Руффо, Марко

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Марко Руффо»)
Перейти к: навигация, поиск
Марко Руффо
Marco Ruffo

Зодчие Пьетро Антонио Солари и Марко Руффо (внизу). Фрагмент миниатюры Лицевого летописного свода (1568—1576 гг.)
Основные сведения
Работы и достижения
Важнейшие постройки

Беклемишевская башня, совместно с Пьетро Антонио Солари Спасская башня, Никольская башня, Грановитая палата.

Марко Руффо, Марк Руффо, Марк Фрязин (итал. Marco Ruffo) — итальянский архитектор XV века, работавший в России. В современных ему итальянских источниках не упоминается.

Имя Фрязин происходит от старинного русского слова фряг, что значит «итальянец». Это имя часто присваивалось без различия наций многим проезжающим иноземцам. Кроме Марко Руффо, как минимум три современных ему итальянца известны под этим именем: Антон Фрязин (Антонио Джиларди), Бон Фрязин (Марко Бон), Алевиз Фрязин (Алоизио да Милано).

Марко Руффо в конце 1400-х годов работал военным архитектором в Милане. Там же, в Милане, произошла его встреча с венецианским послом, искавшим по поручению Ивана III архитекторов для работы в Москве. Так начался путь Марко Руффо, ставшего одним из создателей Кремля, в Россию.

Марк Руффо работал в Москве в период между 1485 и 1495 годами и принял активное участие в замене деревянных дворцовых зданий каменными. В 1485 году Марко Фрязин построил Казённый двор — кирпичное здание для хранения казны между Благовещенским и Архангельским соборами. Здание погибло во второй половине XVIII века, но сохранились его изображения. Казённый двор представлял собой кирпичное здание, состоявшее из двух частей[1]: одна из них, «Казённая палата», примыкала к апсиде Благовещенского собора, невысока, с двухскатной тесовой кровлей; вторая, собственно «Казённый двор», была значительно больших размеров и завершалась шатром. Переходы соединяли Казённый двор с другими частями Теремного дворца.

В 1487 году по проекту Марко Фрязина была построена Малая Набережная палата (также не сохранилась). До наших дней дошёл подробный чертёж Д. В. Ухтомского, сделанный перед перестройкой палаты в 1751 году. Палата представляла собой двухэтажное кирпичное здание (с третьим подвальным этажом) со сводами. На втором этаже размещались Столовая и Ответная палаты; каждая имела отдельный выход. Судя по чертежу Ухтомского, фасад палаты был отделан деталями, новыми для русской архитектуры: над окнами первого этажа расположены треугольные сандрики, второй этаж украшен арками, здание венчает широкий карниз. Этажи разделены горизонтальными тягами, сохранены большие свободные плоскости стен между окнами. Этими цитатами из итальянской архитектуры, Марко Фрязин предвосхитил или даже повлиял на архитектуру Арсенала в Кремле[1].

По проектам Марка Руффо были построены многие Кремлёвские башни, в том числе Спасская, Беклемишевская и Никольская. В 1491 году, вместе с Пьетро Антонио Солари, Марко Руффо завершил возведение Грановитой палаты.

Интересно, что, за исключением Беклемишевской башни, все постройки, начатые Марко Руффо после 1487 года, были завершены другими архитекторами.

В 1991 году в Москве в присутствии потомка Марко Руффо, князя Руфо Руффо, отмечался 500-летний юбилей Грановитой палаты.

Напишите отзыв о статье "Руффо, Марко"



Примечания

  1. 1 2 Подъяпольский С. С. [www.archnadzor.ru/?p=1435 Московский Кремлёвский дворец в XVI веке по данным письменных источников]. Древнерусское искусство. — СПб., 2003.

Литература

  • Земцов С. М. Архитекторы Москвы второй половины XV и первой половины XVI века // Зодчие Москвы. — М.: Московский рабочий, 1981. — С. 59—68. — 302 с.

Отрывок, характеризующий Руффо, Марко


Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.