Марс 1960А

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Марс 1960А
Автоматическая межпланетная станция «Марс 1М» № 1
Marsnik 1 Корабль 4
Заказчик

Советская космическая программа

Производитель

ОКБ-1
Завод № 88
НИИП-5

Задачи

Изучение планеты с пролетной траектории

Пролёт

Марса

Выход на орбиту

Не выведен

Запуск

10 октября 1960 года

Ракета-носитель

Молния 8К78

Стартовая площадка

Космодром Байконур

Технические характеристики
Масса

650 кг

«Марс 1960A» («Marsnik-1», «Корабль-4» и «Марс 1М» № 1)[1]советская автоматическая межпланетная станция, запуск 10 октября 1960 года, ракетой-носителем Молния 8К78. Расчётная дата пролёта около Марса — 13 мая 1961 г. Из-за аварии ракеты-носителя на выведена на околоземную орбиту. Является частью программы  — первого поколения советских межпланетных станций для изучения Марса.





Задачи и цели полёта

Проектирование

Проектирование зонда и ракеты-носителя осуществлялось в 1958—1960 гг. в ОКБ-1. Монтаж и сборка блоков выполнялись на Заводе № 88, окончательная сборка и испытания проводились на НИИП-5.

Устройство аппарата

Космический аппарат практически идентичен по конструкции с космическим аппаратом — Венера-1. Корпус цилиндрической формы, высотой около двух метров. На корпусе смонтированы две панели солнечных батарей, антенна с высоким коэффициентом усиления диаметром 2,33 метра. Масса аппарата — 650 кг.

За выработку энергии, накапливаемой в серебряно-цинковых аккумуляторах, отвечают две панели солнечных батарей.

Радиосвязь осуществляется передатчиком дециметрового диапазона через антенну с высоким коэффициентом усиления, при помощи него аппарат отправляет телеметрию и научные данные.

За наведение солнечных панелей на Солнце отвечает Солнечный датчик.

Коррекцию траектории осуществляет двигатель работающий на гептиле и азотной кислоте.

Полезная нагрузка - 10 кг. научных приборов: магнитометр закрепленный на штанге, прибор для регистрации космических лучей, радиометр, детектор микрометеоритов, спектральный рефлектометр для обнаружения CH группы, с целью поиска признаков жизни на Марсе, фото-телевизионная камера. Приборы установлены снаружи, на корпусе космического аппарата. Только фото-телевизионная камера установлена внутри герметичного отсека, делает снимки через иллюминатор.

История полёта

На 300-й секунде полёта, произошел отказ системы управления, приведший к отключению двигателей третьей ступени ракеты. Третья и четвёртая ступени с космическим аппаратом сгорели в атмосфере после отправки команды на самоуничтожение (324-я секунда полёта) сумев достичь высоты 120 км.

Напишите отзыв о статье "Марс 1960А"

Примечания

  1. [nssdc.gsfc.nasa.gov/nmc/masterCatalog.do?sc=MARSNK1 NASA — NSSDC — Spacecraft — Details]

Отрывок, характеризующий Марс 1960А

Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.