Марк Помпоний Матон
| Марк Помпоний Матон |
Марк Помпоний Матон (лат. Marcus Pomponius Matho; III век до н. э.) — древнеримский политический деятель из плебейского рода Помпониев, консул 231 года до н. э.
Человек с таким именем неоднократно упоминается у Тита Ливия в тех книгах его труда, которые посвящены Второй Пунической войне; при этом, вероятно, в некоторых случаях речь идёт не о Марке, а о его брате Мании, консуле 233 года до н. э.
Коллегой Марка Помпония по консульству стал Гай Папирий Мазон. В этот год сарды восстали против Рима, но были разбиты[1].
В 217 году до н. э. Марк Помпоний занимал должность претора. Когда в Рим пришли первые неопределённые известия о битве при Тразименском озере, именно Помпоний объявил взволнованной толпе: «Мы проиграли большое сражение»; ничего более конкретного он не сказал[2]. В том же году диктатор Луций Ветурий Филон назначил Помпония своим начальником конницы, но уже через две недели им пришлось сложить свои полномочия, так как выборы признали проведёнными огрешно[3].
Среди людей, избранных преторами на 216 год до н. э., также есть Марк Помпоний. Его на момент выборов не было в городе; ему выпало разбирать тяжбы между римлянами и иностранцами[4]. По получении известий о каннском разгроме Помпоний и его коллега Публий Фурий Фил созвали сенат для того, чтобы обсудить первоочередные меры[5].
В 215 году Помпоний в качестве пропретора действовал в Цизальпинской Галлии. Его полномочия были продлены на следующий год[6]. Но в последующие месяцы 214 года он действует уже в Кампании[7]. В конце года он передал своё войско Публию Семпронию Тудитану[8].
Под 210 годом до н. э. Ливий сообщает о смерти понтифика Марка Помпония Матона[9]; под 204 — о смерти авгура и децемвира с тем же именем[10]. Вероятно, о консуле 231 года речь идёт во втором случае[11]
Напишите отзыв о статье "Марк Помпоний Матон"
Примечания
- ↑ Зонара VIII, 18.
- ↑ Тит Ливий. История Рима от основания города XXII, 7, 8.
- ↑ Тит Ливий XXII, 33, 12.
- ↑ Тит Ливий XXII, 35, 5.
- ↑ Тит Ливий XXII, 55.
- ↑ Тит Ливий XXIV, 10, 3.
- ↑ Тит Ливий XXIV, 17, 2.
- ↑ Тит Ливий XXIV, 44, 3.
- ↑ Тит Ливий XXVI, 33, 12.
- ↑ Тит Ливий XXIХ, 38, 7.
- ↑ Тит Ливий. История Рима от основания города. М., 1994. Т. 2. С. 514—515.
Отрывок, характеризующий Марк Помпоний Матон
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
