Марк Постумий Альбин Региллен

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Марк Постумий Альбин Региллен
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Марк Постумий Альбин Региллен (лат. Marcus Postumius Albinus Regillensis; V век до н. э.) — древнеримский политический деятель из патрицианского рода Постумиев, военный трибун 426 и, возможно, 403 годах до н. э., цензор в 403 году до н. э.

В 426 году коллегами Марка Постумия по трибунату были Тит Квинкций Пен Цинциннат, Гай Фурий Пацил Фуз и Авл Корнелий Косс. Постумий, Квинкций и Фурий предприняли поход на Вейи, закончившийся поражением из-за многоначалия[1]. В результате римлянам пришлось выбирать диктатора, а Марк Постумий был привлечён народными трибунами к суду и оштрафован на десять тысяч тяжёлых ассов[2].

Тит Ливий называет некоего Марка Постумия Альбина в числе восьми военных трибунов с консульской властью 403 года до н. э.[3] В то же время, согласно консульским фастам, Марк Постумий Альбин Региллен был в 403 году до н. э. цензором.

Напишите отзыв о статье "Марк Постумий Альбин Региллен"



Примечания

  1. Тит Ливий. История от основания города. IV, 31, 2—3.
  2. Тит Ливий. История… IV, 41, 10.
  3. Тит Ливий. История… V, 1, 2.

Отрывок, характеризующий Марк Постумий Альбин Региллен

– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.