Марочная тетрадка

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ма́рочная тетра́дка (марочный буклет, англ. postage stamp booklet, нем. Briefmarkenheft, фр. carnet de timbres) — тетрадка, состоящая из одного или нескольких небольших листов почтовых марок, одетых в обложку из полукартона. Выпускается в некоторых странах для удобства клиентов почты.





Описание

В марочной тетрадке обычно сброшюрованы 2—4 листка размером 10 × 7 см универсальных почтовых марок одинаковых или разных номиналов (порой с проложенными листками, предотвращающими склеивание соседних марочных листов), одетых в картонную обложку[1]. На обложке тетрадки обозначается общий номинал[2]. Зачастую на обложке также размещаются почтово-информационные или рекламные тексты.[1] На одном таком небольшом листе размещается по четыре-десять марок, иногда с купоном[2].

Такие тетрадки часто изготовляют из специально напечатанных для этой цели листов с оставленным узким полем с одной стороны листа для их соединения вместе или броширования[3]. По причине их нарезания из марочного листа листы марочной тетрадки, как правило, не имеют перфорации по краям, да в ней и нет необходимости[2].

Благодаря своим меньшим размерам и тому, что они удобнее по сравнению с целым марочным листом, во многих странах марочные тетрадки стали излюбленным способом приобретения почтовых марок.

Изготовление

Вначале марочные тетрадки изготавливались вручную, путём разделения марочных листов на листы меньшего размера с их последующим брошюрованием. Марки из таких тетрадок неотличимы от марок марочных листов. Позднее популярность марочных тетрадок привела к тому, что стало выгодно изготавливать непосредственно листы марок для тетрадок: печатая марки на больших листах, затем разрезая их на тетрадочные листы с небольшим числом марок в каждом и делая перфорацию между марками каждого такого листа. У почтовые марок в таких тетрадках обычно 1, 2 или 3 стороны не имеют зубцовки, хотя на некоторых листах марочных тетрадок марки печатаются по три в ряду, и тогда находившиеся в середине листа марки имеют зубцы со всех сторон. Это приводит к появлению разных возможных комбинаций почтовых марок: марка с купоном сверху, с купоном слева, марка без зубцов слева, справа, снизу, сбоку[2].

Некоторые страны (например, Швеция) обычно выпускают почтовую марку одного рисунка в рулонах, тетрадках и листах. Полная коллекция почтовых марок должна включать экземпляры марок всех трёх видов. Некоторые коллекционеры специализируются на коллекционировании самих марочных тетрадок или целых листов из таких тетрадок. Такие листы зачастую продаются с наценкой по сравнению с таким же количеством почтовых марок. На самые первые выпуски марочных тетрадок в то время не обращали внимания, почти все они были использованы для оплаты почтового сбора, поэтому уцелевшие в нетронутом виде марочные тетрадки довольно редки в наши дни.

История

Имеются сведения о выпуске в США тетрадок телеграфных марок Калифорнийской государственной телеграфной компанией (California State Telegraph Company) в 1870 году, а также компанией Western Union в 1871 году. 14 октября 1884 года некий А. У. Кук (A.W. Cooke) из Бостона получил патент № 306 674 от патентного ведомства США за идею сшивания почтовых марок в тетрадки.

В вопросе приоритета отдельных стран в выпуске марочных тетрадок мнения различны.

Одни источники утверждают, что первым государством, выпустившим марочные тетрадки, стал Люксембург (в 1895), за ним последовала Швеция в 1898 году и Великобритания в 1904 году.[3] По другим сведениям, первая марочная тетрадка (два листа по шесть стандартных двухцентовых марок в обложке из картона) вышла в июне 1900 года в Канаде.[1] За ней последовали тетрадки в Венгрии и США в 1901 году, в Швеции в 1904 году, во Франции в 1906 году, в Германии в 1910 году.[1] Третьи отдают пальму первенства Великобритании, считая, что первый буклет был выпущен там в 1891 году.[2]

Эта идея стала популярной и быстро распространилась по всему миру. Особо значительное распространение марочные тетрадки получили в Швеции (с 1920 года), Бельгии (с 1928 года), Дании (с 1928 года).[1]

Примеры некоторых стран

Ниже приводятся примеры марочных тетрадок, поступавших в продажу в отдельных странах.

