Мармарика

Историческая область • Северная Африка

Мармарика
Внутренние области Мармарики в Ливийской пустыне.
Другие названия	Ливия Безводная Ливия Нижняя Ливия
Период	I в. до н. э. — V век н. э.
Локализация	северо-восток Ливии и северо-запад Египта
Население	берберское население эллинизированные группы романизированные группы арабские пришельцы
Площадь	около 200 000 км²
Государства на территории:
Римское государство I в. до н. э. - IV в. Византия 395 г. - нач. VII в. Арабские государства с нач. VII в.

Мармарика (др.-греч. ἡ Μαρμαρική, лат. Marmarica) — историческая область в Северной Африке. Располагается между дельтой Нила и Киренаикой, на юге ограничивается условной линией от Авгильского (совр. Джалу) до Аммонского (совр. Сива) оазисов. В прошлом называлась также Ливия, Безводная Ливия, Нижняя Ливия.

Область лежит своей западной частью на северо-востоке современного государства Ливия, а восточной частью — на северо-западе современного Египта.

Период употребления топонима — с эпохи Поздней Античности по наши дни.

В древности эта территория состояла из Ливии, иначе Ливийского нома (восточная часть), и собственно Мармарики (западная часть), иногда эти области не объединялись и упоминались отдельно. Большинство географов относили всю Мармарику к области Киренаика, но фактически территория чаще контролировалась Египтом или его покорителями.

Примерная площадь — 200 000 км².

Этимология названия

Называть область Мармарикой стали римляне, вероятно, начиная с периода поздней античности по имени обитавшего там племени мармаридов, которые часто противостояли им в войнах.

История

• древняя история региона — см. Древняя Ливия.
• I в. до н. э. — IV в. н. э. — эта область находится под властью Римской империи и её начинают именовать — Мармарика. Входила в провинцию Египет, а после проведения реформ административного деления, на её территории была образована провинция Нижняя Ливия в составе диоцеза Восток, а позже диоцеза Египет, который входил в префектуру Восток.
• 395 г. — при разделения Римской империи на Западную и Восточную, осталась существовать как провинция Нижняя Ливия в Восточной Римской империи.
• кон. VI в. — вошла в Египетский экзархат (новая форма административного управления в Византийской империи).
• нач. VII в. — персидское государство Сасанидов захватило власть в регионе, покорив соседний Египет, и вслед за ними на Египет, а затем и Ливию накатилась волна арабского завоевания.
• история региона с VII в. — см. Ливия и Египет (современные государства).

География и природные условия

Современная локация

Западная часть Мармарики находилась на северо-востоке территории соответствующей современному государству Ливия (муниципалитеты Эль-Бутнан, частично Эль-Вахат и Адждабия), а восточная часть Мармарики соответствовала северо-западу современного Египта (северо-запад мухафаза Матрух).

Береговая линия

Страну омывает Ливийское море (лат. Libycum mare) — это название неофициально употребляется до наших дней. Но Ливийское море, простирающееся от залива Большой Сирт до острова Крит, где-то в районе Марамарики имеет условную границу с Египетским морем (лат. Aegyptium pelagus), что позволяет некоторым античным авторам утверждать что страна омывается Египетским морем . Страбон определял длину береговой линии Мармарики в 2200 стадий (около 400 км) и так её описывал: «[…] плавание вдоль побережья вовсе не является лёгким, ибо здесь мало гаваней, якорных стоянок, поселений и водоёмов» .

Упоминаются небольшие острова у берегов: Афродисиада и Платея .

Рельеф

Низкие голые цепи скал — Ливийские горы (др.-греч. τò Λιβυκòν 'όρoς, лат. Libyci montes), (современный хребет Джебель-Сильфили), которые с запада окаймляют долину реки Нил в Египте, постепенно переходят в низменную гряду утёсов соединяющуюся к северо-западу с плоскогорьем Барка в Киренаике. В образованном треугольнике, между этой грядой (горы Баскиса (лат. Bascisi montes)), побережьем и дельтой реки Нил лежит Ливийское плато, на котором и находилась большая часть территории Мармарики. Высоты плато — 300—600 м. Из возвышенностей ещё имеются на юго-востоке — гора Асиф (лат. Asyphus) и за границами страны, немного южнее гор Баскиса, небольшие утёсы — горы Анагомбра (лат. Anagombri montes) .

