Марокканская освободительная армия

Марокканская освободительная армия (фр.: Armée de Libération, араб.: جيش التحرير المغربي, jayshu-t-tahrīr, исп.: Ejército de Liberación) — вооруженные отряды, боровшиеся за независимость Марокко от Франции и Испании, впоследствии удобно использовались марокканским королём Мухаммедом V для непрямого вторжения в соседние колонии с целью их аннексии. Марокканская освободительная армия как таковая перестала существовать после Войны Ифни в 1958 году, когда часть её вошла в состав регулярной марокканской армии. В то же время та составляющая освободительной армии, которая набиралась из жителей Западной Сахары, оказала противодействие Марокко после его вторжения в Западную Сахару. Ветераны по обе стороны этого конфликта отмечают это как общую часть их политической истории.

Война за независимость

С 1912 года бóльшая часть Марокко являлась французским протекторатом. После окончания Второй мировой войны султан Марокко Мухаммед бен Юсуф, начал требовать предоставления его стране полной независимости. С этой целью в 1950 году он подготовил для президента и правительства Франции меморандумы, в которых заявил свои требования. Однако меморандумы приняты не были. В результате по всей колонии начались массовые протестные выступления, заставившие уже на следующий год генерала Жюена, генерального резидента Франции в Марокко, потребовать у султана осуждения разразившегося движения за независимость и подписания петиции о лояльности к французским властям протектората. Требование выполнено не было, султан был помещен под домашний арест. Уже в марте 1951 года демонстрации перешли в вооруженную борьбу, характеризующуюся многочисленными расправами французских военных над марокканцами. Марокканские партизаны не препятствовали свержению султана Мухаммеда бен Юсуфа в августе 1953 года, поскольку значительную роль в движении играли берберские отряды, у которых никогда не было причин для симпатий к султану, учитывая, что арабские наемники некогда вместе с испанцами и французами воевали против берберов, когда победа последних привела к созданию Рифской республики. Однако уже через год берберы восстали против назначенного французами паши Марракеша Тхами аль-Глави, а в 1955 году, на годовщину свержения султана, началось новое восстание. В результате французам пришлось сделать ставку на султана, которого вернули из мадагаскарской ссылки, после чего в 1956 году Мухаммед бен Юсуф под именем Мухаммеда V и титулом короля возглавил независимое Марокко.

Однако получение независимости от Франции не означало, что война как таковая закончилась. Мухаммед V, равно как и его потомки, наследовавшие трон, не считал, что следует ограничиваться лишь территорией французской колонии в Марокко. По соседству находились также зоны, рассматриваемые как часть будущего Великого Марокко: Испанское Марокко (включая Танжер), Испанская Сахара, испанские Сеута, Мелилья и Ифни, французская Мавритания, а также западная часть Алжира, где граница была «несправедливо» изменена французскими колониальными властями. Поскольку, предоставляя своим колониям независимость, метрополии обычно не занимались пересмотрами их границ (кроме исключительных ситуаций как, например, раздел Индии), что впоследствии было одобрено большинством стран и отражено в принятой в 1960 году Декларации ООН «О предоставлении независимости колониальным странам и народам», то единственное, на что могло рассчитывать Марокко, это получение под свой контроль цивилизованными методами Испанского Марокко, Танжера, а также Сектора Тарфая, который, находясь в составе Испанской Сахары, должен был быть передан в состав независимого марокканского государства в соответствии с договором 1912 года. Такой вариант не устраивал марокканского короля, однако прямой конфликт молодого государства с Испанией или Францией мог привести к вполне предсказуемым последствиям, поэтому для ведения захватнических войн гораздо безопасней было использовать Марокканскую освободительную армию как отдельное от марокканской армии формирование.

Вторжение в Мавританию

15 августа 1956 года Марокканская освободительная армия совершила рейд в Мавританию, ещё в марте названную марокканским королём «провинцией» Марокко. Нападение было отбито французским гарнизоном. Хотя после провозглашения независимости Мавритании в 1960 году Марокко ещё 9 лет отказывалось её признать, в дальнейшем вооруженных попыток присоединения Мавритании не предпринималось. Нападение 1956 года и долгое непризнание вынудило Мавританию принять участие в аннексии Западной Сахары в 1975 году и последующем конфликте дабы как можно дальше отодвинуть от себя марокканскую границу.

Вторжение в испанские колонии

После получения независимости в марте 1956 года французской частью марокканского протектората в апреле того же года от прав на свою часть отказалась Испания, в том числе генерал Франко не стал препятствовать прекращению протектората над Танжером, решение о котором было принято 29 октября 1956 года. Однако Сектор Тарфая (Мыс Хуби), который также должен был быть передан Марокко по договору 1912 года, остался в составе Испании, кроме того Франко отказался отдавать полуанклав Ифни. В связи с этим сразу после получения независимости многочисленные сторонники присоединения перечисленных территорий к Марокко начали проникать в Испанскую Сахару и Ифни с целью организации мятежа. Поскольку договор 1912 года не содержал требования передать Ифни в состав Марокко, а вернуть Сектор Тарфая можно было лишь военными методами, то надобность в данном договоре для марокканской стороны отпала, и в апреле 1957 года Мухаммед V объявил договор недействительным. После этого начались регулярные пограничные инциденты, приведшие в ноябре к началу боевых действий. В результате войны Испании пришлось уступить Сектор Тарфая и часть Ифни (кроме города Сиди-Ифни, переданного позже в рамках деколонизации). Во время переговоров Мухаммед V пошёл на сговор с испанцами и не позволил партизанам из освободительной армии укрыться в Марокко. Оказавшись зажатыми между марокканской армией с одной стороны и испанской и французской с другой, они были без труда разбиты последними. Боевые действия против испанцев и помогавших им французов Марокканская освободительная армия вела единым фронтом, включая западносахарских её участников, объединенных в начале 1958 года в Сахарскую объединенную армию (известна также как Национальная армия освобождения Юга), руководимую такими известными личностями как Абдеррахман Юсуфи (премьер-министр Марокко в 1998—2002) и Мохамед Басри (известный в Марокко оппозиционер-антимонархист). Все её участники использовали марокканскую символику. Данное обстоятельство укоренило ложное предположение марокканцев, что выходцы из Рио-де-Оро и Сегиет-эль-Хамра ведут борьбу не только за независимость от Испании, но и за единство с Марокко. В 1959 году промарокканские лидеры Национальной армии освобождения Юга основали в Марокко свою политическую партию Национальный Союз Популярных Сил (англ.), который представлял собой более радикальное движение по сравнению с консервативной монархической Партией Независимости (англ.).

Марокко и Западная Сахара

В 1958 часть Марокканской освободительной армии частично перешла в состав регулярной марокканской армии. С тех пор Марокко осуществляла нападения на соседние страны непосредственно собственными вооруженными силами (нападение на Алжир, война в Западной Сахаре). Другая часть бывшей освободительной армии осталась на территории Западной Сахары, и многие из тех, кто был в её числе, участвовали на стороне Полисарио в войне с Марокко и Мавританией. Некоторые бывшие члены Марокканской армии освобождения были среди основателей Полисарио, в том числе отец нынешнего генерального секретаря Полисарио и президента Сахарской АДР Мохаммеда Абдельазиза.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Марокканская освободительная армия

«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.