Маро, Клеман

Клеман Маро
фр. Clément Marot
Дата рождения:	23 ноября 1496(1496-11-23)
Место рождения:	Кагор
Дата смерти:	13 сентября 1544(1544-09-13) (47 лет)
Место смерти:	Турин
Гражданство:	Франция
Род деятельности:	поэт
Направление:	Возрождение, маньеризм
Жанр:	послания, элегия, эпиграмма, сатира, поэма, эпитафия, баллада, рондо, переводы псалмов
Дебют:	1512

Клема́н Маро́ (фр. Clément Marot; 23 ноября 1496, Кагор — 13 сентября 1544, Турин) — известнейший французский поэт и гуманист эпохи Ренессанса. Симпатизировал Реформации.

Биография

Сын поэта Жана Маро, входившего в состав группы великих риториков. Возможно, между 1510 и 1515 годами слушал лекции в Орлеанском университете. Поступил на службу в качестве пажа к секретарю финансов Николя де Нёвилю.

С 1519 года Маро состоял на службе у Маргариты Наваррской (по рекомендации её брата, короля Франциска I), где сблизился с реформационным движением.

В 1525 году участвовал в битве при Павии, был ранен и попал в плен; по возвращении во Францию, в период итальянского пленения короля (весна 1526) Маро был заключен в парижскую тюрьму Шатле за приверженность еретическим взглядам на основании доноса (якобы Маро похвалялся тем, что ел сало во время Великого поста). После возвращения монарха вновь обрёл свободу и высочайшее расположение и назначен королевским камердинером.

В октябре 1527 года Маро снова был арестован, помещён в тюрьму Консьержери; третий арест относится к марту 1532 (вновь за нарушение поста).

В 1533 году, во время пребывания Франциска I в Лионе, знакомится с Франсуа Рабле.

После усиления преследований протестантов в 1534 (дело о листовках) бежал в Италию; с апреля 1535 по июль 1536 служил секретарём у Рене Французской в Ферраре.

Затем Маро перебрался в Венецию; воспользовавшись королевской амнистией, он устремился в Лион, где в начале 1537 года публично отрёкся от ереси. Вместе с Бонавентюром Деперье сопровождает королеву в её путешествиях.

Осенью 1542 после издания нового королевского эдикта против еретиков и занесения четырёх произведений Маро в проскрипционный список поэт навсегда покидает Францию и в декабре прибывает в Женеву.

Здесь он пользуется поддержкой Жана Кальвина, однако материальные затруднения заставляют Маро к концу 1543 года отправиться искать пристанище у друзей, сначала в окрестностях Анси, затем в Бельгарде (близ Шамбери). Надеясь вернуться на родину, он присоединяется к войскам герцога Энгиенского в Пьемонте. Однако планам возвращения во Францию помешала внезапная смерть Маро в сентябре 1544 года.

Творчество

Первые стихотворные опыты Маро — в том числе вольный перевод первой из «Буколик» Вергилия — были созданы под влиянием знакомства с поэтом Жаном Лемером де Бельжем в 1512 году. Среди ранних сочинений Маро — поэма в традиции «Романа о Розе» (Маро была приписана опубликованная в 1526 году версия «Романа о Розе», однако окончательно вопрос об авторстве этой версии так и не решён) и «Искусства любви» Овидия «Храм Купидона» (Le Temple de Cupido, 1514). Пребывание в темнице отражено в поэме «Ад» (L'Enfer), представляющей собой язвительную сатиру на судопроизводство. Особую склонность Маро питал к жанру стихотворного послания; первое из них — «Малое послание Королю» (Petite Epistre au Roi, около 1518) — встретило у адресата благосклонный приём и способствовало карьере поэта.

В 1526 году Маро опубликовал снискавший большой успех у публики сборник своих ранних стихов под названием «Отрочество Клемана» (L'adolescence clementine), затем — в 1533 или 1534 — его продолжение (Suite de l'adolescence clementine), а также перевод первой книги «Метаморфоз» Овидия. Не исключено, что Маро был причастен к написанию насыщенной протестантскими мотивами поэмы Маргариты Наваррской «Зерцало грешной души». Исключительное жанровое многообразие — важная особенность поэзии Маро.

Галантные стихи

Многие, включая Мишеля Монтеня в XVI веке и Никола Буало в XVII, воспринимали Маро прежде всего как галантного поэта. Большое значение для развития галантной поэзии во Франции имел практиковавшийся Маро жанр блазо́на (шутливое прославление какого-либо предмета, нередко части тела): «Блазон о прекрасном сосце» ([fr.wikisource.org/wiki/Blason_du_Beau_T%C3%A9tin Blason du beau tetin], 1536, и пр.).

«Поэзия Маро, исполненная непосредственности, блеска и “галльского остроумия”, представляла собой как бы противовес поэзии торжественной и “официальной”».

Переводы псалмов

С 1538 г. Маро переводил псалмы Давида, которым суждена была самая долгая жизнь, ибо они стали боевой песней гугенотов. По словам автора диссертации о творчестве поэта, известного российского филолога В.Ф. Шишмарёва,

Он переводил псалмы с большим вниманием, точнее, чем кто-либо из его современников, не говоря уже о том, что он учитывал при этом удобства дальнейшей музыкальной обработки псалмов и стремился придать им широкое распространение... В течение первых десяти лет после появления в свет сборника 30 псалмов в 1541 г. они выдержали 27 изданий и усердно распевались при дворах Франциска и Маргариты Наваррской... Кальвин приветствовал их и побуждал Маро продолжать свою работу, что поэт и исполнил, выпустив в 1543 г. новый сборник.