Плодородное побережье не сильно отличается от подобных мест Средиземноморья, а во внутренних районах страны господствуют сухие, плоские равнины, переходящие в бесплодную Ливийскую пустыню. Песчаные гряды длиной в десятки и сотни километров достигают высоты до 300 м.

В пустыне во впадинах плато находятся участки плодородной почвы — оазисы. Так на юго-западе Мармарика соприкасалась с оазисом Авгила (лат. Augila), а на юго-востоке с оазисом Аммоний (др.-греч. τον Άμμώνιον, лат. Ammonium). Авгила находится в 4 днях пути к востоку от залива Большой Сирт, обычно он был необитаем, но на время сбора урожая фиников сюда приходили кочевники . Район оазиса упоминается как довольно плодородный:

«[…] Эта местность похожа на Аммоний: тут заросли пальм и обилие воды; простирается она над Киренаикой по направлению к югу и на расстоянии до 100 стадий богата деревьями, до 100 других стадий имеет только посевы, хотя из-за сухости не производит риса. Над этой страной находится область, производящая сильфий; затем идёт ненаселенная область […]»

— Страбон (География. Книга XVII.)

В 10 днях пути к востоку от Авгилы, в 5 днях к югу от побережья и 12 днях к западу от города Мемфиса находится оазис Аммоний. Имел в длину 40 стадий (около 7,5 км) и столько же в ширину, был плодороден, богат деревьями (пальмы), источниками воды и соляными залежами. Этот оазис был постоянно обитаем (в некоторые периоды здесь даже существовало самостоятельное государство).

Оазис Авгила античные авторы относили к Мармарике (хотя территориально большая его часть лежала в Киренаике), оазис Аммоний считался отдельной областью.

Климат

Сейчас этот регион — песчаная степь с узкой полоской возделываемых земель вдоль моря. В древности, вероятно, природные условия были мягче и полоса плодородной земли значительно шире.

На побережье один из типов субтропического климата — средиземноморский климат, точнее, его континентальная разновидность, характерная для стран восточного и южного Средиземноморья — с уменьшенным количеством осадков (до 100—200 мм в год). Здесь снимают по несколько урожаев в год, которые напрямую зависят от зимних дождей (при благоприятных обстоятельствах среднегодовой уровень осадков доходит до 400 мм и выше). Средние температуры самого холодного месяца (январь) +11 — +12 °C, самого тёплого (июль) +27 — +29 °C .

Климат внутри страны ярко выраженный пустынный (тропический сухой климат) — сухо и жарко. Для него характерны резкие суточные и сезонные колебания температуры. Средние температуры самого холодного месяца (январь) +15 — +18 °C, самого тёплого (июль) +32 — +35 °C. В глубине пустыни осадков иногда не бывает по несколько лет. Из внутренних областей пустыня постепенно наступает на побережье. Процесс опустынивания страны начался в глубокой древности — исчезала североафриканская саванна, мигрировало население и изменялись формы хозяйствования.

Часты пылевые (песчаные) бури. При южном ветре «гибли» температура повышается иногда до +50 °C (зарегистрированный рекорд +57,8 °C), а влажность падает ниже 15 % (дует от одного до четырёх дней весной и осенью). Более продолжительным (около 50 дней, начиная весной) является ещё один южный ветер — «хамсин»..

Внутренние воды

Гидроресурсы как в древности, так и в настоящее время крайне скудны: крупных рек нет, небольшое количество маленьких рек (например, упоминаемая река на побережье в местности Азирида ), некоторые из которых сезонно пересыхающие (их долины сейчас называются вади). Имеются запасы грунтовых вод. В оазисах они расположены близко к поверхности и, благодаря им там имеются источники и мелкие озёра.(напр. озеро Клеарт в Авгиле).

