Мартенс, Фёдор Фёдорович

Фёдор Фёдорович Мартенс
Friedrich Fromhold Martens
Российский юрист-международник
Дата рождения:	15 (27) августа 1845(1845-08-27)
Место рождения:	Пернов, Лифляндская губерния, Российская империя
Дата смерти:	6 (19) июня 1909(1909-06-19) (63 года)
Место смерти:	Валк, Лифляндская губерния, Российская империя Эстония
Страна:	Российская империя
Научная сфера:	международное гуманитарное право
Альма-матер:	Петербургский университет
Научный руководитель:	И. И. Ивановский
Известные ученики:	М. А. Таубе, А. А. Пиленко
Известен как:	ученый, посвятивший себя целям мирного сосуществования государств
Награды и премии:

Фёдор Фёдорович Ма́ртенс (рожд. Friedrich Fromhold Martens — 15 [27] августа 1845, Пернов, Лифляндская губерния — 6 (19) июня 1909, Валк, Лифляндская губерния) — российский юрист-международник, автор фундаментального труда в области международного права «Современное международное право цивилизованных народов» (1882), дипломат, член Совета Министерства иностранных дел России (с 1881 года), один из организаторов созванных по инициативе Николая II Гаагских мирных конференций 1899 и 1907 годов, вице-президент Европейского института международного права (1885), член «Постоянной палаты третейского суда» в Гааге.

Биография

Происхождение

Фридрих (Фёдор) Мартенс родился в г. Пернове Лифляндской губернии (ныне Пярну (эст.) Pärnu, Эстония) 15(27) августа 1845 года в бедной эстонской семье. Его отец, Фридрих Вильгельм Мартенс, бывший церковный кистером в Аудеме, после переезда в 1845 в Пернов работал портным и судебным служащим. Его мать, Тереза Вильгельмина Кнаст, была родом из Пернова. Ребенком был крещен в евангелическо-лютеранской церкви Св. Николая и при крещении получил имя своих крестников - титулярного советника Фридриха фон Клувера и нотариуса Фремхольда Древника, о чем сохранилась запись в церковной книге. С 1855 г., со времени сиротской школы в Санкт-Петербурге, был записан в немецкий приход св. Петра.

Детство и юность

В возрасте пяти лет он лишился отца, а четыре года спустя стал круглым сиротой. В том же 1854 году по инициативе и с помощью пярнуских церковнослужителей его направили в Санкт-Петербург (по некоторым сведениям до этого он воспитывался в семье родственников), где в январе 1855 года был определен, в Сиротский приют, состоящий при Главном немецком училище Св. Петра — St.Petri-Schule. Во время учёбы юный Мартенс зарекомендовал себя как талантливый и способный ученик. Со временем за отличные успехи в процессе обучения он был переведен из школы сиротского дома в Главное немецкое училище Св. Петра.

В училище Мартенс проявил большие способности историка, и именно поэтому тамошние учителя уговаривали его стать словесником. Но несмотря на уговоры, сразу после блестящего окончания в 1863 году полного гимназического курса он поступил на юридический факультет Императорского Санкт-Петербургского университета.

