Прудкин, Марк Исаакович

Марк Прудкин
Место рождения:	Клин, Московская губерния, Российская империя
Профессия:	актёр
Театр:	МХАТ
Награды:
IMDb:	ID 0699180

Марк Исаа́кович Пру́дкин (1898—1994) — советский и российский актёр театра и кино. Народный артист СССР (1961). Герой Социалистического Труда (1989). Лауреат трёх Сталинских премий (1946, 1947, 1949). Член ВКП(б) с 1941 года.

Биография

Марк Исаакович Прудкин родился 1 (13) сентября 1898 года (по другим источникам - 2 (14) сентября 1898 года) в городе Клин (ныне — Московская область) в семье портного Исаака Львовича Прудкина (1871—1949) и Рахили Лазаревны Прудкиной (1880—1945). Увлёкся театром, ещё учась в клинском реальном училище, участвовал в любительских спектаклях. С 1918 по 1924 год — студент и актёр во 2-й Студии МХТ (параллельно с 1918 по 1919 год учился на юридическом факультете Московского университета).

С 1924 года Марк Прудкин работал во МХАТе (с 1989 года — во МХАТ им. Чехова).

В студии ему особенно удавались роли героико-романтического плана — Карла Моора («Разбойники» Ф. Шиллера, 1923), Дона Луиса в «Даме-невидимке» Кальдерона(1924), Чацкого в «Горе от ума» А. С. Грибоедова (1925). Со временем творческий диапазон Прудкина расширялся, чему способствовали его талант перевоплощения, способность вникать в психологическую сущность создаваемого образа, внимание к внешним атрибутам – костюму, гриму, мимике. Всё это позволяло актёру показывать на сцене самых различных, порой противоположных по характеру персонажей, таких, как легкомысленный адъютант Шервинский («Дни Турбиных» М. А. Булгакова, 1926), мрачный капитан Незеласов («Бронепоезд 14-69» Вс. В. Иванова, 1927), самоуверенный и трусливый Кастальский («Страх» А. Н. Афиногенова, 1932), Вронский (1937) и Каренин (1957) в «Анне Карениной» по Л. Н. Толстому, Дульчин («Последняя жертва» А. Н. Островского, 1946), честолюбивый карьерист инженер Мехти-Ага («Глубокая разведка» А. А. Крона), Фёдор Павлович Карамазов («Братья Карамазовы» по Ф. М. Достоевскому, 1961), Бейкер («Зима тревоги нашей» по роману Дж. Стейнбека, 1964).

Вместе с О. Н. Андровской и другими «великими стариками» МХАТа — А. Н. Грибовым, В. Я. Станицыным и М. М. Яншиным играл в специально поставленном для них знаменитом спектакле «Соло для часов с боем» по пьесе О. Заградника (1973). В 1983 году сыграл Понтия Пилата в спектакле «Бал при свечах» по роману М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита», поставленном его сыном — молодым режиссёром Владимиром Прудкиным.

В 1969 году на экраны вышел фильм И. А. Пырьева «Братья Карамазовы» с Марком Прудкиным в роли Фёдора Карамазова — той самой, что он сыграл на сцене. Не считая крошечного эпизода в немом фильме Якова Протазанова «Человек из ресторана», это была его первая роль в кинематографе на 71 году жизни. Небольшие, но запоминающиеся роли он сыграл в фильмах «Двенадцать стульев», «Блондинка за углом», в телефильме «Дядюшкин сон» по Ф. М. Достоевскому и других.

В 1943 году Марк Прудкин входил в один из руководящих органов МХАТа — в художественно-режиссёрскую коллегию, которая состояла из пяти человек

В 1987 году была выпущена грампластинка с записями фрагментов лучших работ Марка Прудкина последних лет в театре, на телевидении и радио.

Жил в Москве, в Глинищевском переулке, дом 5/7.

• Жена — Екатерина Ивановна Прудкина (1918—2007), помощник режиссёра (МХАТ). Заслуженный работник культуры РСФСР (1975)

Марк Исаакович Прудкин умер 24 сентября 1994 года (по другим источникам - 25 сентября) в возрасте 96 лет, 75 из которых он посвятил театру. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок № 10).

Награды и звания

• заслуженный артист РСФСР (1933)
• народный артист СССР (1961)
• Герой Социалистического Труда (18.8.1989) — за выдающиеся достижения в развитии советского театрального искусства
• два ордена Ленина (1948, 1989)
• орден Октябрьской революции (1978)
• орден Трудового Красного Знамени (1973)
• орден Дружбы народов (1983)
• орден «Знак Почёта» (1937)
• медаль «За оборону Москвы» (1946)
• медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (1946)
• Сталинская премия первой степени (1946) — за исполнение роли инженера Мехти-ага в спектакле «Глубокая разведка» А. А. Крона
• Сталинская премия первой степени (1947) — за исполнение роли Кривенко в спектакле «Победители» Б. Ф. Чирскова
• Сталинская премия первой степени (1949) — за исполнение роли Крутилина в спектакле «Зелёная улица» А. А. Сурова
• Государственная премия РСФСР имени К. С. Станиславского (1974) — за высокое исполнительское мастерство в спектакле «Соло для часов с боем» О. Заградника