Животный и растительный мир

Фауна региона относится к зоогеографической Средиземноморской подобласти с африканскими элементами и ничем не выделяется (в основном, различные виды змей и ящериц ). Некоторые животные, упомянутые Геродотом (История. Книга IV.) при описании Ливии (точнее, Северной Африки) и некоторыми другими авторами:

• вид антилопы орикс белый, у древних — «ория» (др.-греч. Ὄρυες), из рогов которых делали изогнутые грифы для лир .
• муфлон, у древних — «дикий баран», в настоящее время в Ливии не встречается.
• жираф, у древних — «диктии» (др.-греч. διχτυς «сетчатое животное»), в настоящее время в Северной Африке не встречается.
• панцирный крокодил, у древних — «сухопутный крокодил», в настоящее время в Северной Африке не встречается.
• страус, у древних римлян — «заморский воробей», в настоящее время в Северной Африке не встречается.
• вымерший представитель вида очковая змея, у древних — «маленькая однорогая змея» (возможно — «кераст» или «кенхрис»).
• лев — упоминаются часто львы мармарики, по видимому их здесь обитало множество., в настоящее время в Северной Африке не встречаются.

Флора побережья и оазисов в основном относится к субтропической, представлена акациями, сикоморами, тамарисками, где более влажно, произрастает маквис, имеются рощи кедров . Растения, игравшие роль в хозяйстве древнего населения — это плодоносящие:

• финиковая пальма
• маслина

Далее, на границе с пустыней, полоса жёстких низкорослых трав, полыни и здесь же произрастало самое известное растение региона:

• сильфий (др.-греч. σίλφιον, лат. Silphium, Silpium, Laser) — кустарник семейства зонтичных, игравший большую роль в экспорте из Мармарики в античные государства Средиземноморья. Этот вид растений вымер в I веке н. э. Территория, где произрастал сильфий, располагалась, по сообщению Страбона, южнее оазиса Авгила и была узкая (300 стадий, то есть около 55 км) и довольно вытянутая с востока на запад (1000 стадий, то есть около 180 км) . По сообщению Геродота он произрастал от островка Платеи (находящегося у берега Мармарики) до побережья залива Большой Сирт на юге Киренаики .

В пустыне на огромных пространствах растительности нет, редко встречаются пятна лишайников, солянки и сухолюбивых колючих растений .

Население

Племена и народы

Название	Ареал проживания
адирмахиды (др.-греч. Άδυρμαχίδαι, лат. Adyrmachidae)	прибрежные области Ливийского нома, от Египта до гавани Плин . По другим данным, (возможно просто позже) между ними и морем ещё жили небольшие племена: зигриты, хаттаны/хартаны, зигейсы, потом южнее племена бузейсы и огдемы, и только потом адирмахиды.
гилигаммы (др.-греч. Γιλιγάμμαι, лат. Giligammae)	прибрежные области западнее адирмахидов , до острова Афродисиада .
насамоны (др.-греч. Νασαμω̃νες, лат. Nasamones)	в глубине страны наполовину в Мармарике, наполовину в Киренаике, расселяясь на западе до побережья залива Большой Сирт , летом оставляли свой скот на морском побережье (в Киренаике) и уходили на сбор фиников вглубь страны (в Мармарику) .
авгилы (лат. Augilai) (одно из насамонских племён)	в глубине страны, большей частью в Киренаике, в период созревания фиников откочёвывали в оазис Авгила .
мармариды (возможно, собирательное название оттеснённых от побережья адирмахидов и гилигаммов)	восточнее насамонов, от Киренаики до Аммония .
греки ферейцы	остров Платея, гавань Менелая и местность Азирида, где основали свой город(Палинур).

Границы, соседи

Западная граница (с областью Киренаикой):
1) по Клавдию Птоломею: " Мармарика […] ограничиваются с запада Киренаикой по линии, проходящей через город Дарнис, и частью Внутренней Ливии на самый юг […] "
2) чаще границу помещали немного восточнее

Восточная граница (с Египтом):
1) по Клавдию Птоломею до мыса Главкон
2) до города Апис

На севере:
ограничена Ливийским морем (у других авторов Египетским морем). Клавдий Птоломей утверждает, что севернее области Мармарика обитают ливиархи, анериты/анерейты, бассахиты, возможно, просто имея в виду племена её северных областей между гилигаммами и побережьем, или эти племена тождественны гилигаммам. Возможно, он локализует Мармарику немного вглубь от побережья.