Студенчество

В университете Мартенс также отличался одаренностью, успехами и примерным поведением. По сведениям современников, во время обучения в университете Ф. Ф. Мартенс увлекался уголовным правом, однако своё выпускное сочинение он посвятил проблемам международного права. Он назвал свою работу «Об отношениях между Россией и Оттоманской империей в царствование Императрицы Екатерины II». Видимо благодаря именно этой работе декан юридического факультета Игнатий Иакинфович Ивановский разглядел в начинающем юристе талант международника. В результате, когда Мартенс пришёл к Ивановскому, чтобы посоветоваться насчет того, на какой кафедре ему продолжать обучение в аспирантуре, декан убедил его готовиться к профессорскому званию по кафедре Международного права. При этом И. И. Ивановский сказал молодому человеку: «Итак, теперь и у нас будет наш собственный Мартенс», намекая на двух известных юристов, носивших ту же фамилию. С сентября 1867 года, Ф. Ф. Мартенс был оставлен при университете с главной задачей — усердно двигать науку международного права, которая в то время получала своё активное развитие. С этой целью молодой ученый сосредоточился не на сдаче магистерского экзамена, а на написании работы для получения магистерской степени. В конце 1868 года Мартенс подал в рукописях на Юридический факультет своё первое основательное сочинение под названием: «О праве частной собственности во время войны». В апреле 1869 года, после одобрения этого сочинения деканом Юридического факультета Ивановским и согласия на получения степени магистра Международного права, данный труд был опубликован. Спустя месяц Ф. Ф. Мартенс успешно сдал магистерский экзамен и получает первую ученую степень. Сразу после этого по рекомендации проф. Ивановского Министерство народного просвещения направило за границу молодого учёного перенимать опыт в области международного права. Именно в этот период он посещал лекции выдающихся учёных своего времени Л. фон Штейна и И. Блюнчли.

Молодость

В 1871 году руководство Императорского Санкт-Петербургского университета направило Мартенсу письмо с предложением вернуться в Санкт-Петербург и возглавить кафедру Международного права, поскольку проф. Ивановский не был повторно избран на этой должности на новое пятилетие. Его учитель остался профессором Международного права в Императорском Александровском лицее, до 1880 года. По настоянию Ф. Ф. Мартенса, советом Санкт-Петербургского университета Ивановский был избран в почётные члены вуза в 1873 году.

В январе 1871 года Мартенс был утвержден попечителем Санкт-Петербургского учебного округа в звании штатного доцента. Его первая лекция состоялась 28 января 1871 года и называлась «О задачах современного международного права». В ней он предпринял попытку научного обоснования молодой науки международного права. Он указывал, что её развитие происходит с учетом социального и политического прогресса государств, что непосредственно связано и с историей международных отношений. Со временем свет увидел фундаментальный, на то время, труд — двухтомный курс под названием «Современное право цивилизованных народов».

В 1873 году Мартенс защитил докторскую диссертацию «О консулах и консульской юрисдикции на Востоке». А спустя три года его назначили ординарным профессором Императорского Санкт-Петербургского университета, в котором он оставался трудиться до 1905 года.

Зрелость

22 декабря 1879 года Мартенс женился на Катарине-Марии-Луизе (Екатерине Николаевне) Тур дочери санкт-петербургского сенатора, тайного советника Николая Андреевича Тура. Она родилась в 1861 году. Согласно законам того времени Мартенс, вступая в брак, должен был сменить веру и как результат имя и отчество (до свадьбы его имя звучало как Фридрих Фромхольд). Со времени вступления в брак он именовал себя как Фёдор Фёдорович Мартенс. От брака у него был один сын и три дочери. Екатерина Николаевна скончалась в 1913 году.

Уже с 1869 года Мартенс активно взаимодействовал с Министерством иностранных дел России. По докладу государственного канцлера от 5 декабря 1873 года Александр II поручил Мартенсу за­няться составлением сборника всех международных договоров, которые когда-либо заключала Россия с другими государствами. И уже в следующем, 1874 году, вышел первый том «Собрания трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранными державами». Для выполнения этой работы Мартенсу была предоставлена возможность работать во всех архивах министерства иностранных дел. В этом же году он принял участие, вместе с бароном Жомини и генералом Г. А. Леером на Брюссельской конференции, созванной Императором Александром II для кодификации законов и обычаев войны.

В 1879 году Мартенс был назначен чиновником особых поручений при государственном канцлере А. М. Горчакове, а спустя два года в 1881 году — непременным членом Совета Министерства. С осени 1886 года Мартенс начал преподавание международного права в Императорском Александровском лицее. С этого же года он состоял членом Российского обще­ства Красного Креста. Позже началась активная фаза участия Мартенса в различного рода международных событиях. Начиная с 80-х годов XIX века он представлял Россию почти на всех значимых международных конференциях, как например Брюссельская конференция 1889 о торговле и морском праве, конференция о борьбе с рабством, также проходившая в Брюсселе в 1889—1890 годах. Кроме того, начиная с 1884 года и вплоть до своей смерти он участвовал почти во всех международных конференциях Красного Креста. Мартенс дважды избирался вице-президентом Института международного права в г. Генте (Бельгия), активным членом которого являлся с его основания.

