Марк Пупий Пизон Фруги Кальпурниан

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Марк Пупий Пизон Фруги Кальпурниан
Marcus Pupius Piso Frugi Calpurnianus
Консул 61 до н. э.
 
Рождение: ок. 114 до н. э.
Смерть: после 60 до н. э.
Супруга: Анния
Партия: сторонник Гнея Помпея

Марк Пупий Пизон Фруги Кальпурниан (лат. Marcus Pupius Piso Frugi Calpurnianus, ок. 114 до н. э. — между 60 до н. э. и 47 до н. э.) — древнеримский политик и оратор, консул 61 до н. э.





Биография

Ранняя карьера

Происходил из рода Кальпурниев (имя при рождении — Марк Кальпурний Пизон Фруги), но был усыновлён бывшим уже пожилым человеком Марком Пупием, сохранив когномен и агномен своей ветви Кальпурниев Пизон и Фруги. Получил хорошее образование, считался знатоком древнегреческого культурного наследия[1] и иногда занимался «декламациями» в учебных целях вместе с Цицероном[2]. В 84 до н. э. женился на Аннии. В следующем году был квестором у консула Луция Корнелия Сципиона Азиатского, марианца, но затем перешёл на сторону высадившегося в Италии и начавшего гражданскую войну Суллы. Через некоторое время после смерти Суллы был претором; в 69 до н. э. справил триумф, хотя и обвинялся Цицероном в том, что получил его незаслуженно. Затем был легатом у Помпея в Третьей Митридатовой войне. В 62 до н. э. Кальпурниан был послан Помпеем в Рим на выборы консулов на 61 до н. э.. Товарищем по консулату Кальпурниана стал Марк Валерий Мессалла Нигер.

Консулат

Консулат Кальпурниана и Нигера был отмечен утратой сенатом работоспособности из-за дела о святотатстве Публия Клодия, в котором значительную роль играл друг Клодия Кальпурниан. Кроме того, между консулами с самого начала года возникли противоречия[3], которые в дальнейшем мешали нормальному функционированию консулата как коллегиальной магистратуры. Будучи консулом, Пизон также начал агитировать римлян перед народным собранием, чтобы они голосовали против внесённого им же законопроекта о проведении специального суда над Клодием по обвинению в святотатстве[4]. Действия Кальпурниана резко осудили Марк Порций Катон и Квинт Гортензий Гортал[4], а Цицерон способствовал тому, что Кальпурниан не получил в управление Сирию. Наконец, во время выборов консулов на следующий год Кальпурниан всячески содействовал избранию ставленника Помпея Луция Афрания на деньги Помпея[5]. По ходившим в то время слухам, он даже поселил раздатчиков денег народу (то есть тех, кто непосредственно занимался покупкой голосов) в собственном доме, после чего сенат принял два постановления — о разрешении проведения обыска у должностных лиц и об обвинении приютившего раздатчиков денег на выборах совершающим противогосударственное деяние[5].

Личность

Цицерон в своих письмах к Титу Помпонию Аттику, датированных 61 годом, крайне уничижительно характеризует Кальпурниана, называя его «человеком неумным и к тому же дурным»[6], говорит о его нежелании заботиться о государственных делах (ещё в самом начале консулата)[6], а также упоминает о его склонности к остротам при отсутствии чувства юмора[6]. В то же время, Цицерон отмечает, что только благодаря «бездеятельности, сонливости и неопытности» Кальпурниана остальные его отрицательные качества меньше влияют на политическую жизнь[7]. При этом Цицерон подчёркивает положительные качества другого консула, Марка Валерия Мессаллы Нигера[6][7].

Ораторская деятельность

Также Кальпурниан был заметным оратором. Он получил хорошие навыки в красноречии во время своего обучения, а также ловко придирался к отдельным словам противника. Однако вскоре после начала работы в суде он по каким-то причинам прекратил свою деятельность, но через некоторое время вновь начал выступать в суде и посвятил оставшуюся жизнь именно участию в судебных процессах[1].

Напишите отзыв о статье "Марк Пупий Пизон Фруги Кальпурниан"

Примечания

  1. 1 2 Цицерон. Брут, 67 (236)
  2. Цицерон. Брут, 90 (310)
  3. Цицерон. Att., I, 13, 3
  4. 1 2 Цицерон. Att., I, 14, 5
  5. 1 2 Цицерон. Att., I, 16, 12
  6. 1 2 3 4 Цицерон. Att., I, 13, 2
  7. 1 2 Цицерон. Att., I, 14, 6

Ссылки

  • [quod.lib.umich.edu/m/moa/ACL3129.0003.001/382?rgn=full+text;view=image Марк Пупий Пизон Фруги Кальпурниан] (англ.). — в Smith's Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.
  • [ancientrome.ru/genealogy/person.htm?p=332 Марк Пупий Пизон Фруги Кальпурниан] (рус.). — биография на сайте [ancientrome.ru ancientrome.ru].

Отрывок, характеризующий Марк Пупий Пизон Фруги Кальпурниан


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.