Южная граница:
здесь Мармарика ограничивалась условной линией от Авгильского (совр. Джалу) до Аммонского (совр. Сива) оазисов, в которых находились области Авгилия (иногда относящаяся к Мармарике, иногда к Киренаике) и Аммоний (самостоятельное государство). На юго-западе (в Авгилии) начинались кочевья насамонов, и одного из их племён — авгилов.

Интересные факты

• Христофор — святой мученик, почитаемый Католической и Православной церквями, был выходцем из Мармарики.
• на рубеже III-IV веков в римской армии существовало подразделение — Numerus Marmaritarum (римская когорта Cohors III Valeria Marmaritarum) возможно сформированное из Мармаритов/Мармаридов (выходцев из области Мармарика или представителей берберского племени).
• Христианская традиция говорит о смерти (или погребении) в Мармарике Иакова Алфеева — апостола Иисуса Христа. Также существуют упоминания о погребении здесь другого апостола — Иакова Заведеева, но это вероятнее из-за смешения в христианской литературе двух Иаковов.
• Епископ Мармарики Феон, был изгнан Константином I вместе с Арием, во время борьбы со схизмой арианства.
• Название «Мармарика» было дано итальянскому армейскому корпусу немецко-итальянской танковой армии в январе 1942 года.

Справочная информация

Гавани, мысы, города и поселения Мармарики, указанные во II в. н. э. Клавдием Птоломеем (География. Книга IV. Глава 5) а также некоторыми другими античными авторами (Геродот, Страбон):

Поселения побережья западной Мармарики (собственно Мармарики) с запада на восток:

названия	упоминания в истории
город Дарнис/Дарданис (лат. Darnis) вероятно, западнее современного города Тобрук	по Клавдию Птоломею здесь проходила граница Киренаики и Мармарики.
селение Аксилис/Азилис мыс и гавань Большой Херсонес (от др.греч. χερρόνησος — полуостров, лат. Chersonesus Magna) гавань Фтия остров Платея (лат. Platea) напротив местности Азирида (у Клавдия Птоломея не упоминается)	Большой Херсонес — «Мыс этот лежит против Кикла на Крите, на расстоянии переезда в 1500 стадий при юго-западном ветре» о-в Платея («равен величиной нынешнему [ V в. до н. э.] городу Кирене»). На нём 2 года жили греческие (ферейские) колонисты, до основания Кирены (кон. VII в. до н. э.), потом переселившиеся на материк в Азириду.
местность Азирида — «с двух сторон она окаймлена прекрасными лесными долинами, а вдоль третьей протекает река»(у Клавдия Птоломея не упоминается) гавань, мыс, селение (позже город) Палиур (лат. Paliurus) (назван в честь мифологического персонажа Палинура, или по названию крушиновидного тёрна (лат. Rhamnus paliurus))	в Азириде 6 лет жили греческие (ферейские) колонисты, до основания Кирены (кон. VII в. до н. э.), потом переселившиеся западнее и основавшие Кирену. упоминается у Страбона: «Далее идут какое-то святилище Геракла, а над ним селение Палиур»
гавань Батрах (букв. «гавань лягушки») гавань Петрас Малый (букв. «гавань малого камня»)
гавань и город Антипирг/Антипиргус — греческая колония на месте современного города Тобрука
гавань Скитраний мыс Катеоний гавань Менелай/Менелаос (др.-греч. Μενέλαος, лат. Menelaus Portus) (названа в честь героя гомеровского эпоса «Илиада» — Менелая ) у Клавдия Птоломея упоминается только селение внутри страны, но о гавани есть много свидетельств у Плутарха и Страбона, позже встречается в древних атласах и картах мыс Арданис гавань Петрас Большой (букв. «гавань большого камня»)	о гавани Менелай Плутарх сообщает, что здесь умер спартанский царь Агесилай (IV в. до н. э.) и говорит о местности, как о «пустынной» . Арданис упоминается у Страбона: «[…] низкий мыс с якорной стоянкой» возможно это о Петрасе Большом у Страбона — «[…] потом следует большая гавань, против которой расположен Херсонес на Крите; расстояние между двумя этими пунктами составляет около 3000 [2000 ] стадий»