В 1895 году вышел последний, одиннадцатый том «Собрания трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранными державами», заключающей в себе международные акты России с Англией с 1801 года по 1831 год.

В 1893 и 1894, 1900 и 1904 годах он выступал в качестве делегата правительства на Гаагской конференции, созванной Нидерландским правительством для определения основных принципов международного частного права.

Одной из величайших заслуг Ф. Ф. Мартенса было проведение по инициативе России Гаагских конференций мира 1899 года и 1907 года, которые положили начало мировому процессу установления правил ведения войны и мирного урегулирования международных споров.

За свои заслуги в сфере гуманитарного права, а также за участие в качестве посредника в различного рода международных конфликтах, в период с 1901 года по 1908 год Ф. Ф. Мартенс номинировался на Нобелевскую премию мира.

Жизненный путь этого выдающегося ученого прервался 7 июня 1909 года по пути в Петербург. Он скончался на железнодорожной станции Валк Лифляндской губернии от внезапной остановки сердца.

Ф. Ф. Мартенс был похоронен 11 июня на Волковском лютеранском кладбище.

Вклад в развитие международного права

Ф. Ф. Мартенс пользовался мировой известностью как учёный ещё при жизни. За свой вклад в науку Мартенса часто называют ученым мирового уровня

Он внес огромный вклад в дело развития и нормативного закрепления идей и принципов гуманитарного права. Ряд положений до сих пор действующих конвенций по международному гуманитарному праву — это продукт грандиозной работы проделанной учёным.

Мартенс принадлежал к доминирующему в то время направлению в науке международного права — позитивизму.

Общие положения

В своей докторской диссертации «О консулах и консульской юрисдикции на Востоке», он исследовал законы международной администрации. По-мнению Мартенса, международные отношения необходимо изучать не изолированно, а в их естественной связи с юридическими учреждениями отдельных государств и разнообразными, как духовными, так и экономическими интересами общества. Степень свободы человеческой личности являлась для Мартенса мерилом интенсивности участия государства в международных сношениях.

Только то государство, в котором личность получила признание своих прав, может стать членом правильно организованного международного общения. — Ф.Ф.Мартенс

Именно такой позицией обусловлен подход Мартенса ко взаимоотношению с неевропейскими странами, в которых он считал степень человеческой свободы значительно ниже по сравнению с Европой. К таким странам он предлагал применять не международное, а «естественное право», содержания которого он не определял.

Исходя из данных воззрений, и была построена его система международного права, что нашло отображение в знаменитом курсе «Современное международное право цивилизованных народов», которое определяют как первое в России самостоятельное и полное руководство по международному праву.

Мартенс был сторонником частичного отказа от суверенитета в пользу создания новый формы международного общения. Он указывал, что современный «порядок очевидно не может иметь своим верховным принципом суверенную независимость каждого отдельного государства, ибо это начало неминуемо приводит к господству и оправданию противных праву исключительных интересов в области международных отношений». По сути он подразумевал создание международной организации.

Развитие отрасли гуманитарного права

Огромный вклад учёного касался правовых проблем ведения войны и мирного разрешения споров между государствами. Развивая идеи построения сообщества государств без вооружённых конфликтов Мартенс приходил к выводу, что

«прогрессирующее развитие человечества неизбежно будет вести ко все более интенсивному общению государств и тем самым — к упрочению и совершенствованию международного управления… постепенная работа международного права по созданию в мировом сообществе правопорядка, отвечающего достижениям человеческой цивилизации, и постепенное развитие международного управления, которое скрепляет мирное сотрудничество народов, — вот путь к установлению вечного мира на земле, путь сложный, не скорый, но единственно верный и реальный» — Ф.Ф.Мартенс

Основным стремлением Мартенса было желание ограничить средства ведения войны и признание необходимости официального объявления войны противнику. Нейтралитет как институт права войны также находился в центре его научного внимания. Он отмечал, что мирное население и лица, которые не в состоянии продолжать участие в войне, должны находиться под защитой международного права.