Германия

Первая марочная тетрадка была выпущена в Германии 1 ноября 1910 года Германской имперской почтой. Она состояла из трёх листов с 12 почтовыми марками номиналом 10 пфеннигов и 16 марками номиналом 5 пфеннигов. Почтовая служба Баварии издала свой собственный первый марочный буклет в 1911 году. До прекращения существования Германской империи было выпущено ещё 48 марочных тетрадок, в которых были сброшюрованы не только почтовые, но и специальные марки. Для буклетов первого поколения были характерны две картонные обложки с одним или несколькими листами марок между ними, скреплёнными скобой. Так же выглядела и первая послевоенная марочная тетрадка, изданная в мае 1947 года.

Первая марочная тетрадка Deutschen Bundespost вышла 30 октября 1951 года тиражом 750 тысяч экземпляров с тремя листами почтовых марок из серии с цифрами (Ziffernserie) номиналом по 4 пфеннига, тремя листами по 6 пфеннигов, четырьмя листами по 10 пфеннигов и девятью по 20 пфеннигов. Тетрадки выпускались ещё с почтовыми марками из стандартной серии с портретом первого президента ФРГ Теодора Хойса (Heuss) в 1955, 1956, 1958 и 1960 годах.

Начиная с 1960 года, изменилась конструкция марочных тетрадок. У второго поколения марочных буклетов нет скобы, вместо неё тетрадки скреплены . Новая форма марочных тетрадок позволяла продавать их с помощью автоматов. Чтобы добраться до почтовых марок, тетрадки должны быть открыты на перфорации. В 1960-е годы в буклетах преобладали стандартные почтовые марки из серий «Известные немцы» (Bedeutende Deutsche) и «Бранденбургские ворота» (Brandenburger Tor).

С 1974 года стали выходить марочные тетрадки третьего поколения с обложкой из так называемого картона «Хромолюкс» (мелованного картона), складывающейся по перфорации и справа открывающейся без склеивания. Крайний лист тетрадки приклеен к картону. Особенно характерно обрезание тетрадочных листов по горизонтали, в результате чего марки самого верхнего и самого нижнего ряда не имеют зубцовки соответственно сверху или снизу. Благодаря этому некоторые почтовые марки, отделённые от марочных тетрадок, можно отличить от марок из обычных марочных листов или рулонов. Буклеты этого поколения выпускались в 1970-е — 1990-е годы. В марочных тетрадках выходили почтовые марки из стандартных выпусков «Предупреждение несчастных случаев» (Unfallverhütung), «Замки» (Burgen und Schlösser) и «Достопримечательности» (Sehenswürdigkeiten).

Дания

С сентября 1927 года по июль 1933 года почтовое ведомство Дании выпускало марочные тетрадки с марками и рекламными купонами[4]. В каждом листе тетрадки были четыре марки, а слева — вертикальная пара купонов с рекламными рисунками[4]. Седьмой ряд разрезался пополам и служил для вклеивания[4]. Марки печатались в больших листах, состоящих из 60 марок и 30 купонов с рекламой, которые находились в первом, шестом и восьмом вертикальных рядах[4]. Седьмой ряд разрезался пополам и служил для вклеивания[4]. Из большого листа изготовлялось 15 тетрадочных листов[4]. Существует свыше 60 различных рекламных текстов на купонах[4].

В 1940 году в обращении в Дании появилась стандартная марка номиналом 10 эре фиолетового цвета в форме марочной тетрадки с большими чистыми полями между рисунком марки и зубцовкой[4].

Россия

В 1911 году в Российской империи Главным управлением почт и телеграфов были выпущены два вида марочных тетрадок. В одной тетрадке были сброшюрованы пять листов: один лист из шести марок номиналом в 7 копеек, один лист из шести марок номиналом в 3 копейки и три листа по шесть марок номиналом в 1 копейку. Во второй тетрадке были сброшюрованы девять листов: по три марки номиналом в 7, 6, 3 и 1 копейку[5].

