Марков, Владимир Семёнович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Владимир Семёнович Марков (184125 декабря 1917 (7 января 1918)[1]) — священник, настоятель храма Христа Спасителя (1911—1917).





Биография

Родился в семье священника Христорождественской церкви в погосте Усмерска Бронницкого уезда в Московской губернии Семёна Архиповича Маркова (1806—1884). Оба его деда были дьячками: по отцу — Архип Васильевич Марков (Вознесенская церковь Коломны), по матери — Иван Андреевич Постников (Московская единоверческая церковь).

После окончания Московской духовной академии (1868)[2] преподавал сначала в Вифанской[3], а затем в Московской семинарии[4], а с 1892 года состоял членом её правления.

«Согласно постановлению Совета Московской Духовной Академии от 14 июня 1871 Св. Синодом удостоен степени магистра богословия»[5]. В январе 1871 года был произведён во священника «в штат Троицкой, что на Арбате, церкви»[6], где прослужил почти 30 лет (с 1892 года — в сане протоиерея)[7]. С 1889 года он был благочинным Пречистенского сорока. В январе 1900 года назначен протопресвитером (настоятелем) Успенского собора московского кремля; 10 августа 1911 года настоятелем храма Христа Спасителя — кафедральным протоиереем. Здесь он прослужил до самой своей кончины 29 декабря 1917 года.

С 1873 года был также законоучителем 5-й московской женской гимназии[8], а с 1879 года — в 1-й московской женской гимназии. Кроме того, «бесплатно» преподавал Закон Божий в Мариинско-Ермоловском женском училище в период 1871—1878 годов. С 1874 по 1879 годы В. С. Марков был редактором еженедельного журнала «Миссионер». Цензуровал «Миссионер» А. И. Соколов, другой известный московский священник, старший предшественник Маркова на посту благочинного Пречистенского сорока и настоятеля Храма Христа Спасителя[9].

Был членом совета Филаретовского епархиального женского училища (с 1889) и членом московского епархиального училищного совета. В. С. Марков принимал участие во многих негосударственных учреждениях просветительской и благотворительской направленности. C 1897 года он входил в Совет Кирилло-Мефодиевского Братства; также был членом Православного Миссионерского Общества (с 1908) и Московского Епархиального Миссионерского Совета (с 1911).

Представляет особый интерес монументальная работа В. С. Маркова «Из московской церковной старины: на память о Московском Большом Успенском соборе» (1902—-1907), в которой автор подробнейшим образом описывает богослужебные обряды Собора, описывает его сокровища: гробницы для хранения святынь и дарохранительницы, а также сообщает сведения о конкретных событиях, в частности, крестных ходах; кроме этого затрагивает такие культурно-исторические темы как: Церковь и государство в древней Руси, возвышение Москвы, значение Успенского собора. Дважды в 1903—1906 годах в приложениях к «Душеполезному Чтению» и 1917—1918 годах в «Богословском вестнике» выходило подготовленное Марковым «Полное собрание резолюций» московского митрополита Филарета.

За заслуги перед Отечеством В. С. Марков был указом Правительствующего Сената № 4847 от 28 ноября 1902 года утверждён в дворянском достоинстве и определением Московского Дворянского депутатского собрания, вместе с женой и детьми, внесён в 3-ю часть родословной книги.

Кроме церковных наград имел немало светских: орден Св. Анны всех степеней, орден Св. Владимира 2-й и 3-й степени, многочисленные медали, а также сербский орден Св. Саввы 2-й степени.

Был женат с 1870 года на Марии Ипполитовне Богословской — из священнической семьи, которая родила троих сыновей и двух дочерей. Все сыновья окончили гимназию и Московский университет, затем преподавали; Алексей Марков стал известным этнографом. Обе незамужние дочери (Зина и Нина) также были преподавателями.

Напишите отзыв о статье "Марков, Владимир Семёнович"

Примечания

  1. Источники приводят также даты смерти 29 и 31 декабря.
  2. В XXVI выпуске академии был восьмым. Первым в выпуске 1868 года был Иван Мансветов, вторым — Николай Елеонский, седьмым — Андрей Полотебнов.
  3. Он был определён преподавателем по классу «Священного писания Ветхого завета» и одновременно исправлял должности помощника и инспектора семинарии.
  4. Преподавал основное и нравственное Богословие, еврейский язык (до 1877).
  5. Его магистерская диссертация «О Евангелии от Матфея: Разбор и опровержение воззрений против него отрицательной критики Баура» в 1873 году вышла отдельным изданием.
  6. Перед этим назначением в возрасте 49 лет скончался его тесть, Ипполит Михайлович Богословский-Платонов, бывший настоятелем этого храма и благочинным Пречистенского сорока.
  7. Андрей Белый вспоминал: ««В. С. Марков, некогда наш священник, меня крестил; и лет шестнадцать являлся с крестом: на Рождестве и на Пасхе» … «Протоиерей Владимир Семенович Марков, сребрясь рыжевато-седой бородою, волною расчесанных серых волос, благолепил лицом, не худым и не полным, очком темно-синим и серою шелковой рясой (под цвет волос), крупным крестом, прикрывающим маленький, академический крестик; он, стройно-прямой, с наклоненной в приятном покое главою, неслышно ступал, восходя на амвон, где дьячок ожидал с золотою широкою эпитрахилью, расшитою чтительницами».
  8. Преподавал с момента её открытия 28 сентября 1873 года.
  9. [www.bogoslov.ru/es/persons/51198/index.html Богослов.RU. Научный богословский портал Марков Владимир Семенович, протоиерей]

Источники

  • Романова С. Н. Православная святыня // Храм Христа Спасителя. — М.: Московский рабочий, 1996. — С. 211—212.
  • [www.bogoslov.ru/persons/51198/index.html Марков Владимир Семенович, протоиерей]
  • Соколов С. М. [krotov.info/spravki/history_bio/19_1890/1871_Markov.htm Памяти протопресвитера В. С. Маркова] // Богословский вестник. — 1918. — № 6/9. — С. 247. (в библиотеке Якова Кротова)

Рекомендуемая литература

  • Маркова Н. А. Памяти Владимира Семёновича Маркова, кафедрального протоиерея, настоятеля Храма Христа Спасителя — М.: Компания Спутник+, 2008. — 34 с.

Ссылки

  • [dlib.rsl.ru/viewer/01003555773#?page=2 Историческое значение церковно-приходских школ для православной России]

Отрывок, характеризующий Марков, Владимир Семёнович

– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.