Декларация Мартенса

Большинство теоретических разработок Мартенса легли в основу Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны, которая была принята на мирной конференции в Гааге 1899 года, созванной по инициативе России. В частности Мартенсом было внесено предложение о правомерности партизанской войны, включённое в преамбулу Конвенции. Так, части шестая, седьмая и восьмая Преамбулы традиционно именуется Декларацией Мартенса.

В частности она гласит:

«В настоящее время оказалось, однако, невозможным прийти к соглашению относительно постановлений, которые обнимали бы все возникающие на деле случаи. С другой стороны, в намерения Высоких Договаривающихся Держав не могло входить, чтобы непредвиденные случаи, за отсутствием письменных постановлений, были предоставлены на произвольное усмотрение военачальствующих. Впредь до того времени, когда представится возможность издать более полный свод законов войны, Высокие Договаривающиеся Стороны считают уместным засвидетельствовать, что в случаях, не предусмотренных принятыми ими постановлениями, население и воюющие остаются под охраною и действием начал международного права, поскольку они вытекают из установившихся между образованными народами обычаев, из законов человечности и требований общественного сознания» — части шестая, седьмая и восьмая Преамбулы Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны (5/18 октября 1907 года, IV Гаагская Конвенция

Её суть заключается в том, что она охватывает своим действием все ситуации, которые на определенный момент не урегулированы международным правом. Также Декларация Мартенса была закреплена в статье 1 Дополнительного протокола 1977 года к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 года. На сегодняшний день Декларация Мартенса означает, что в случаях, которые не подпадают под действие норм договорного права, гражданские лица остаются под защитой принципов международного права, вытекающих из установившихся обычаев, принципов гуманности и велений общественной совести.

Участие Ф. Ф. Мартенса в международных конференциях

Брюссельская конференция по определению и кодификации законов и обычаев войны 1874

См. также: Брюссельская конференция 1874 года

Брюссельская конференция 1874 года была первой попыткой кодифицировать законы и обычаи войны. Она состоялась с 15(27) июня по 15(27) августа 1874 года в Брюсселе по инициативе Александра II. Важную роль в проведении этой конференции сыграл Ф. Ф. Мартенс, который по сути является автором проекта Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны, которая предлагалась государствам-участникам конференции для подписания. В своей работе над проектом Конвенции учёный руководствовался принципами, которые содержались в Петербургской конвенции 1868 года, а также многими общепризнанными международными обычаями и в целом международным правом того времени.

В проекте Конвенции предусматривалась подробная регламентация прав воюющих сторон в отношении друг друга и частных лиц, а также порядок сношений между воюющими сторонами и разрешения вопроса о репрессалиях. В результате обсуждения представители государств-участников в подавляющем большинстве отказались поддержать предложенный проект. В итоге конференция приняла Брюссельскую декларацию, содержащую положения проекта Конвенции, которая по своей сути являлась лишь рекомендациями.

В своей монографии Ф. Ф. Мартенс отмечал, что «труды брюссельской конференции никогда не будут забыты, всегда будут иметь благодеятельное влияние на военные действия и никогда не могут быть вычеркнуты из истории русской политики, направленной к достижению истинно гуманных и великодушных целей».

Несмотря на то, что положения Декларации так и остались лишь рекомендательными по своему характеру, сам по себе факт проведения конференции был чрезвычайно важен, поскольку представлял собой первую в истории международных отношений попытку кодификации законов и обычаев сухопутной войны.

Некоторые положения результатов Брюссельской конференции легли в основу Гаагских конвенций и деклараций 1899.