СССР

Известны марочные тетрадки, выпущенные в Харькове в 1928 году[2].

Франция

Первые две тетрадки почтовых марок были эмитированы в 1906 году, при этом в 1910 году на их обложке без рекламных текстов была сделана надпечатка новой продажной стоимости в 2 франка[6][7]:

Первые две тетрадки гербовых марок были эмитированы в 1915 году, причём на их обложках тоже не было рекламы. Они содержали, одна — 20 экземпляров, а другая — 50 экземпляров марки номиналом 10 сантимов с горизонтальной квитанцией, типа «Медальон Тассе» (фр. «Médaillon de Tasset»)[6][7].

Им предшествовали 2 марочные тетрадки по 20 марок номиналом 10 сантимов с вертикальной квитанцией 1891 года типа «Медальон Тассе», которые так и не вышли в обращение[6][7]. Каталог гербовых марок «Ивер и Телье» датирует их 1915 годом, но они вполне могут быть старше[6][7]. Обе эти тетрадки известны только с надпечаткой фр. «Epreuve» («Образец»)[7]. Одна тетрадка содержит 5 листов по 4 марки, а другая — 2 листа по 10 марок. Известно также эссе первой из этих тетрадок, с 5 листами по 4 марки без перфорации[6][7].

См. также

Напишите отзыв о статье "Марочная тетрадка"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 Граллерт В., Грушке В. (1977).
  2. 1 2 3 4 5 6 Левитас Й. Я., Басюк В. М. Зшиточки марок // Все про марки / Й. Я. Левитас, В. М. Басюк. — К.: Реклама, 1975. — С. 208. — 238 с. — 30 000 экз. (укр.)
  3. 1 2 Bennett, Russell; Watson, James. Philatelic Terms Illustrated. — L.: Stanley Gibbons Publications, 1978.
  4. 1 2 3 4 5 6 7 8 Дания (Королевство Дания) // [www.fmus.ru/article02/eu13.html Филателистическая география. Европейские зарубежные страны] / Н. И. Владинец. — М.: Радио и связь, 1981. — 160 с.  (Проверено 18 апреля 2011)
  5. Это интересно // Календарь филателиста на 1973 год. — М.: Связь, 1972. — 27 августа — 2 сентября.
  6. 1 2 3 4 5 Lucien Coutan et Patrick Reynaud. Carnets de France, volume 1 (1906—1926). — Amiens: édition Yvert et Tellier, 2004. (фр.)
  7. 1 2 3 4 5 6 Yvert et Tellier. Catalogue des timbres fiscaux et socio-postaux de France et de Monaco. — Amiens: Yvert et Tellier, 2004. (фр.) [См. разделы «Quittances», «Réfugiés et Apatrides», а также «Timbre fiscal».]

Литература

  • Марочные тетрадки // [dic.academic.ru/dic.nsf/dic_philately/1679/ Большой филателистический словарь] / Н. И. Владинец, Л. И. Ильичёв, И. Я. Левитас, П. Ф. Мазур, И. Н. Меркулов, И. А. Моросанов, Ю. К. Мякота, С. А. Панасян, Ю. М. Рудников, М. Б. Слуцкий, В. А. Якобс; под общ. ред. Н. И. Владинца и В. А. Якобса. — М.: Радио и связь, 1988. — 320 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-256-00175-2.
  • Тетрадка марочная // Филателистический словарь / В. Граллерт, В. Грушке; Сокр. пер. с нем. Ю. М. Соколова и Е. П. Сашенкова. — М.: Связь, 1977. — С. 188. — 271 с. — 63 000 экз.

Ссылки

  • [www.earsathome.com/stamps.html Ссылки на статьи о марочных тетрадках Великобритании и Австралии]  (англ.)
  • [www.luxcentral.com/stamps/LuxBooklets.html Марочные тетрадки Люксембурга] (Примечание: скорее всего, 1906 год указан неверно.)

Отрывок, характеризующий Марочная тетрадка

Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.