Несмотря на то, что в конце 1542 года Сорбонна издала Индекс запрещённых книг, куда вошли и переведённые Маро псалмы, эти поэтические переводы продолжали пользоваться во Франции большой популярностью. Все 150 псалмов в переводе Маро положил на музыку (1564; 2-я ред. 1565) выдающийся композитор Клод Гудимель.

Издание сочинений Вийона

Маро высоко ценил поэзию Франсуа Вийона и в 1533 году подготовил переиздание его поэтического наследия. Влияние автора «Баллады повешенных» просматривается в творчестве Маро. Буало в своём трактате «Поэтическое искусство» представляет Маро как преемника Вийона:

Маро за ним вослед ввел в моду Триолеты,
Балладе дал расцвет и рифмовал куплеты,
Рефренам правильным Рондо он подчинил
И новые пути для рифмы проложил.

Посмертная судьба

Несмотря на презрительное отношение к поэзии Маро участников Плеяды, её слава не угасала на протяжении двух столетий, что можно считать уникальным случаем для поэта французского Возрождения. Как указывает профессор Франк Лестренган,

Значительно позднее Ронсара, после своей смерти надолго оказавшегося в чистилище..., много позже Малерба, который в некоторых отношениях был его последователем, Маро снискал поразительную посмертную славу, которой не помешало даже занесение Псалмов в Индекс запрещённых книг.

Эпиграмма Маро в переводе Пушкина

Лицейское стихотворение Пушкина «Старик» представляет собой перевод эпиграммы Маро «О себе» ([www.florilege.free.fr/florilege/marot/desoimem.htm De soi-meme], из цикла Epigrammes, 1537).

Plus ne suis ce que j’ai été, Et ne le saurais jamais être; Mon beau printemps et mon été Ont fait le saut par la fenêtre. Amour, tu as été mon maître: Je t’ai servi sur tous les dieux. Ô si je pouvais deux fois naître, Comme je te servirais mieux!

Уж я не тот любовник страстный, Кому дивился прежде свет: Моя весна и лето красно На век прошли, пропал и след. Амур, бог возраста младого! Я твой служитель верный был; Ах, если б мог родиться снова, Уж так ли б я тебе служил!

Интересные факты

• Долгое время считалось, что именно Клеман Маро в начале 1530-х годов первым ввёл жанр сонета во французскую поэзию. Однако в настоящее время исследователи склонны полагать, что пальму первенства следует разделить между Маро и Мелленом де Сен-Желе.
• Во введении к опубликованному в 1731 году тому сочинений Маро аббат Лангле-Дюфренуа высказал предположение, что Маро был любовником Дианы де Пуатье и что именно она по личным причинам донесла на поэта в 1526 году. Однако большинство исследователей отвергают эту версию, равно как и тезис относительно близости поэта с Маргаритой Наваррской.
• Последний тезис развит в одноактной комедии-водевиле Пьера Лотена де Лаваля [books.google.ru/books?id=7Ds6AAAAcAAJ&printsec=frontcover&dq=clement+marot+marguerite+de+navarre&hl=ru&ei=CaFpTonoG8WOswbx3MXlBA&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=2&ved=0CC8Q6AEwAQ#v=onepage&q&f=false «Маро и Маргарита Наваррская»] (1832).
• По мнению французского филолога XIX века Э. Жоанно, Маро является прототипом пса Гилактора, одного из персонажей четвёртого диалога сатирического сочинения Деперье «Кимвал мира». Однако современные исследователи относятся к этой версии — поддержанной автором комментария к русскому переводу «Кимвала мира» В.И. Пиковым — с большим скепсисом.

Ссылки

• Венгерова З. А. Маро, Клеман // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Défaux, Gérard. Clément Marot // Dictionnaire des lettres françaises. Le XVI siecle. — P., Fayard, 2001. — P. 796—806.
• [feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le7/le7-0201.htm Маро, Клеман. Статья из «Литературной энциклопедии» (1934)]
• Виппер Ю.Б. Маро, Клеман // Краткая литературная энциклопедия. Т. 4. — М., Советская энциклопедия, 1967. — С. 647.
• [www.lingvotech.com/vipper-90 Виппер Ю.Б. О своеобразии художественного мироощущения Клемана Маро]
• [svr-lit.niv.ru/svr-lit/vsemirnaya-literatura-france/pervaya-polovina-xvi-v.htm Виппер Ю.Б. Поэзия первой половины XVI в.]
• [www.litdefrance.ru/199/121 Ерофеева Н.Е. Клеман Маро]

Литература

• Шишмарёв В.Ф. Клеман Маро. — Пг., 1915.
• Ермоленко Г. Н. А. С. Пушкин и К. Маро: К проблеме гипертекстуальности в лирике Пушкина // Пока в России Пушкин длится, Метелям не задуть свечу: Труды семинара «Творчество А. С. Пушкина в историко-литературном контексте» (Смоленск, 10–12 февр. 1998 г.) / Сост. и ред. В. С. Баевский и Н. В. Кузина. Смоленск, 1998. С. 11–18.
• Каплан А. Я. Судьба Клемана Маро // Двор монарха в средневековой Европе: явление, модель, среда. — СПб, 2001. Вып. 1. — С. 319-335.

• Defaux G. Le Poète en son jardin: Étude sur Clément Marot et L'Adolescence clémentine. — P.,Champion — Geneve, Slatkine. — 1996. ISBN 2-85203-584-7
• Clément Marot «Prince des poëtes françois» (1496–1996): Actes du Colloque International de Cahors en Quercy (21–25 Mai 1996). — P.,Champion — Geneve, Slatkine. — 1997. ISBN 2-85203-683-5
• Wursten D. Clément Marot and religion: a reassessment in the light of his Psalm paraphrases. — Leiden: Brill, 2010. ISBN 978-90-04-18456-5

Отрывок, характеризующий Маро, Клеман

– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.