Берлинская конференция по Африке 1884—1885

См. также: Берлинская конференция (1884)

Созыв конференции был вызван столкновением интересов Европейских государств в центральной Африке. Летом 1884 года бельгийский король Леопольд II установил контроль над большей частью бассейна реки Конго. Свои базы там создала Франция, а Англия поддержала приобретения Португалии. В результате этого возникла конфликтная ситуация. Канцлер Германии Бисмарк в циркулярной ноте от 24 сентября 1884 года предложил провести в Берлине конференцию и обсудить такие вопросы как:

• установление свободы судоходства по реке Конго
• распространения на реки Конго и Нигер правил свободной торговли, провозглашенных Венским конгрессом 1815 года;
• определение правил занятия свободных земель в Африке.

Конференция прошла в Берлине с 15 ноября 1884 года по 26 февраля 1885 года. В конференции участвовали представители Австро-Венгрии, Бельгии, Великобритании, Германии, Дании, Испании, Италии, Нидерландов, Португалии, России, США, Турции, Франции и Швеции. В российскую делегацию входил Ф. Ф. Мартенс. Выступая на конференции он отмечал, что конференция «должна занять выдающееся место в истории мирного распространения европейской культуры и цивилизации среди полудиких народов». По результатам работы конференции он написал обширную статью в известный в то время журнал Вестник Европы под названием «Африканская конференция в Берлине. Колониальная политика современных государств». Результаты работы конференции также были отражены Ф. Ф. Мартенсом в его труде «Собрание трактатов и конвенций, заключённых Россиею с иностранными державами».

Гаагские конференции по международному частному праву

См. также: Гаагская конференция по международному частному праву

Первая Гаагская конференция мира 1899

Брюссельская конференция по африканским делам 1899—1900

На Брюссельской конференции 1899—1900 годов Ф. Ф. Мартенс был назначен вторым уполномоченным Николая II. Причина проведения данной конференции заключалась в споре между бельгийским и английским правительством, по делам Африки и для установления общих мероприятий препятствующей торговле неграми. Мартенс проделывает титаническую работу по сути являясь единственным автором постановлений «Генерального акта» Брюссель­ской Конференции, за что удостаивается Офицерским крестом Бельгийского ордена Леопольда I, пожалованный ему королём Бельгии.

Ф. Ф. Мартенс как международный арбитр

Одно из центральных мест в деятельности учёного занимает его участие в качестве арбитра в международном арбитраже. Он принимал участие во многих третейских разбирательствах, принесших ему огромный авторитет. В большинстве случаев эти споры касались значимых проблем для спорящих государств и решение по ним во многом серьёзно влияла на их внешнюю политику в целом и поведение на международной арене в частности.

Личный юрист английского короля Т. Е. Холланд (внук Томаса Эрскина), отзываясь о Ф. Ф. Мартенсе, писал: «Он был в настолько большом спросе как арбитр в международных спорах, что его в шутку называли Лорд-канцлером Европы». Кроме того, в ещё более ранних источниках американской литературы можно найти упоминание Ф. Ф. Мартенса как «главного судьи христианского мира».

В этой связи он имел непререкаемый авторитет по вопросам международного третейского суда и в России. К нему регулярно обращались за консультациями и разъяснениями высокопоставленные сотрудники Министерства иностранных дел, и в каждом разе он давал исчерпывающие разъяснения.

Началом международной арбитражной деятельности Ф. Ф. Мартенса можно считать 1891 год, когда Англия и Франция обратились к нему как к третейскому судье относительно их спора о правах рыбной ловли в прибрежных водах Ньюфаундленда. Кроме него в состав арбитражных судей входили французский юрист Альфонс Ривье и английский Громм. Однако рассмотрение дела не состоялось.

В 1892 году Великобритания и Соединенные Штаты Америки передали на рассмотрение третейского суда спор относительно правового регулирования рыболовства в Беринговом море. Арбитром был избран Ф. Ф. Мартенс. После годичного рассмотрения и изучения всех материалов дела, в 1893 году он вынес решение по данному спору, которое удовлетворило обе стороны в процессе.

