Марк Октавий (народный трибун 133 года до н. э.)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Марк Октавий
Marcus Octavius
народный трибун 133 до н. э.
 
Отец: Марк Октавий (консул 165 года до н. э.)

Марк Октавий (лат. Marcus Octavius) — народный трибун Древнего Рима 133 до н. э.

Во время своего совместного с Октавием трибуната в 133 до н. э. Тиберий Гракх предложил римскому плебсу программу аграрной реформы. Октавий, который был хорошо знаком с Тиберием, через некоторое время после появления первых предложений о реформах наложил своё вето на законопроект Тиберия. Сообщается, что Октавий либо каким-то путём перешёл на сторону крупных землевладельцев[1], либо сам использовал значительные площади ager publicus и его интересы, таким образом, ущемлялись предложенным законопроектом[2]. Сперва Тиберий призывал Октавия отказаться от наложенного вето с ораторской трибуны[2], затем приостановил деятельность всех магистратов, чтобы добиться отказа Октавия[2], и наконец инициировал голосование о вотуме недоверия трибуну, который действует «не в интересах народа»[1]. В результате народного голосования Октавий был смещён с должности народного трибуна[1]. Как только Октавий был лишён должности трибуна и связанной с этим неприкосновенности, на него напала толпа сторонников Гракха (Плутарх, однако, подчёркивает, что это нападение произошло без ведома Тиберия[3]). Октавию удалось бежать, однако толпа выбила оба глаза его рабу, защищавшему хозяина[3]. Новым трибуном стал один из клиентов Гракха Квинт Муммий (Муций?)[4], что дало возможность Тиберию продолжить процедуру проведения своего законопроекта без опасений саботажа в дальнейшем.

Позднее ставший народным трибуном Гай Гракх предложил (возможно, имея в виду именно Октавия) не разрешать никому занимать любую должность, если он когда-либо был лишён какой-либо магистратуры[5]. Вскоре, однако, Гай отменил своё предложение по просьбе своей матери, Корнелии[5].

Цицерон называет Октавия среди второстепенных ораторов своего времени, отмечая его утончённый образ жизни и изящество речи[6].

Напишите отзыв о статье "Марк Октавий (народный трибун 133 года до н. э.)"



Примечания

  1. 1 2 3 Аппиан. Римская история. Гражданские войны, I, 12: текст на [www.perseus.tufts.edu/hopper/text?doc=Perseus:text:1999.01.0231 древнегреческом] и [ancientrome.ru/antlitr/appian/grajd001.htm#12 русском]
  2. 1 2 3 Плутарх. Гракхи, 10
  3. 1 2 Плутарх. Гракхи, 12
  4. Плутарх. Гракхи, 13
  5. 1 2 Плутарх. Гракхи, 25 (4)
  6. Цицерон. Брут, 25 (95)

Ссылки

  • [quod.lib.umich.edu/m/moa/ACL3129.0003.001/14?rgn=full+text;view=image Марк Октавий (народный трибун 133 года до н. э.)] (англ.). — в Smith's Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.

Отрывок, характеризующий Марк Октавий (народный трибун 133 года до н. э.)

Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.