Поселения побережья восточной Мармарики (Ливии/Ливийского нома) с запада на восток:

названия	упоминания в истории
гавань Панорм выход к берегу возвышенности — плоскогорья Большой Катабатм (лат.Catabathmus Magnus) (букв. «большой склон») гавань Энесисфира селение Зигрис селение Хетая селение Загилис гавань Селинус селение Трисарху
город Апис
город и гавань Паретоний (назван по замечанию Александра Македонского своему лучнику, не попавшему в оленя, когда войско отдыхало здесь — «Эх ты, недотянул…», происходит от глагола παρατεινω — «натягивать» ) (современный Эль-Беретун около Мерса-Матруха)	«город и большая гавань около 40 стадий [7 км] в окружности»
мыс Питис гавань Греас Гони (букв. «колено старухи») гавань Гизис/Зигис полуостров Левке мыс Гермея гавань Фойникус селение Антифра мыс Деррис (название дано «по чёрной скале вблизи от неё, похожей на шкуру») гавань Левкаспис (букв. «белый щит») мыс Главкон	о полуострове Левке Страбон пишет: «мыс из белой земли, так называемый Левке Акта»

Внутренние поселения западной Мармарики (собственно Мармарики):

названия
селение Левкое селение Бокхирис/Мокхирис селение Левкай Каминой (букв. «белые печи») селение Менелай селение Гафара селение Масухис селение Масадалис селение Абатуба селение Левкай напай (букв. «белые ущелья») селение Такафорис/Такафурис селение Диоскорон/Диоскорион (букв. «отроки Зевса», «Диоскуры») селение Миго селение Сарагина селение Ало селение Мазакила/Мазакула селение Билла

Внутренние поселения восточной Мармарики (Ливии/Ливийского нома):

названия
селение Тахорса селение Азикис селение Немесий селение Тисарху/Трисарху селение Филон селение Софанус селение Библиафорий селение Скопе селение Каллий селение Лаодамантий селение Малый Катабатм селение Педония селение Пнигеус селение Главкон селение Туккитора селение Танутис селение Педноп селение Климакс селение Сироп селение Мареотис

Литература

• Геродот. Книга IV Мельпомена // [ancientrome.ru/antlitr/herodot/ История] / Перевод Г. А. Стратановского. — Геродот. История. В 9-ти кн. — М.: ООО «Издательство АСТ», «Ладомир», 2001. — 752 с.
• Страбон. Книга XVII. // [ancientrome.ru/antlitr/t.htm?a=1271028413 География] / Перевод, статья и комментарии Г. А. Стратановского под общей редакцией проф. С. Л. Утченко. Редактор перевода проф. О. О. Крюгер. — Страбон. География в 17 книгах. — М.: «Ладомир», 1994.
• Клавдий Птолемей. Книга IV. // [www.egyptology.ru/antiq/ptolemaios.htm География. ] / Перевод с древнегреческого выполнен А. Е. Кулаковым. — Claudii Ptolemaei Geographiae liber 4, 5 (Geographia (lib. 4-8), ed. C.F.A. Nobbe. Claudii Ptolemaei geographia. Vols. 1-2. Leipzig: Teubner, 1:1843; 2:1845 (repr. Hildesheim: Olms, 1966): 1:222-284; 2:1-264. *Lib. 4: vol. 1, p. 222—284 = TLG 0363 014).
• Samuel Butler. Africa Septentrionalis // Atlas of Ancient & Classical Geography. — Саффолк / Великобритания: Richard Clay & Sons, Limited, 1908.
• Ливия // Краткая географическая энциклопедия / Гл. редактор А. А. Григорьев. — Краткая географическая энциклопедия. (В 4 томах). — М.: "Советская Энциклопедия", 1961. — Т. 2. — 27 л. карт и илл., 1 л. отд. карты, с илл. и карт. - 592 с. — 82 тыс, экз.

Отрывок, характеризующий Мармарика

Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.