Роли в театре

• «Кремлёвские куранты» Н. Ф. Погодина — Английский писатель
• «Таланты и поклонники» А. Н. Островского — Григорий Антонович Бакин
• «Дачники» М. Горького — Сергей Васильевич Басов
• «Зима тревоги нашей» по Дж. Стейнбеку — Бейкер
• «Дама-невидимка» П. Кальдерона — Дон Люис
• «Зелёное кольцо» З. Н. Гиппиус — Володя
• «Анна Каренина» по Л. Н. Толстому — Алексей Кириллович Вронский и Алексей Александрович Каренин
• «Фронт» А. Е. Корнейчука — Гайдар
• «Егор Булычов и другие» М. Горького — Василий Достигаев
• «Всё кончено» Э. Олби — Друг
• «Последняя жертва» А. Н. Островского — Вадим Григорьевич Дульчин
• 1927 — «Бронепоезд 14-69» В. В. Иванова — капитан Незеласов. Художественный руководитель постановки К. С. Станиславский, режиссёры И. Я. Судаков и Н. Н. Литовцева 
• «Страх» А. Н. Афиногенова — Кастальский
• «Разбойники» Ф. Шиллера — Карл Моор
• «Золотая карета» Л. М. Леонова — Николай Степанович Кареев
• Залп «Авроры» М. В. Большинцова и М. Э. Чиаурели — А. Ф. Керенский
• «Дядюшкин сон» Ф. М. Достоевского — Князь
• «Живой труп» Л. Н. Толстого — Сергей Дмитриевич Абрезков
• «Николай I и декабристы» А. Р. Кугеля — князь Голицын
• в отрывках «Идиота» Ф. М. Достоевского — Лев Николаевич Мышкин
• «Зелёная улица» А. А. Сурова — Крутилин
• «На всякого мудреца довольно простоты» А. Н. Островского — Крутицкий
• «Пугачёвщина» К. А. Тренёва — Лысов
• «Глубокая разведка» А. А. Крона — Мехти-Ага
• «Бал при свечах» Г. С. Епифанцева по «Мастеру и Маргарите» М. А. Булгакова — Понтий Пилат
• «Узор из роз» Ф. К. Сологуба — Приклонский
• «Воскресение» по Л. Н. Толстому — прокурор Бреве
• в отрывках «Преступления и наказания» Ф. М. Достоевского — Родион Романович Раскольникоа
• «Чеховские страницы» по пьесам и рассказам А. П. Чехова — Светловидов
• «Потерянный дом» С. В. Михалкова — Устинов
• «Братья Карамазовы» Ф. М. Достоевского — Фёдор Павлович Карамазов
• «Безумный день, или Женитьба Фигаро» П. Бомарше — Фигаро
• «Горе от ума» А. С. Грибоедова — Александр Андреевич Чацкий
• «Иванов» А. П. Чехова — Матвей Семёнович Шабельский
• «Дни Турбиных» М. А. Булгакова — Леонид Юрьевич Шервинский
• «Последние» М. Горького — Яков Коломийцев
• «Соло для часов с боем» О. Заградника — пан Хмелик

Фильмография

• 1927 — Человек из ресторана — офицер
• 1969 — Братья Карамазовы — Фёдор Павлович Карамазов
• 1970 — Штрихи к портрету В. И. Ленина — доктор В. М. Минц
• 1970 — Кремлёвские куранты — Егор Дмитриевич Никольский
• 1971 — День за днём — Виктор Богданов
• 1974 — Выбор цели — Альберт Эйнштейн (нет в титрах)
• 1975 — Лебединая песня (к/м) — актёр
• 1976 — 12 стульев — Варфоломей Коробейников
• 1983 — Две главы из семейной хроники — Гаммер
• 1983 — Блондинка за углом — Гаврила Максимович Порываев, отец Николая (озвучил З. Гердт)
• 1984 — Затеряные в песках — старик

Телеспектакли

• 1962 — Седьмой спутник — Приклонский
• 1967 — Кремлёвские куранты — иностранный писатель
• 1969 — Егор Булычов и другие — Василий Достигаев
• 1972 — Враги — Михаил Скроботов
• 1972 — Последние — Яков
• 1974 — Соло для часов с боем — Хмелик
• 1976 — Мария Стюарт — Джордж Тальбот, граф Шрусбери
• 1976 — На всякого мудреца довольно простоты — Крутицкий
• 1977 — Чеховские страницы — Василь Василич Светловидов
• 1980 — Всё кончено — Друг
• 1981 — Дядюшкин сон — князь
• 1981 — Иванов — Шабельский
• 1986 — Осенний ветер — Жорж

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=11068 Прудкин, Марк Исаакович]. Сайт «Герои Страны».

• Марк Прудкин (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Прудкин, Марк Исаакович

Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.