Марк Марий Гратидиан

Марк Марий Гратидиан Marcus Marius Gratidianus
Претор Римской республики ок. 85 до н. э.
Смерть:	82 до н. э.(-082)
Отец:	Марк Гратидий; приёмный — Марк Марий

Марк Марий Гратидиан (лат. Marcus Marius Gratidianus; убит в 82 до н. э.) — древнеримский политический деятель, претор (возможно, неоднократный).

Родился в семье Марка Гратидия и сестры Гая Мария; был усыновлён Марком Марием, братом полководца.

В конце 86 либо в начале 85 до н. э. Гратидиан, будучи претором, издал эдикт, который восстановил твёрдый курс денежного обращения на фоне финансового кризиса. Подробности эдикта неизвестны, однако считается, что либо эдиктом была изъята из обращения плакированная монета, либо государство начало выплачивать компенсацию потерпевшим от неправильного курса обмена. В любом случае, своим эдиктом Гратидиан стал достаточно популярным человеком в Риме.

В 82 до н. э., с приходом к власти в результате гражданской войны Суллы, Гратидиан был внесён в проскрипционные списки. Сохранились известия, что печально известный впоследствии Луций Сергий Катилина протащил Гратидиана через весь город, пытал его, после чего одной рукой отсёк ему голову, а другой рукой держал её за волосы. Казнь Гратидиана была похожа на давно отменённое в Риме человеческое жертвоприношение. Существует мнение, что столь жестокая расправа была вызвана именно эдиктом Гратидиана, от которого пострадали сторонники Суллы. Однако более вероятно, что такая казнь стала местью за его причастность к гибели консула 102 г. до н.э. Кв. Лутация Катула, чей сын и руководил экзекуцией.

Ссылки

• [quod.lib.umich.edu/m/moa/ACL3129.0002.001/313?rgn=full+text;view=image Марк Марий Гратидиан] (англ.). — в Smith's Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.

Отрывок, характеризующий Марк Марий Гратидиан

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.