York: St Martin’s Press, 1990
  • [www.leighrayment.com/ Leigh Rayment’s Peerage Pages]
  • [www.thepeerage.com thepeerage.com]

Отрывок, характеризующий Маркиз Эксетер

– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку: