Маркс, Карл

Запрос «Маркс» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Карл Маркс
нем. Karl Heinrich Marx
Маркс в 1875 году
Место рождения:	Трир, Пруссия
Место смерти:	Лондон, Великобритания
Научная сфера:	экономика, социология, философия,
Место работы:	Neue Rheinische Zeitung Rheinische Zeitung
Альма-матер:	Берлинский университет Йенский университет
Научный руководитель:	Бруно Бауэр
Известен как:	Основоположник марксизма, автор теории прибавочной стоимости
Подпись:

Карл Генрих Маркс (нем. Karl Heinrich Marx; 5 мая 1818, Трир — 14 марта 1883, Лондон) — немецкий философ, социолог, экономист, писатель, поэт, политический журналист, общественный деятель. Друг и единомышленник Фридриха Энгельса. Соавтор «Манифеста коммунистической партии» (1848 год), автор научного труда «Капитал. Критика политической экономии» (1867 год).

На основе его творчества появились следующие направления:

1. В науке — научный метод материалистической диалектики.
2. В философии — материалистическое понимание философии Гегеля.
3. В социально-гуманитарных науках — материалистическое понимание истории культуры.
4. В социальной практике и современных социально-гуманитарных науках — научный социализм, первая научная теория классовой борьбы
5. В экономике — научная критика политэкономии, первая научная теория прибавочной стоимости.

Все эти направления совокупно имеют название «марксизм» и являются основой коммунистического движения.

Биография

Юность

Карл Маркс был третьим ребёнком в семье трирского адвоката еврейского происхождения Генриха Маркса (1777—1838), происходившего из рода раввинов. Родился в Трире по адресу Брюккергассе/Brückergasse, 664 (теперь Brückenstraße, 10 — музей). 15 октября 1819 года их семья переехала в новый дом по адресу Симеонштрассе/Simeonstraße, 8 (теперь на этом месте установлена памятная плита).

Мать — Генриетта Маркс, урожд. Прессбург (или Пресборк, нем. Henrietta Pressburg, нидерл. Henrietta Presborck) (1787—1863), происходила из г. Нимвегена (современный Неймеген, Нидерланды) из семьи раввинов.

Незадолго до рождения Карла, в 1817 году его отец принял христианство (лютеранство), чтобы не лишиться звания судебного советника. Его дети, в том числе сын Карл, крестились в 1824 году, жена приняла христианство в 1824 году после смерти её родителей, которые, как семья раввинов, были против такого шага.

В 1830—1835 годах Карл посещал гимназию Фридриха-Вильгельма (Friedrich-Wilhelm-Gymnasium) города Трир, которую закончил в 17-летнем возрасте. В гимназическом сочинении «Размышления юноши при выборе профессии» в 1835 г. Карл Маркс написал:

Если человек трудится только для себя, он может, пожалуй, стать знаменитым учёным, великим мудрецом, превосходным поэтом, но никогда не сможет стать истинно совершенным и великим человеком.

Окончив гимназию в Трире c хорошими отметками по немецкому, латинскому, греческому и французскому языкам, математике, Маркс поступил в университет, сначала в Боннский, где проучился два семестра, потом в Берлинский, где изучал юридические науки, историю, историю искусств и философию.

В 1837 году тайно обручился с Женни фон Вестфален (нем. Jenny von Westphalen), 1814 года рождения, происходившей из аристократического рода, которая позже стала его женой. Женни была подругой его старшей сестры Софи.

Период до 1849 года

В 1839 году Карл Маркс написал работу «Тетради по истории эпикурейской, стоической и скептической философии». В 1841 году Карл Маркс окончил Берлинский университет экстерном, представив докторскую диссертацию под названием «Различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура». Диссертацию он защитил в Йенском университете из-за материальных трудностей её защиты в Берлинском университете.

По своим взглядам Маркс был тогда гегельянцем-идеалистом. В Берлине он примыкал к кружку младогегельянцев (Бруно Бауэр и др.), которые были склонны делать атеистические и революционные выводы из философии Гегеля. Позднее уже 40-летний Маркс писал Энгельсу: «По части метода обработки материала большую услугу оказало мне то, что я по чистой случайности перелистал «Логику» Гегеля, — Фрейлиграт нашёл несколько томов Гегеля, принадлежавших прежде Бакунину, и прислал мне их в подарок. Если когда-нибудь снова наступит время для подобных работ, я охотно изложу на двух — трёх печатных листах в доступной обыкновенному человеческому рассудку форме то рациональное, что есть в методе, который Гегель открыл, но в то же время и мистифицировал».

По окончании университета Маркс переселился в Бонн, рассчитывая стать профессором.

Он собирался преподавать вместе с Б. Бауэром философию в Боннском университете, проектировал издание при участии Людвига Фейербаха журнала под названием «Архив атеизма», хотел писать работу о христианском искусстве. Но реакционная политика правительства и семья заставили Маркса отказаться от учёной карьеры. В это время рейнские радикальные буржуа, имевшие точки соприкосновения с левыми гегельянцами, основали в Кёльне оппозиционную газету «Rheinische Zeitung» (начала выходить 1 января 1842 года).

В 1842—1843 годах Карл Маркс работал журналистом и редактором этой газеты, зарабатывая 500 талеров. В начале Маркс высказывался за отмену цензуры, затем перешёл к открытой критике правительства (многие его статьи были либо запрещены цензурой, либо подвергались жёсткой правке).

В ходе написания серии статей «Оправдание мозельского корреспондента», Маркс осуществил конкретно-социальное исследование: собрал официальные документы, материалы печати, личные документы, данные опросов. В этих и других своих опубликованных к началу января 1843 года статьях Маркс почти открыто призывал к революционному свержению прусской монархии и замене её демократией.

Это переполнило чашу терпения правительства, и в марте 1843 года газету закрыли. Маркс ещё раньше был вынужден оставить должность редактора, но и его уход не спас газету. Работа в газете показала Марксу, что он недостаточно знаком с политической экономией, поэтому он усердно принялся за её изучение, продолжая работать журналистом.

В июне 1843 года в Кройцнахе Маркс венчался с Женни фон Вестфален.

Летом 1843 года Маркс написал работу «К критике гегелевской философии права», посвящённую критике идеалистических взглядов Гегеля на общество.

После попытки прусского правительства подкупить Маркса, предложив ему перейти на прусскую государственную службу, под угрозой ареста молодая семья переезжает в Париж в конце октября 1843 года, где Маркс подружился с Генрихом Гейне и Фридрихом Энгельсом. С последним его до конца жизни связывали узы дружбы и совместная работа. Именно Энгельс обратил внимание Маркса на положение рабочего класса.

В Париже Маркс вступил в непосредственный контакт с рабочими организациями, как французов, так и немецких эмигрантов, познакомился с П. Ж. Прудоном, русскими эмигрантами М. А. Бакуниным, В. П. Боткиным. Он завязал широкие знакомства с французскими радикальными кругами, с представителями революционных кругов различных стран, жившими в Париже.

В 1844 году совместно с Арнольдом Руге выпускает единственный сдвоенный номер журнала «Немецко-французский ежегодник», после издания которого расходится с Руге из-за политических взглядов.

В апреле-августе 1844 года Маркс написал "Экономически-философские рукописи 1844 года".

В начале февраля 1845 г. Маркс был выслан из Парижа и переехал в Брюссель (куда приехал и Энгельс). В Брюсселе Маркс и Энгельс написали работу «Немецкая идеология», в которой выступили с критикой идей Гегеля и младогегельянцев. Весной 1847 года Маркс и Энгельс примкнули к тайному пропагандистскому обществу, международной организации «Союз справедливых» (был преобразован в «Союз коммунистов»), организованной немецкими эмигрантами. По поручению общества они составили программу коммунистической организации — знаменитый «Манифест коммунистической партии», опубликованный 21 февраля 1848 года в Лондоне.

После начала февральской революции 1848 г. Маркс был выслан из Бельгии. Он вернулся в Париж, а после мартовской революции переехал в Германию, в Кёльн. Там ему удалось в короткие сроки совместно с Энгельсом организовать выпуск большой ежедневной революционной газеты «Neue Rheinische Zeitung». Первый номер газеты вышел 1 июня 1848 года. В редакционный комитет газеты вошли: Карл Маркс — главный редактор, Генрих Бюргерс, Эрнст Дронке, Фридрих Энгельс, Георг Веерт, Фердинанд Вольф, Вильгельм Вольф — редакторы. Состав редакции определял характер газеты как направляющего и организующего органа Союза коммунистов. «Neue Rheinische Zeitung» ставила своей целью представлять читателям глубокий анализ важнейших революционных событий в Германии и Европе. Газета прекратила своё существование после поражения майских восстаний 1849 года в Саксонии, Рейнской Пруссии и Юго-Западной Германии и начавшихся репрессий против её редакторов. 19 мая 1849 года вышел последний номер, отпечатанный красной краской.

Лондонская эмиграция

Карл Маркс был выслан из Германии 16 мая 1849 года и со своей семьёй сначала отправился в Париж, но после демонстрации 13 июня 1849 года был выслан и оттуда. В конечном счете Маркс с семьей переехал в Лондон, где жил до самой смерти и создал свои главные экономические произведения, включая «Капитал».

Условия эмигрантской жизни были крайне тяжелы, Маркс с семьёй жил исключительно за счёт постоянной финансовой поддержки Энгельса, небольших наследств от родственников и случайных заработков от написания статей в газеты. В одном из писем с просьбой о денежной помощи Маркс пишет: «Женни больна. Моя дочь Женни больна. У меня нет денег ни на врача, ни на лекарства. В течение 8-10 дней семья питалась только хлебом и картофелем. Диета не слишком подходящая в условиях здешнего климата. Мы задолжали за квартиру. Счета булочника, зеленщика, молочника, торговца чаем, мясника — все не оплачены». Историк Н. И. Басовская отмечает, что в условиях крайней нужды Маркс сделал попытку продать некоторые предметы из семейного серебра фон Вестфален, но был задержан полицией, подозревавшей его в воровстве, и благополучно вызволен своей женой Женни.

В 1850-х годах Маркс приступил к систематической разработке своей экономической теории, интенсивно занимался в библиотеке Британского музея. Наряду с изучением политической экономии, социальной философии, права и других социальных наук, Маркс осваивал огромный фактический материал различных научных дисциплин (вплоть до математики, агрохимии и минералогии).

В Лондоне Маркс вёл активную общественную деятельность. В 1864 году он организовал «Международную рабочую ассоциацию» (International Workingmen’s Association, позднее переименована в Первый Интернационал) — первую массовую международную (секции этого товарищества рабочих были образованы в большинстве стран Европы и в США) организацию рабочего класса. Вначале организация состояла из анархистов, британских тред-юнионистов, французских социалистов и итальянских республиканцев. Позже острые разногласия между Марксом и лидером анархистов Михаилом Бакуниным о сути коммунистического общества и пути его достижения привели к разрыву с анархистами, которые на Гаагском конгрессе в сентябре 1872 года были изгнаны из организации. В 1872 году, после разгрома Парижской коммуны и в условиях нарастающей реакции, Первый Интернационал переехал в Нью-Йорк, однако 4 года спустя в 1876 году он был распущен на Филадельфийской конференции. Все попытки восстановления организации на протяжении последующих 5 лет не увенчались успехом. Однако Второй Интернационал, в который входили левые партии Англии, Франции, Германии, Испании и многих других стран Европы, был учреждён через 6 лет после смерти Маркса, в 1889 году, как преемник Первого Интернационала.

Последние годы и смерть

В мае 1867 года вышел в свет первый том «Капитала».

После смерти жены Женни в декабре 1881 года у Маркса развился катар, которым он проболел последние 15 месяцев жизни. Катар в итоге привёл к бронхиту и плевриту, от которых Маркс скончался в Лондоне 14 марта 1883 года в возрасте 64 лет. Он умер апатридом. Лондонские родные и друзья похоронили его тело на Хайгейтском кладбище в Лондоне 17 марта 1883 года. На его похоронах присутствовало от девяти до одиннадцати человек.

2-й (1885) и 3-й (1894) тома «Капитала» были изданы Энгельсом после смерти Маркса, который, готовя их к печати, писал: «я работаю над неструктурированными рукописями второго, третьего тома „Капитала“, я почти ничего не понимаю, работаю с трудом».

Дети

Маркс и Женни фон Вестфален (1814—1881) прожили в браке почти 40 лет и имели 7 детей, четверо из которых умерли в детском возрасте:

• Женни (1844—1883), французская и британская левая политическая деятельница и журналистка, жена Шарля Лонге;
• Лаура (1845—1911), деятельница французского социалистического движения, французской Рабочей партии, жена Поля Лафарга;
• Эдгар (1847—1855);
• Генри Эдвард Гай («Гвидо») (1849—1850);
• Женни Эвелин Фрэнсис («Франциска») (1851—1852);
• Элеонора (1855—1898), жена Эдуарда Эвелинга;
• ребёнок, который родился в 1857 году и умер до того, как ему дали имя.

Также существует версия, что Маркс был отцом ребёнка, которого родила в 1852 году хозяйка-экономка его семьи Елена Демут («Ленхен»). Историк Н. И. Басовская отмечает, что причиной этих разговоров стало незамужнее положение Ленхен и её проживание в семье Маркса с ранних лет. Отцовство ребёнка, названного Фредди, взял на себя Энгельс. Через некоторое время мальчик исчез, поскольку вероятно был отдан на воспитание в другую семью.

Основные идеи

В следующих разделах рассмотрены основные идеи Маркса в их историческом и логическом порядке.

Материалистическое понимание диалектического метода Гегеля

Маркс как философ сформировался в значительной степени под влиянием работ Г. Гегеля. Гегель считал, что в движении своей мысли человек может подняться от уровня субъективного мышления до уровня абсолютного умозрения. Это движение Гегель именовал «феноменологией духа», а логику этого движения — «диалектикой». Маркс примыкал к кружку младогегельянцев, которые призывали «перевернуть Гегеля с головы на ноги» — вернуть его умозрительную диалектику на реальную почву. Они предлагали рассматривать вместо умозрительного «субъективного духа» конкретного человека с его потребностями и эмоциями, например страхом смерти (М. Штирнер «Единственный и его собственность»).

Также серьёзным был интерес Маркса к материализму. Он проявился уже в его диссертации, посвящённой древнегреческому атомизму. Маркс считал заслуживающими внимания идеи Людвига Фейербаха, но не удовлетворялся ими. В «Тезисах о Фейербахе» Маркс выступает с критикой всего предшествующего материализма и материализма Фейербаха в частности. Он отмечает его созерцательный характер и в противоположность старому материализму предлагает новый. Существо нового материализма состоит в том, что не созерцательной деятельностью человек формирует картину мира, а чувственной, субъективной, практической, преобразующей мир.

Главный недостаток всего предшествующего материализма — включая и фейербаховский — заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берётся только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно

— Маркс К. Тезисы о Фейербахе // Маркс К., Энгельс Ф.Собр. соч., изд. 2, т. 3, c. 6

Он полагает, что мысли и идеи находятся в сознании индивида, имея исключительно земное происхождение. Маркс определяет идеальное, то есть мыслимое, отражением материального в голове человека. Таким образом новый материализм становится способным усвоить достижения немецкой классики. Свой метод научного познания Маркс определяет как диалектический.

Мой диалектический метод по своей основе не только отличен от гегелевского, но является его прямой противоположностью. Для Гегеля процесс мышления, который он превращает даже под именем идеи в самостоятельный субъект, есть демиург действительного, которое составляет лишь его внешнее проявление. У меня же, наоборот, идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней.

Таким образом диалектический метод Маркса можно определить как метод критики идеологии, причем идеология в контексте немецкой классической философии означает весь комплекс духовной культуры в обществе. В отличии от Гегеля, который двигался от более простых к более сложным формам идеологии (от субъективного духа к абсолютному), Маркс занимается материалистической критикой идеологии, то есть изучает идеологию с целью дойти до материального основания современных ему взглядов на предмет и таким образом научно отделить эти ненаучные взгляды от самой материальной, конкретно-исторической, фактической логики развития изучаемого предмета.

Например, в своем известнейшем труде «Капитал. Критика политической экономии» Маркс занимается тем, что на основе многочисленных материальных свидетельств выстраивает логику развития капитала, начиная с его самой простой формы — товара. Таким образом, эта логика развития выводится им из самой материальной истории капитала. Следовательно, он критикует предшествовавшие ему ненаучные взгляды в политэкономии — занимается критикой политэкономической формы идеологии. Аналогичным образом этот метод может быть применен в естественнонаучных и любых других научных исследованиях.

Ф. Энгельс и В. Ленин предостерегали против догматического понимания учения Маркса и отмечали, что оно по самому своему существу и происхождению есть не политические, экономические или философские взгляды, а метод научного исследования.

Но все миропонимание Маркса — это не доктрина, а метод. Оно дает не готовые догмы, а отправные пункты для дальнейшего исследования и метод для этого исследования.

— Ф. Энгельс Вернеру Зомбарту в Берлин // К. Маркс, Ф. Энгельс Сочинения, т. 39, М., Политиздат, 1957, стр. 352

Мы вовсе не смотрим на теорию Маркса как на нечто законченное и неприкосновенное; мы убеждены, напротив, что она положила только краеугольные камни той науки, которую социалисты должны двигать дальше во всех направлениях, если они не хотят отстать от жизни.

— В. Ленин Наша программа // В. Ленин Полное собрание сочинений, т. 4, М., Политиздат, 1967, стр. 184

Материалистическое понимание диалектического развития истории

Философия Маркса является материалистическим прочтением философии Гегеля. Таким образом она является материалистическим пониманием диалектического развития истории.

Материалистическое прочтение Гегеля подразумевает, что причины развития истории мира следует в каждом частном случае искать учёным в частном исследовании. Поэтому философия марксизма выражена Марксом и Энгельсом наиболее общими чертами. Маркс и Энгельс выступают за уничтожение любой философии в привычном смысле преднаучного подхода. Философия Маркса без остатка сводится к научному методу материалистической диалектики.

Такой подход в области философии получил название диалектического материализма. В иносказательном смысле он является разделительной чертой между историей философии и историей без философии. Позитивное содержание уничтоженной философии сохраняется в виде частной науки о научно-теоретическом мышлении.

Такое материалистическое прочтение Гегеля было революционным для своего времени. Как и в диалектике Гегеля, центральное место в материалистической диалектике занимает понятие развития и принцип всеобщей взаимосвязи (все предметы и явления взаимообусловлены).

Для диалектики же, для которой существенно то, что она берет вещи и их умственные отражения в их взаимной связи, в их сцеплении, в их движении, в их возникновении и исчезновении.

— Энгельс Ф. Анти-Дюринг // Маркс К., Энгельс Ф.Собр. соч., изд. 2, т. 20, c. 22

Философские категории, описывающие процесс развития, Маркс соединил в единую систему посредством метода восхождения от абстрактного к конкретному. Причем эти термины следует понимать в том смысле, в каком они использованы в философии Гегеля

Конкретное потому конкретно, что оно есть синтез многих определений, следовательно, единство многообразного. В мышлении оно поэтому выступает как процесс синтеза, как результат, а не как исходный пункт, хотя оно представляет собой действительный исходный пункт и, вследствие этого, также исходный пункт созерцания и представления. На первом пути полное представление испаряется до степени абстрактного определения, на втором пути абстрактные определения ведут к воспроизведению конкретного посредством мышления.

— Маркс К. Капитал. Послесловие ко второму изданию // Собр. соч., изд. 2, т. 23, c. 21

Источник развития объекта заключен в самом объекте, развитие есть всегда процесс внутренне присущий данному объекту.

При всей постепенности, переход от одной формы движения к другой всегда остается скачком, решающим поворотом.

— Энгельс Ф. Материалы к Анти-Дюрину // Маркс К., Энгельс Ф.Собр. соч., изд. 2, т. 20, c. 66

Развитие содержит черты преемственности, достигнутое в прошлом используется в дальнейшем. Развитие направлено в сторону поступательного восхождения от низшего к высшему, от простого к сложному, а повторение уже пройденных этапов или постояноство одного состояния исключены. Развитие происходит "по спирали", в процессе развития на высших стадиях происходит частичная повторяемость некоторых черт пройденных стадий.

Истинное — естественное, историческое и диалектическое — отрицание как раз и есть (рассматриваемое со стороны формы) движущее начало всякого развития: разделение на противоположности, их борьба и разрешение, причем (в истории отчасти, в мышлении вполне) на основе приобретенного опыта вновь достигается первоначальный исходный пункт, но на более высокой ступени.

— Энгельс Ф. Материалы к Анти-Дюрингу // Маркс К., Энгельс Ф.Собр. соч., изд. 2, т. 20, c. 640

Подобным образом Маркс предлагает материалистически читать диалектическое развитие по Гегелю как свойственный самому миру, а не его демиургу процесс. Его мысль по-своему повторяет В. Ленин

Группа редакторов и сотрудников журнала “Под Знаменем Марксизма” должна быть, на мой взгляд, своего рода “обществом материалистических друзей гегелевской диалектики”.

Современные естествоиспытатели найдут (если сумеют искать и если мы научимся помогать им) в материалистически истолкованной диалектике Гегеля ряд ответов на те философские вопросы, которые ставятся революцией в естествознании.

— В. Ленин, "О значении воинствующего материализма". “Под Знаменем Марксизма” № 3, март 1922 г.

Материалистическое понимание диалектического развития истории человечества

В области истории общества Маркс считает главным двигателем ее развития «материальное производство», которое он называет термином «базис». Существо материалистического понимания истории, Маркс определял следующим образом:

Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание.

— К. Маркс, «К критике политической экономии». К. Маркс, Ф. Энгельс, Собр. соч., изд. 2, т. 13, с. 7.

Материалистическое понимание истории имеет научно-методологическое значение для всех социально-культурологических, в том числе психологических, исследований, и является основой мировоззрения Маркса. Маркс утверждает, что в конечном счете решающее значение имеет материальное производство, как основа общества, оно не только является необходимым условием существования человеческого общества, но и определяет весь строй жизни людей посредством способа производства материальных благ.

Таким образом, это понимание истории заключается в том, чтобы, исходя именно из материального производства непосредственной жизни, рассмотреть действительный процесс производства и понять связанную с данным способом производства и порождённую им форму общения — то есть гражданское общество на его различных ступенях — как основу всей истории; затем необходимо изобразить деятельность гражданского общества в сфере государственной жизни, а также объяснить из него все различные теоретические порождения и формы сознания, религию, философию, мораль и т. д. и т. д., и проследить процесс их возникновения на этой основе, благодаря чему, конечно, можно изобразить весь процесс в целом (а потому также и взаимодействие между его различными сторонами). Это понимание история, в отличие от идеалистического, не разыскивает в каждой эпохе какую-нибудь категорию, а остаётся всё время на почве действительной истории, объясняет не практику из идей, а объясняет идейные образования из материальной практики и в силу этого приходит также к тому результату, что псе формы и продукты сознания могут быть уничтожены не духовной критикой, не растворением их в «самосознании» или превращением их в «привидения», «призраки», «причуды» и т. д., а лишь практическим ниспровержением реальных общественных отношений, из которых произошёл весь этот идеалистический вздор, — что не критика, а революция является движущей силой истории, а также религии, философии и всякой иной теории.

— Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч., изд. 2, т. 3, c. 36

До Маркса преобладали идеалистические воззрения на возникновение и развитие человеческого общества. В конечном итоге, движущей силой исторического развития было принято считать разум людей, а различные исторические эпохи соответственно различались по характеру преобладавших идей и создавших их людей.

Людей можно отличать от животных по сознанию, по религии — вообще по чему угодно. Сами они начинают отличать себя от животных, как только начинают производить необходимые им средства к жизни, — шаг, который обусловлен их телесной организацией. Производя необходимые им средства к жизни, люди косвенным образом производят и самоё свою материальную жизнь.

— Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Маркс К., Энгельс Ф.Собр. соч., изд. 2, т. 3, c. 19

Согласно Марксу именно в производстве люди совершают наиболее фундаментальное и существенное: творят историю, изменяя внешний мир и самих себя.

Но сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений.

— Маркс К. Тезисы о Фейербахе // Маркс К., Энгельс Ф.Собр. соч., изд. 2, т. 3, c. 6

Главной движущей силой истории человечества является конфликт между производительными силами и производственными отношениями.

Общий результат, к которому я пришел и который послужил затем руководящей нитью в моих дальнейших исследованиях, может быть кратко сформулирован следующим образом. В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения — производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. He сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание. На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или — что является только юридическим выражением последних — с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке. При рассмотрении таких переворотов необходимо всегда отличать материальный, с естественно-научной точностью констатируемый переворот в экономических условиях производства — от юридических, политических, религиозных, художественных или философских, короче — от идеологических форм, в которых люди осознают этот конфликт и борются за его разрешение. Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того, что сам он о себе думает, точно так же нельзя судить о подобной эпохе переворота по её сознанию. Наоборот, это сознание надо объяснить из противоречий материальной жизни, из существующего конфликта между общественными производительными силами и производственными отношениями. Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества. Поэтому человечество ставит себе всегда только такие задачи, которые оно может разрешить, так как при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия её решения уже имеются налицо, или, по крайней мере, находятся в процессе становления.

— Маркс К. К критике политической экономии. Предисловие. // // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч., изд. 2, т. 13, c. 6-7

Соответственно этому выводу Маркс и Энгельс понимают современную им социально-политическую историю. В 1848 году выходит «Манифест коммунистической партии», в котором сказано:

История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов… Современная буржуазная частная собственность есть последнее и самое полное выражение такого производства и присвоения продуктов, которое держится на классовых антагонизмах, на эксплуатации одних другими. В этом смысле коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности.

Однако, еще до его написания Маркс понимал, что законодательная отмена частной собственности не приведёт к устранению эксплуатации, а может лишь привести к возникновению ещё более «грубого» общества, чем современное ему:

…Всякая частная собственность как таковая ощущает — по крайней мере по отношению к более богатой частной собственности — зависть и жажду нивелирования, так что эти последние составляют даже сущность конкуренции. Грубый коммунизм есть лишь завершение этой зависти и этого нивелирования, исходящее из представления об определённом минимуме. У него — определённая, ограниченная мера. Что такое упразднение частной собственности отнюдь не является подлинным освоением её, видно как раз из абстрактного отрицания всего мира культуры и цивилизации, из возврата к неестественной простоте бедного, грубого и не имеющего потребностей человека, который не только не возвысился над уровнем частной собственности, но даже и не дорос ещё до неё. Для такого рода коммунизма общность есть лишь общность труда и равенство заработной платы, выплачиваемой общинным капиталом, общиной как всеобщим капиталистом. Обе стороны взаимоотношения подняты на ступень представляемой всеобщности: труд — как предназначение каждого, а капитал — как признанная всеобщность и сила всего общества.

— Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. — С.116-118.

Маркс и Энгельс не выделяли в качестве сколько-нибудь существенных общественных противоречий ни различие языков и культур, ни территориальную разобщенность людей. Современное им экономическое и социальное развитие показывало, что все эти противоречия быстро и успешно преодолеваются, в то время как выявленное ими, ключевое по их мнению, противоречие — в отношении к средствам производства и в распределении произведённого продукта — напротив, очень быстро усиливается. Поэтому вся дальнейшая теоретическая деятельность Маркса была посвящена изучению вопроса противоречий, вызванных отношением собственности, что отразилось в его занятиях критикой политэкономии.

Материалистическое понимание отчуждения в товарном обществе

В связи с материалистическим пониманием диалектического развития истории общества Маркс рассматривал и отчуждение человека. Прежде него отчуждение было понимаемо идеалистически, к примеру, в странах христианской культуры как следствие несовершенства природы человека из-за первородного греха.

Карл Маркс считал, что человеческий труд, с одной стороны, это специфически человеческая, творческая, свободная, формирующая и развивающая человека и человечество сила. С другой стороны, условия общественной жизни людей, порождаемые частной собственностью на средства производства, порождают и отчуждение человека от результатов его труда, деформирующее, уродующее и человека, и человечество.

Отчуждённый труд характеризуется следующими основными особенностями:

• Отчуждение деятельности человека, обеднение и опустошение человека в процессе труда

…в своем труде не утверждает себя, а отрицает, чувствует себя не счастливым, а несчастным, не развивает свободно свою физическую и духовную энергию, а изнуряет свою физическую природу и разрушает свой дух.

— Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений, c. 563

• Отчуждение условий труда от самого труда, отчуждённую форму принимают не только материальные, но и интеллектуальные условия труда; отчуждение рабочего от собственной деятельности в процессе труда

…отношение рабочего к его собственной деятельности как к чему-то чуждому, ему не принадлежащему. Деятельность выступает здесь как страдание, сила — как бессилие, зачатие — как оскопление, собственная физическая и духовная энергия рабочего, его личная жизнь (ибо что такое жизнь, если она не есть деятельность?) — как повернутая против него самого, от него не зависящая, ему не принадлежащая деятельность

— Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений, c. 564

• Отчуждение результатов труда, в процессе которого человек производит вещи, ему не принадлежащие

.Этот факт выражает лишь следующее: предмет, производимый трудом, его продукт, противостоит труду как некое чуждое существо, как сила, не зависящая от производителя. Продукт труда есть труд, закрепленный в некотором предмете, овеществленный в нем, это есть опредмечивание труда. Осуществление труда есть его опредмечивание. При тех порядках, которые предполагаются политической экономией, это осуществление труда, это его претворение в действительность выступает как выключение рабочего из действительности, опредмечивание выступает как утрата предмета и закабаление предметом, освоение предмета — как отчуждение

— Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений, c. 561

• Отчуждение между рабочими вследствие конкуренции за право трудиться и между всеми людьми вследствие конкуренции за сбыт товаров

…усиливается конкуренция среди рабочих, и следовательно снижается их цена

— Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений, c. 526

Непосредственным следствием того, что человек отчужден от продукта своего труда, от своей жизнедеятельности, от своей родовой сущности, является отчуждение человека от человека

— Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений, c. 567

• Отчуждение сознания от жизни путём формирования уровня потребностей, не соответствующих ни природе человека, ни уровню общественного экономического развития

  Каждый человек старается пробудить в другом какую-нибудь новую потребность, чтобы вынудить его принести новую жертву, поставить его в новую зависимость и толкнуть его к новому виду наслаждения, а тем самым и к экономическому разорению. Каждый стремится вызвать к жизни какую-нибудь чуждую сущностную силу, господствующую над другим человеком, чтобы найти в этом удовлетворение своей собственной своекорыстной потребности. Поэтому вместе с ростом массы предметов растет царство чуждых сущностей, под игом которых находится человек, и каждый новый продукт представляет собой новую возможность взаимного обмана и взаимного ограбления. Вместе с тем человек становится все беднее как человек, он все в большей мере нуждается в деньгах, чтобы овладеть этой враждебной сущностью, и сила его денег падает как раз в обратной пропорции к массе продукции, то есть его нуждаемость возрастает по мере возрастания власти денег.- Таким образом, потребность в деньгах есть подлинная потребность, порождаемая политической экономией, и единственная потребность, которую она порождает.- Количество денег становится все в большей и большей мере их единственным могущественным свойством; подобно тому как они сводят всякую сущность к её абстракции, так они сводят и самих себя в своем собственном движении к количественной сущности. Безмерность и неумеренность становятся их истинной мерой. Даже с субъективной стороны это выражается отчасти в том, что расширение круга продуктов и потребностей становится изобретательным и всегда расчетливым рабом нечеловечных, рафинированных, не естественных и надуманных вожделений. Частная собственность не умеет превращать грубую потребность в человеческую потребность. Её идеализм сводится к фантазиям, прихотям, причудам, и ни один евнух не льстит более низким образом своему повелителю и не старается возбудить более гнусными средствами его притупившуюся способность к наслаждениям, чтобы снискать себе его милость, чем это делает евнух промышленности, производитель, старающийся хитростью выудить для себя гроши, выманить золотую птицу из кармана своего христиански возлюбленного ближнего (каждый продукт является приманкой, при помощи которой хотят выманить у другого человека его сущность — его деньги; каждая действительная или возможная потребность оказывается слабостью, которая притянет муху к смазанной клеем палочке; всеобщая эксплуатация общественной человеческой сущности, подобно тому как каждое несовершенство человека есть некоторая связь с небом — тот пункт, откуда сердце его доступно священнику; каждая нужда есть повод подойти с любезнейшим видом к своему ближнему и сказать ему: милый друг, я дам тебе то, что тебе нужно, но ты знаешь conditio sine qua non, ты знаешь, какими чернилами тебе придется подписать со мной договор; я надуваю тебя, доставляя тебе наслаждение),- для этой цели промышленный евнух приспосабливается к извращеннейшим фантазиям потребителя, берет на себя роль сводника между ним и его потребностью, возбуждает в нем нездоровые вожделения, подстерегает каждую его слабость, чтобы затем потребовать себе мзду за эту любезность

  — Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений, c. 599

Следствием отчуждения является искажение ложное сознание человека и уродование его здоровья. Социализм, по Марксу, является обществом, где собственность отменена по причине переразвитости производительных сил, отчуждение ликвидировано и основной целью является свободное развитие человека.

Cоциализм (коммунизм)

Для Карла Маркса материалистическое понимание диалектического развития истории человечества является основой научного изучения производства, социальных отношений, форм культуры, психики человека. С его точки зрения социализм является не случайным, а исторически неизбежным следствием становления пролетариата новым революционным классом. Энгельс и Маркс особо делали акцент на том, что социализм является теоретическим выражением этих революционных классовых интересов.

Совершить этот освобождающий мир подвиг — таково историческое призвание современного пролетариата. Исследовать исторические условия, а вместе с тем и самоё природу этого переворота и таким образом выяснить ныне угнетённому классу, призванному совершить этот подвиг, условия и природу его собственного дела — такова задача научного социализма, являющегося теоретическим выражением пролетарского движения.

— Фридрих Энгельс, «Развитие социализма от утопии к науке»

Маркс раскритиковал утопический социализм, считая свой социализм, названный Энгельсом научным, наследником и прямым продолжением немецкой классической философии. С точки зрения Карла Корша, буржуазные философы неспособны увидеть это соответствие, находясь на позиции своих классовых интересов. Слова социализм и коммунизм в данном случае употреблялись как синонимы.

…нам следует лишь перейти от обычного, абстрактного и идеологического мышления современных буржуазных историков философии к еще отнюдь не специфически марксистской, но хотя бы просто диалектической точке зрения (гегегелянской и марксистской). Тогда мы сразу поймем не только факт существования связи между немецкой идеалистической философией и марксизмом, но и её внутреннюю необходимость. Мы поймем, что марксистская система, теоретическое выражение революционного движения пролетарского класса, должна стоять идейно-исторически (идеологически) в совершенно том же отношении к системе немецкой идеалистической философии, этому теоретическому выражению революционного движения буржуазного класса, в каком в области общественной и политической практике революционное классовое движение пролетариата стоит к буржуазному революционному движению. Это — один и тот же исторический процесс развития, в котором, с одной стороны, из революционного движения третьего сословия выходит «самостоятельное» классовое пролетарское движение, с другой же — буржуазной идеалистической философии противопоставляется «самостоятельная» новая материалистическая теория марксизма. Все эти явления стоят во взаимной связи. Возникновение марксистской теории, выражаясь гегельянски-марксистски, является лишь «оборотной стороной» возникновения реального классового пролетарского движения; только обе стороны вместе составляют конкретную совокупность исторического процесса.

— Карл Корш, «Марксизм и философия»

Считая свой социализм продолжением немецкой классической философии, Маркс критиковал и высмеивал представителей её младогегельянского направления за борьбу «с тенями действительности».

Поднимем восстание против этого господства мыслей. Научим их, как заменить эти иллюзии мыслями, отвечающими сущности человека, говорит один, как отнестись к ним критически, говорит другой, как выкинуть их из своей головы, говорит третий, — и… существующая действительность рухнет.

— К. Маркс, "Немецкая идеология"

Маркс утверждает, что подобное развенчание господствующих взглядов способом критического отношение к формам идеологии: теологической, философской, правовой, политэкономической и пр. — невозможно без естественного исторического преобразования самой действительности.

Мы не станем, конечно, утруждать себя тем, чтобы просвещать наших мудрых философов относительно того, что «освобождение» «человека» ещё ни на шаг не продвинулось вперед, если они философию, теологию, субстанцию и всю прочую дрянь растворили в «самосознании», если они освободили «человека» от господства этих фраз, которыми он никогда не был порабощен; что действительное освобождение невозможно осуществить иначе, как в действительном мире и действительными средствами, что рабство нельзя устранить без паровой машины и мюль-дженни, крепостничество — без улучшения земледелия, что вообще нельзя освободить людей, пока они не будут в состоянии полностью в качественном и количественном отношении обеспечить себе пищу и питье, жилище и одежду, «освобождение» есть историческое дело, а не дело мысли, и к нему приведут исторические отношения, состояние промышленности, торговли, земледелия и общения…

— К. Маркс, «Немецкая идеология»

Как продолжение немецкой классической философии, социализм Маркса имел целью упразднять формы идеологии как способом их изучения, так и способом революционным, преобразованием общества, которые понимались как две стороны одного естественно-исторического процесса борьбы пролетариата за власть. Социализм Маркса претендовал быть и научным обществоведением, и преобразованием общества по науке, то есть научной теорией коммунистической революции.

Карл Корш предостерегал от вульгарного понимания подобной критики форм идеологии, описывая её следующим образом на примере философской формы буржуазной идеологии:

дело заключается в вопросе о том, что мы фактически должны понимать под упразднением философии, о котором Маркс и Энгельс говорили в особенности в их первый период, в 40-х годах, но также довольно часто и в позднейшее время. Как должно произойти или как оно произошло это упразднение? Каким образом? Каким темпом? И для чего? И должны ли мы это упразднение философии представлять осуществленным раз навсегда, так сказать одним актом, работой ума Маркса и Энгельса за марксистов, или за весь пролетариат, или же за все человечество? Или же, наоборот (подобно упразднению государства), представлять его себе как очень долгий и длительный, проходящий через самые различные фазы, революционный исторический процесс? И в последнем случае: в каком отношении стоит затем марксизм к философии, пока этот длительный исторический процесс еще не достиг своей конечной цели, упразднения философии?

— Карл Корш, «Марксизм и философия»

Критика политэкономической формы идеологии

В книге «Капитал. Критика политической экономии» Карл Маркс предпринял попытку критики политэкономической формы идеологии на основе материалистического понимания диалектического метода.

Маркс (в отличие от Огюста Конта) полагал, что противоречия между предпринимателем (буржуазия) и рабочим (пролетариат) в условиях индустриального общества являются не преходящими, а основными, и выступают в качестве двигателя социальных изменений капиталистического общества.

Основной задачей научного исследования капитала, лежащего в основании идеологии буржуазного общества, было доказательство преходящего характера капиталистического способа производства, а с ним и классового общества.

Помимо своей основной задачи Маркс первым из исследователей подробно рассмотрел некоторые экономические понятия: рабочую силу, прибавочную стоимость — сам он писал, что «открыл» их. Маркс также дал, со своей точки зрения, описание сущности прибыли, ренты, наёмного труда, эксплуатации.

Маркс показал экономическое воспроизводство не только в форме денежного оборота (как это делали экономисты до Маркса), но во взаимосвязи воспроизводства материальных благ, рабочей силы и производственных отношений.

Маркс подробно рассмотрел экономические противоречия, присущие капитализму, и обосновал неизбежность перехода к социализму, а затем к коммунизму. Также он выделил в истории несколько способов производства, рассмотрел закономерности их развития, причины и формы смены способов производства.

Историческая роль

Ещё при жизни Маркса одни авторы объявляли его идеи гениальными, другие подвергали их жесточайшей критике. Значительная часть работ самого Маркса была посвящена полемике с оппонентами.

По данным интернет-опроса, проведенного в 1999 году «Би-би-си», Маркс был назван величайшим мыслителем тысячелетия. По данным каталога Библиотеки Конгресса США, Марксу посвящено больше научных трудов, чем любому другому человеку. По этому критерию он возглавляет список 100 самых изученных личностей в истории.

«Ни один человек не оказал на мир большего влияния, чем Карл Маркс в XX веке» — Жак Аттали.

«Сам Маркс представлял из себя тип человека, сложенного из энергии, воли и несокрушимого убеждения. Он имел вид человека, имеющего право и власть требовать уважения, каким бы не являлся перед вами и что бы ни делал. Все его движения были смелы и самонадеянны. Все приёмы были горды и как-то презрительны, а резкий голос, звучавший как металл, шёл удивительно к радикальным приговорам над лицами и предметами, которые он произносил». (П. В. Анненков, «Замечательные десятилетия»)

В. В. Леонтьев отмечает вклад Маркса в экономическую науку по трём основным направлениям: теория цен, теория делового цикла и экономической динамики в целом, методология экономической науки. По поводу теории цен Леонтьев отмечает, что марксистский вариант трудовой теории стоимости не оказал на неё никакого влияния. Основной вклад Маркса в теорию делового цикла, по мнению Леонтьева, заключается в общепризнанных схемах воспроизводства капитала, впервые введённых в экономическую науку Марксом и описывающих экономические взаимосвязи между отраслями экономики, выпускающими средства производства и предметы потребления. Леонтьев отмечает блестящий анализ Маркса основных тенденций долговременного развития капитализма:

Увеличение концентрации богатства, быстрое сокращение числа мелких и средних предприятий, постепенное уменьшение конкуренции, непрерывный технический прогресс, сопровождающийся увеличением роли основного капитала, и, что, не менее важно, неуменьшающаяся амплитуда регулярно повторяющихся деловых циклов — выдающийся ряд сбывшихся прогнозов, которым современная экономическая наука со всем её сложным аппаратом противопоставить ничего не может

и то, что три тома «Капитала» содержат более реалистическую и качественную информацию из первоисточника по таким экономическим категориям, как прибыль, заработная плата, капиталистическое предприятие, чем многие статистические издания и учебники.

Несмотря на незначительность авторитета их создателя при жизни, наследие Маркса «пройдя региональную и национальную адаптацию и модернизацию (зачастую весьма кардинальную): А. Лабриола в Италии, Г. Плеханов и В. Ленин в России, К. Каутский и Р. Люксембург в Германии и др. — стали смысловым, доктринальным и моральным ядром идеологий, теорий и программ деятельности практически всех революционистских движений 20 в., провозглашавших собственные мессианизм и социальную исключительность».

Существуют и иные оценки его роли в науке. Критике подвергались не только экономические выводы и утверждения Маркса (см. О. Бём-Баверк: Критика экономической теории Маркса), под сомнение ставилась и общая методология (см. Карл Поппер: Открытое общество и его враги). Так, отмечают обскурантистскую позицию К. Маркса по отношению к т. н. «буржуазной политической экономии», которая была унаследована, в частности, В. И. Лениным.

Память

На родине Карла Маркса в городе Трире по адресу Брюккергассе/Brückergasse, 664 (теперь Brückenstraße, 10) в доме, где родился Маркс, находится музей.

После победы Октябрьской революции в России в 1917 году, по мере утверждения новой коммунистической идеологии на территории России многие центральные улицы больших и малых городов страны стали переименовываться в . Примером такого переименования может служить переименование исторического названия одной из центральных улиц в центре Москвы, носившей наименование «Охотный Ряд», в проспект Маркса (так же была названа соответствующая станция метро «Проспект Маркса», ныне «Охотный Ряд») или проспект Карла Маркса в центре Ташкента. В проспект Карла Маркса в 1962 году переименован проспект Сталина в центре Ставрополя. Имя К. Маркса было присвоено, например, Государственной библиотеке Туркменской ССР, Государственной республиканской библиотеке в Тбилиси.

Пик Царя Миротворца на Памире переименован в Пик Карла Маркса

В апреле 1919 года по предложению московского большевика Петра Чагина бывшая немецкая колония Екатериненштадт была переименована в Марксштадт (после 1942 года — город Маркс Саратовской области).

После Второй мировой войны имя Маркса стали также присваивать объектам в социалистических странах — город Хемниц в ГДР с мая 1953 по апрель 1990 годов назывался «Карл-Маркс-Штадт», который являлся центром одноимённого округа. Есть в Берлине Карл-Маркс-Аллее и находящаяся на ней одноимённая станция метро.

После 1991 года многим объектам, названным или переименованным в честь Маркса, стали возвращать прежние названия — как, например, в Москве, где после ноября 1991 года проспекту Маркса вернули его первоначальное название «Охотный Ряд», — или давать новые названия, как это былосделано в Ташкенте. Иногда ничего не меняют, как, например, это происходит в Пензе, где ещё 18 февраля 1919 года Никольская улица была переименована в улицу Карла Маркса и по сей день носит это имя (также в др. городах России — в Самаре, Казани, Ижевске, Иркутске, Калининграде и т. д.).

В 2013 году 1343 улиц, площадей и переулков в России носят имя Карла Маркса (или просто Маркса).

Памятники

Первый в мире памятник Карлу Марксу был открыт 1 мая 1918 года в Пензе. Об этом монументе писала «Правда». 28 апреля 1918 года в ней со статьей «Пензенский памятник» выступил выдающийся деятель венгерского и международного рабочего движения Бела Кун. В статье говорилось: «Далеко от лондонского кладбища, где ютится могила с простою каменной плитой, в глубине первого пролетарского государства вырос первый памятник первому мыслителю и борцу пролетариата, первый общественный памятник Марксу. Если победоносный русский пролетариат воздвигнет на всех площадях памятники своим борцам, это не будет культом личности, а лишь уважением к собственной революции. Первый памятник, воздвигнутый в Пензе, именно так и служит делу революции».

Примечательно, что новые памятники продолжают открываться и в постсоветское время, хоть и с меньшей частотой. Так, в 2003 году напротив здания администрации города Калуги установлен новый памятник Карлу Марксу. Большой гранитный бюст работы Льва Кербеля, пролежавший 15 лет в запасе, заменил собой маленький белый бюст работы Матвея Манизера, стоявший на том же месте с 1921 года.

На станции Московского метро «Охотный Ряд» в вестибюле стоит каменный портрет Карла Маркса (первоначально станция называлась «Проспект Маркса»).

В Астрахани бюст Карла Маркса расположен на пересечении улиц Набережная Приволжского Затона/Сен-Симона.

• Karl Marx Grave.jpg

  Памятник на могиле Маркса

• Metropol Werbung Marx Kirche.jpg

  Памятник на
  Театральной площади в Москве

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Памятник в Лиховском
  (г. Каменск-Шахтинский)

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Памятник в Ульяновске

• Бюст Карла Маркса в Ставрополе.JPG

  Бюст в Ставрополе

В филателии

• Впервые Карл Маркс был изображён на почтовой марке Венгерской Советской Республики (1919).

• Stamp of USSR 0862.jpg

  Почтовая марка СССР,
  1943 год

• Stamp of USSR 0863.jpg

  Почтовая марка СССР,
  1943 год

• Stamp of USSR 1245.jpg

  Почтовая марка СССР,
  1948 год

• Stamp Soviet Union 1948 CPA 1246.jpg

  Почтовая марка СССР,
  1948 год

• 1958 CPA 2150.jpg

  Почтовая марка СССР,
  1958 год

• 1958 CPA 2151.jpg

  Почтовая марка СССР,
  1958 год

• Stamp of USSR 2152.jpg

  Почтовая марка СССР,
  1958 год

• Stamp Soviet Union 1976 4607.jpg

  Почтовая марка СССР,
  1976 год

• Rus Stamp-Karl-Marx-1988.jpg

  Почтовая марка СССР,
  1988 год

• Stamps of Germany (BRD) 1968, MiNr 558.jpg

  Почтовая марка ФРГ,
  1968 год

• Stamps of Germany (DDR) 1971, MiNr 1706.jpg

  Почтовая марка ГДР,
  1971 год

• Stamps GDR, Fuenfjahrplan, 24 Pfennig, 1953-11-21.jpg

  Почтовый штемпель
  с портретом Карла Маркса

В кино

• Игорь Кваша («Год как жизнь» СССР, 1965)
• Альфред Мюллер (Mohr und die Raben von London, ГДР, 1968)
• Вернер Крейндт («Фердинанд Лассаль», Ferdinand Lassalle, ФРГ, 1972)
• Леон Аскин («Meeting of Minds», телесериал, США, 1977)
• Ли Монтегю («Элеонора Маркс», телесериал, Англия, 1977)
• Юрген Рейтер («Маркс и Энгельс», «Marx und Engels — Stationen ihres Lebens», телесериал, ГДР, 1978-80)
• Венцеслав Кисев («Карл Маркс. Молодые годы», СССР-ГДР, 1979)
• Ив Рифо (Votre enfant m’intéresse, Франция,1981)
• Терри Джонс («Летающий цирк Монти Пайтона», «Monty Python’s Flying Circus», 1970; Monty Python Live at the Hollywood Bowl, 1982, США)
• Ульрих фон Бок («Генрих Гейне», Heinrich Heine — Die zweite Vertreibung aus dem Paradies ФРГ, 1983)
• Мед Хондо («1871», Англия-Франция, 1990)
• Карло Брандт («Женни Маркс», Jenny Marx, la femme du diable Франция, 1993)
• Мартин Хайдер («Лекции Марка Стила» «The Mark Steel Lectures», телесериал, Англия, 2003)
• Роберт Лор («Жизнь Генриха Гейне», Denk ich an Deutschland in der Nacht… Das Leben des Heinrich Heine ФРГ, 2006)
• Карел Затопек и Оливер Бойзен («Die Deutschen», телесериал, ФРГ, 2010).
• Андрес Матти («Современники», Франция-Швейцария, 2010)

Сочинения

Работы

• Тетради по истории эпикурейской, стоической и скептической философии (1839)
• Различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура (1841)
• К критике гегелевской философии права (1843)
• Экономическо-философские рукописи (1844)
• Святое семейство, или Критика критической критики. Против Бруно Бауэра и компании. (1844)
• Тезисы о Фейербахе (1845)
• Немецкая идеология (1846)
• Нищета философии. Ответ на «Философию нищеты» г-на Прудона (1847)
• Наёмный труд и капитал (1847)
• Заработная плата (1847)
• Манифест коммунистической партии (1848)
• Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта (1852)
• Очерк критики политической экономии (Grundrisse) (1857—1858)
• Статьи об отмене крепостного права в России (1858)
• К критике политической экономии (1859)
• Статьи о Гражданской войне в США (1861)
• Заработная плата, цена и прибыль (1865)
• Капитал, т. 1. (1867)
• Гражданская война во Франции (1871)
• Критика Готской программы (1875)
• Капитал, т. 2. (1885)
• Капитал, т. 3. (1894)
• Капитал, т. 4. (1905—1910)
• Математические рукописи (изданы в СССР в 1968 г.)

Издания

• Маркс К., Энгельс Ф. [politazbuka.info/biblioteka/marksizm/702-marx-karl-engels-friedrich-sochineniya-2-e-izdanie.html Сочинения. Изд. 2 Тома 1 — 50] в pdf-формате
• [www.kpu.ua/ru/27683/marx_engels_pss Полное собрание сочинений Маркса и Энгельса на языке оригинала] (MEGA) — международное издание полного собрания сочинений ещё не закончено, на 2011 год издано больше 100 томов.
• Маркс К., Энгельс Ф. [politazbuka.info/biblioteka/marksizm/535-marx-engels-iz-rannih-proizvedeniy.html Из ранних произведений].
• Архив Маркса и Энгельса.

Электронные ресурсы

• [libelli.ru/marxism/marx.htm Карл Маркс в электронной библиотеке Нестор]
• [www.marxists.org/russkij/marx/index.htm Карл Маркс] в русской секции Marxists Internet Archive
• [www.reocities.com/CapitolHill/1041/literatura/efr/efr.html#_Toc521997462 Философско-экономические рукописи 1844 года]

Афоризмы Карла Маркса

• Культура, если она развивается стихийно, а не направляется сознательно, оставляет после себя пустыню.

• Гегель где-то отмечает, что все великие всемирно-исторические события и личности появляются, так сказать, дважды. Он забыл прибавить: первый раз в виде трагедии, второй раз в виде фарса.

• В науке нет широкой столбовой дороги, и только тот может достигнуть её сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по её каменистым тропам.

• Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его.

• Религия — это вздох угнетённой твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она — дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа.

• Чем ничтожнее твоё бытие, чем меньше ты проявляешь свою жизнь, тем больше твоё имущество, тем больше твоя отчуждённая жизнь.

См. также

• Марксизм
• Закон народонаселения Маркса
• Каутский, Карл
• Ленин, Владимир Ильич
• Мао Цзэдун
• Марксизм-ленинизм
• Энгельс, Фридрих
• Открытое общество и его враги

Источники

(на русском языке)

• К. Маркс. Биография / Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. — 2-е изд. — М.: Политиздат, 1973.
• Багатурия Г. А. [www.terme.ru/dictionary/804/word/marks-karl Маркс, Карл] // Философский энциклопедический словарь / Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов. — М.: Советская энциклопедия, 1983. — С. 342-344. — 840 с. — 150 000 экз.
• Бакунин М. А. [pastebin.com/HrQwN6z2 Личные отношения с Марксом].
• Баллаев А. Б. Читая Маркса: Историко-философские очерки. — М.: Праксис, 2004. — 288 с. — (Философские исследования). — ISBN 5-901574-33-8.
• Баллаев А. Б. [iph.ras.ru/elib/1807.html Маркс, Карл] // Новая философская энциклопедия / Ин-т философии РАН; Нац. обществ.-науч. фонд; Предс. научно-ред. совета В. С. Стёпин, заместители предс.: А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семигин, уч. секр. А. П. Огурцов. — 2-е изд., испр. и допол. — М.: Мысль, 2010. — ISBN 978-5-244-01115-9.
• Басовская Н. И., Венедиктов А. А. [www.echo.msk.ru/programs/vsetak/54463/ Карл Маркс (из цикла «Всё так»)] // Эхо Москвы. — 02.09.2007. [www.peeep.us/3769e777 Архивировано] из первоисточника 8 мая 2014.
• Интернационал 1-й / Бах И. А. // Ива — Италики. — М. : Советская энциклопедия, 1972. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 10).</span>
• Бах И. А. [istmat.info/files/uploads/27595/commune_marx_i-a-bakh_nin-1961.pdf Карл Маркс и Фридрих Энгельс в дни Парижской коммуны] // Новая и новейшая история. — 1961. — № 2. — С. 59-74.
• Бах И. А. [istmat.info/files/uploads/28538/fe-83_blanqui_marx-2.pdf Маркс и Бланки в 1869 году] // Французский ежегодник 1983. К 165-летию К. Маркса. — М.: Наука, 1985. — С. 40-44. [www.peeep.us/a7193155 Архивировано] из первоисточника 8 мая 2014.
• Блауг М. Маркс, Карл Генрих // 100 великих экономистов до Кейнса = Great Economists before Keynes: An introduction to the lives & works of one hundred great economists of the past. — СПб.: Экономикус, 2008. — С. 200-204. — 352 с. — (Библиотека «Экономической школы», вып. 42). — 1 500 экз. — ISBN 978-5-903816-01-9.
• [libelli.ru/z/13/rme.zip Воспоминания о К. Марксе и Ф. Энгельсе. Ч. 2] / Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. — 3-е изд., доп.. — М.: Политиздат, 1988.
• Классовая борьба / Г. Е. Глезерман // Кварнер — Конгур. — М. : Советская энциклопедия, 1973. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 12).</span>
• Гофман А. Б., Гловели Г. Д. Маркс, Карл // Большая российская энциклопедия. — М.: Большая Российская энциклопедия, 2011. — Т. 19.
• Грицанов А. А. [www.terme.ru/dictionary/175/word/marks-marx-karl-1818-1883 Маркс, Карл] // [philosophy.ru/edu/ref/slvrm.htm Новейший философский словарь] / Сост. и глав. науч. ред. А. А. Грицанов —. — Мн.: Изд. В. М. Скакун, 1998. — 896 с с. — 10 000 экз. — ISBN 985-6235-17-0.
• Грицанов А. А. [velikanov.ru/philosophy/marks.asp Маркс, Карл] // История философии: Энциклопедия / Сост. и глав. науч. ред. А. А. Грицанов. — Мн.: Интерпрессервис; Книжный Дом, 2002. — 1376 с. — (Мир энциклопедий). — ISBN 985-6656-20-6.
• Джохадзе Д. В. [www.philosophy.ru/iphras/library/marx/marx16.html Проблемы античного атомизма в докторской диссертации Карла Маркса] // Карл Маркс и современная философия: Сб. материалов науч. конф. к 180-летию со дня рождения К. Маркса / РАН. Ин-т философии; Редкол.: ... Н. И. Лапин (отв. ред.) и др. — М.: ИФ РАН, 1999. — 380 с. — ISBN 5-201-02003-8.
• Дука А. В. [ecsocman.hse.ru/data/2010/09/02/1214988666/%D0%90%D1%88%D0%B8%D0%BD_%D0%B8%D0%BD%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%B2%D1%8C%D1%8E.pdf «Очень не люблю я элиту...» Интервью с Геннадием Константиновичем Ашиным] // Журнал социологии и социальной антропологии. — 2008. — Т. XI, № 1. — С. 11-30. [www.peeep.us/f649fd47 Архивировано] из первоисточника 8 мая 2014.
• Дидье Жюлиа. [www.terme.ru/dictionary/878/word/marks-karl-genrih Маркс (Карл Генрих)] // Философский словарь = Dider Julia Dictionnaire de la philosophie / Пер. с франц. Н. В. Андреевой. — М.: Международные отношения, 2000. — 544 с. — ISBN 5-7133-1033-7.
• Ковалевский М. М. [web.archive.org/web/20131203155558/www.fekm.ru/book_view.jsp?idn=025849&page=309&format=html Встречи с Марксом] // Воспоминания о Марксе и Энгельсе / Жуков Н. Н.. — М.: Политиздат, 1956. — С. 309.
• Ленин (Ульянов) В. [www.magister.msk.ru/library/lenin/lenin008.htm «Карл Маркс. Краткий биографический очерк с изложением марксизма»] // Полное собрания сочинений / Ленин В. И.. — 5 изд. — Т. 26. — С. 43–93.
• Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. — М.: Политиздат, 1956. — С. 1-5.
• Маркс, Карл // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
• Маркс Карл / Гольман Л. И. // Ломбард — Мезитол. — М. : Советская энциклопедия, 1974. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 15).</span>
• [www.terme.ru/dictionary/522/word/marks-magh-karl Маркс (Магх) Карл] // Словарь по этике / Под ред. И. С. Кона. — 4-е изд. — М.: Политиздат, 1981. — 430 с.
• Маркс (Магх) Карл // Философия. Энциклопедический словарь / Под ред. А. А. Ивина. — М.: Гардарики, 2004. — 1072 с.
• Мегилл А. Карл Маркс: бремя разума = Megill, Allan. Karl Marx: The Burden of Reason (why Marx Rejected Politics and the Market) / Пер. с англ. М. Кукарцева. — М.: Канон+, 2011. — 336 с. — ISBN 978-5-88373-254-2.
• Некрасов С. И., Некрасова Н. А. [storage.mstuca.ru/bitstream/123456789/4956/1/00700014950022009002613.pdf Философия науки и техники: тематический словарь справочник. Учебное пособие] / Рецензенты: д.ф.н, профессор Б. И. Кретов (МИИТ); к.ф.н., профессор Г. Ф. Назарова (ОГУ). — Орёл: ОГУ, 2010. — С. 237. — 289 с.
• Нуреев Р. М. [www.hse.ru/data/2012/02/26/1265935259/%D0%92%D0%BE%D0%BF%D1%80_%D1%84%D0%B8%D0%BB%D0%BE%D1%81%D0%BE%D1%84%D0%B8%D0%B8_%E2%84%966_1983.pdf К. Маркс, марксизм и современность: к 165-летию со дня рождения и 100-летию со дня смерти К. Маркса К. Маркс об основных формах производственных отношений и развитии личности] // Вопросы философии. — 1983. — № 6. — С. 1-11.
• Рокмор Т. Маркс после марксизма: Философия Карла Маркса. — М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2011. — 400 с. — ISBN 978-5-88373-065-5.ISBN 978-5-88373-065-5 (ошибоч.)
• Сергеева Т. Б. [www.terme.ru/dictionary/1073/word/marks-karl Маркс Карл] // Словарь-справочник по философии для студентов лечебного, педиатрического и стоматологического факультетов / Рецензенты: д.ф.н., профессор А. П. Федоровский, д.ф.н., профессор А. В. Антюхина. — Ставрополь: Изд-во СтГМА, 2009.
• Степанов А. В. [www.terme.ru/dictionary/1069/word/karl-genrih-marks Маркс Карл Генрих] // [www.dropbox.com/s/95o3o83ip9i3krr/%D0%A1%D1%82%D0%B5%D0%BF%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%20%D0%90.%20%D0%92.%20%D0%A4%D0%B8%D0%BB%D0%BE%D1%81%D0%BE%D1%84%D0%B8%D1%8F.pdf Философия: справочное пособие для самостоятельной работы студентов]. — Алматы: Каспийский общественный университет, 2012. — С. 54-56. — 105 с.
• Струве П. Б., Водовозов В. В. Маркс, Карл // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Туган-Барановский М. И. Очерк VIII. Критики капиталистического строя (окончание). Маркс // [dlib.rsl.ru/01003717545 Очерки из новейшей истории политической экономии: (Смит, Мальтус, Рикардо, Сисмонди, историческая школа, катедер-социалисты, австрийская школа, Оуэн, Сен-Симон, Фурье, Прудон, Родбертус, Маркс)]. — СПб.: Изд. журнала «Мир божий», 1903. — С. 292-434. — X, 434 с.
• Ульянов Н. И. [www.angelfire.com/nt/oboguev/images/niumarx.htm Замолчанный Маркс] // Скрипты: сборник статей. — Энн-Арбор: Эрмитаж, 1981. — С. 119-148.
• [www.dropbox.com/s/gj3lus720s7iiir/%D0%A1%D0%B5%D1%80%D0%B3%D0%B5%D0%B5%D0%B2%D0%B0%20%D0%A2.%20%D0%91%2C%20%D0%95%D1%81%D0%B5%D0%B2%20%D0%90.%20%D0%9D.%2C%20%D0%93%D0%BE%D0%BB%D1%83%D0%B1%D0%BD%D0%B8%D1%86%D0%BA%D0%B8%D0%B9%20%D0%9E.%20%D0%9E.%20%D0%A4%D0%B8%D0%BB%D0%BE%D1%81%D0%BE%D1%84%D0%B8%D1%8F.pdf Учебно-методическое пособие для студентов: (схемы, персоналии, понятия по разделу «Учение о бытии, сознании и познании»)] / Авторы-составители: д.ф.н. Т. Б. Сергеева, к.ф.н. А. Н. Есев, О. О. Голубницкий. — Ставрополь: Изд-во СтГМА, 2013. — 117 с.
• Шумпетер Й. Глава 1. Карл Маркс (1818—1883) // Десять великих экономистов от Маркса до Кейнса = Ten Great Economists: From Marx to Keynes. — М.: Институт Гайдара, 2011. — С. 17-116. — 400 с. — 1 000 экз. — ISBN 978-5-91129-075-7.
• Лапин Н.И. Молодой Маркс. — М.: Политиздат, 1976. — 415 с.

Отрывок, характеризующий Маркс, Карл

– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.


На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.
Кутузов желчно засмеялся.
– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s'arreter et d'attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]
Только что князь Андрей отъехал, он остановил его.
– Et demandez lui, si les tirailleurs sont postes, – прибавил он. – Ce qu'ils font, ce qu'ils font! [И спросите, размещены ли стрелки. – Что они делают, что они делают!] – проговорил он про себя, все не отвечая австрийцу.
Князь Андрей поскакал исполнять поручение.
Обогнав всё шедшие впереди батальоны, он остановил 3 ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн не было стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивлен переданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковой командир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и что неприятель не может быть ближе 10 ти верст. Действительно, впереди ничего не было видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густым туманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрей поскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись на седле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже не двигались, а стояли ружья к ноге.
– Хорошо, хорошо, – сказал он князю Андрею и обратился к генералу, который с часами в руках говорил, что пора бы двигаться, так как все колонны с левого фланга уже спустились.
– Еще успеем, ваше превосходительство, – сквозь зевоту проговорил Кутузов. – Успеем! – повторил он.
В это время позади Кутузова послышались вдали звуки здоровающихся полков, и голоса эти стали быстро приближаться по всему протяжению растянувшейся линии наступавших русских колонн. Видно было, что тот, с кем здоровались, ехал скоро. Когда закричали солдаты того полка, перед которым стоял Кутузов, он отъехал несколько в сторону и сморщившись оглянулся. По дороге из Працена скакал как бы эскадрон разноцветных всадников. Два из них крупным галопом скакали рядом впереди остальных. Один был в черном мундире с белым султаном на рыжей энглизированной лошади, другой в белом мундире на вороной лошади. Это были два императора со свитой. Кутузов, с аффектацией служаки, находящегося во фронте, скомандовал «смирно» стоявшим войскам и, салютуя, подъехал к императору. Вся его фигура и манера вдруг изменились. Он принял вид подначальственного, нерассуждающего человека. Он с аффектацией почтительности, которая, очевидно, неприятно поразила императора Александра, подъехал и салютовал ему.
Неприятное впечатление, только как остатки тумана на ясном небе, пробежало по молодому и счастливому лицу императора и исчезло. Он был, после нездоровья, несколько худее в этот день, чем на ольмюцком поле, где его в первый раз за границей видел Болконский; но то же обворожительное соединение величавости и кротости было в его прекрасных, серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости.
На ольмюцком смотру он был величавее, здесь он был веселее и энергичнее. Он несколько разрумянился, прогалопировав эти три версты, и, остановив лошадь, отдохновенно вздохнул и оглянулся на такие же молодые, такие же оживленные, как и его, лица своей свиты. Чарторижский и Новосильцев, и князь Болконский, и Строганов, и другие, все богато одетые, веселые, молодые люди, на прекрасных, выхоленных, свежих, только что слегка вспотевших лошадях, переговариваясь и улыбаясь, остановились позади государя. Император Франц, румяный длиннолицый молодой человек, чрезвычайно прямо сидел на красивом вороном жеребце и озабоченно и неторопливо оглядывался вокруг себя. Он подозвал одного из своих белых адъютантов и спросил что то. «Верно, в котором часу они выехали», подумал князь Андрей, наблюдая своего старого знакомого, с улыбкой, которую он не мог удержать, вспоминая свою аудиенцию. В свите императоров были отобранные молодцы ординарцы, русские и австрийские, гвардейских и армейских полков. Между ними велись берейторами в расшитых попонах красивые запасные царские лошади.
Как будто через растворенное окно вдруг пахнуло свежим полевым воздухом в душную комнату, так пахнуло на невеселый Кутузовский штаб молодостью, энергией и уверенностью в успехе от этой прискакавшей блестящей молодежи.
– Что ж вы не начинаете, Михаил Ларионович? – поспешно обратился император Александр к Кутузову, в то же время учтиво взглянув на императора Франца.
– Я поджидаю, ваше величество, – отвечал Кутузов, почтительно наклоняясь вперед.
Император пригнул ухо, слегка нахмурясь и показывая, что он не расслышал.
– Поджидаю, ваше величество, – повторил Кутузов (князь Андрей заметил, что у Кутузова неестественно дрогнула верхняя губа, в то время как он говорил это поджидаю ). – Не все колонны еще собрались, ваше величество.
Государь расслышал, но ответ этот, видимо, не понравился ему; он пожал сутуловатыми плечами, взглянул на Новосильцева, стоявшего подле, как будто взглядом этим жалуясь на Кутузова.
– Ведь мы не на Царицыном лугу, Михаил Ларионович, где не начинают парада, пока не придут все полки, – сказал государь, снова взглянув в глаза императору Францу, как бы приглашая его, если не принять участие, то прислушаться к тому, что он говорит; но император Франц, продолжая оглядываться, не слушал.
– Потому и не начинаю, государь, – сказал звучным голосом Кутузов, как бы предупреждая возможность не быть расслышанным, и в лице его еще раз что то дрогнуло. – Потому и не начинаю, государь, что мы не на параде и не на Царицыном лугу, – выговорил он ясно и отчетливо.
В свите государя на всех лицах, мгновенно переглянувшихся друг с другом, выразился ропот и упрек. «Как он ни стар, он не должен бы, никак не должен бы говорить этак», выразили эти лица.
Государь пристально и внимательно посмотрел в глаза Кутузову, ожидая, не скажет ли он еще чего. Но Кутузов, с своей стороны, почтительно нагнув голову, тоже, казалось, ожидал. Молчание продолжалось около минуты.
– Впрочем, если прикажете, ваше величество, – сказал Кутузов, поднимая голову и снова изменяя тон на прежний тон тупого, нерассуждающего, но повинующегося генерала.
Он тронул лошадь и, подозвав к себе начальника колонны Милорадовича, передал ему приказание к наступлению.
Войско опять зашевелилось, и два батальона Новгородского полка и батальон Апшеронского полка тронулись вперед мимо государя.
В то время как проходил этот Апшеронский батальон, румяный Милорадович, без шинели, в мундире и орденах и со шляпой с огромным султаном, надетой набекрень и с поля, марш марш выскакал вперед и, молодецки салютуя, осадил лошадь перед государем.
– С Богом, генерал, – сказал ему государь.
– Ma foi, sire, nous ferons ce que qui sera dans notre possibilite, sire, [Право, ваше величество, мы сделаем, что будет нам возможно сделать, ваше величество,] – отвечал он весело, тем не менее вызывая насмешливую улыбку у господ свиты государя своим дурным французским выговором.
Милорадович круто повернул свою лошадь и стал несколько позади государя. Апшеронцы, возбуждаемые присутствием государя, молодецким, бойким шагом отбивая ногу, проходили мимо императоров и их свиты.
– Ребята! – крикнул громким, самоуверенным и веселым голосом Милорадович, видимо, до такой степени возбужденный звуками стрельбы, ожиданием сражения и видом молодцов апшеронцев, еще своих суворовских товарищей, бойко проходивших мимо императоров, что забыл о присутствии государя. – Ребята, вам не первую деревню брать! – крикнул он.
– Рады стараться! – прокричали солдаты.
Лошадь государя шарахнулась от неожиданного крика. Лошадь эта, носившая государя еще на смотрах в России, здесь, на Аустерлицком поле, несла своего седока, выдерживая его рассеянные удары левой ногой, настораживала уши от звуков выстрелов, точно так же, как она делала это на Марсовом поле, не понимая значения ни этих слышавшихся выстрелов, ни соседства вороного жеребца императора Франца, ни всего того, что говорил, думал, чувствовал в этот день тот, кто ехал на ней.
Государь с улыбкой обратился к одному из своих приближенных, указывая на молодцов апшеронцев, и что то сказал ему.


Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами.
Проехав с полверсты в хвосте колонны, он остановился у одинокого заброшенного дома (вероятно, бывшего трактира) подле разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору, и по обеим шли войска.
Туман начинал расходиться, и неопределенно, верстах в двух расстояния, виднелись уже неприятельские войска на противоположных возвышенностях. Налево внизу стрельба становилась слышнее. Кутузов остановился, разговаривая с австрийским генералом. Князь Андрей, стоя несколько позади, вглядывался в них и, желая попросить зрительную трубу у адъютанта, обратился к нему.
– Посмотрите, посмотрите, – говорил этот адъютант, глядя не на дальнее войско, а вниз по горе перед собой. – Это французы!
Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого. Все лица вдруг изменились, и на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг, неожиданно перед нами.
– Это неприятель?… Нет!… Да, смотрите, он… наверное… Что ж это? – послышались голоса.
Князь Андрей простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам густую колонну французов, не дальше пятисот шагов от того места, где стоял Кутузов.
«Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»


На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.