Также Ф. Ф. Мартенс неоднократно избирался в качестве арбитра по спискам Постоянной палаты Третейского суда в Гааге. Так, в 1902 году по спискам Постоянной палаты третейского суда в Гааге Ф. Ф. Мартенс был избран одним из членов трибунала по спору между Мексикой и США. Данный спор касался Калифорнийский духовных фондов. А спустя два года, в 1904 году, был избран членом третейского трибунала, рассматривавшего спор между Венесуэлой и некоторыми европейскими странами.

Однако, наиболее значимыми в карьере учёного стали два спора — между Англией и Нидерландами и Англией и Венесуэлой.

Спор между Англией и Нидерландами 1895

В мае 1895 года состоялось соглашение между Англией и Нидерландами о разбирательстве третейским судом дела об аресте нидерландскими властями в Макасаре английского подданного шкипера китобойного судна «Коста-Рика Пэкет» (Costa-Rica-Packet) Карпентера, при чём решено было обратиться к Императору Николаю II с просьбой назначить третейского судью. В июне 1895 года министр иностранных дел Российской империи Алексей Борисович Лобанов-Ростовский в докладе царю предложил кандидатуру Мартенса. В результате 31 августа он был назначен русским императором в качестве арбитра для разрешения этого спора. В результате рассмотрения дела 25 февраля 1897 года Ф. Ф. Мартенс постановил решение в пользу Англии, приговорив нидерландское правительство к уплате 8500 фунтов стерлингов с процентами и 250 фунтов стерлингов судебных издержек. Удовлетворенными остались обе стороны конфликта. В этом решении Мартенс впервые сформулировал принцип подсудности капитана за правонарушения в открытом море согласно закону флага судна.

Спор между Англией и Венесуэлой

Одним из наиболее сложных и ярких третейских разбирательств в которых участвовал Ф. Ф. Мартенс стал спор между Англией и Венесуэлой 1899 года. В конце XIX-го века Венесуэла объявила о своих претензиях на территорию Британской Гвианы западнее реки Эссекибо — после того, как там были обнаружены залежи золота и алмазов. Речь шла об установлении границы между Венесуэлой и Британской Гвианой. Спорная территория простиралась на 50 тыс. квадратных миль. В феврале 1897 года между Англией и Венесуэлой был заключен договор, которым учреждался третейский суд для решения вопроса о границах между Британской Гвианой и Венесуэлой. С этой целью было избрано четыре судьи. Двое англичан — верховный судья Англии лорд Ч. А. Рассел и председатель высшего апелляционного суда Англии лорд Коллинз, и двое американцев — Верховный судья США М. В. Фуллер и член Верховного суда США Д. Дж. Брюэр. Единогласным решением всех четырёх судей председателем трибунала был избран Ф. Ф. Мартенс, который предложил суду составленный им регламент судопроизводства, принятый остальными членами суда. В дальнейшем эти правила были закреплены Гаагской конвенцией 1899 года «О мирном решении международных столкновений».

Это разбирательство характеризуется тем, что это первый случай, когда дело рассматривалось на основании составленного его председателем и одобренного всеми членами третейского суда регламента и устава судопроизводства. До этого случая международные третейские суды не имели практически никаких правил производства.

Интересы Англии защищали четыре английских юриста во главе с генеральным прокурором Р. Е. Уэбстером. Интересы Венесуэлы — четыре американца во главе с бывшим Президентом США Б. Гаррисоном. Местом проведения слушаний был избран Париж.

Заседания суда проходили с июня по сентябрь 1899 года, и в течение этого времени суд провел 54 заседания, рассмотрел 2650 документов и 3 октября постановил единогласное решение. По решению трибунала Англии отходило 90 % спорной территории, а Венесуэле 10 %, однако она получала стратегически важный район в устье реки Ориноко. Мартенс отмечал сложность решения, спор которого уходил корнями в XVI век.

Юридические заключения

Авторитет Ф. Ф. Мартенса в решении международных споров и конфликтов способствовал тому, что к нему обращались представители различных государств с целью составить юридическое заключение по тому или иному международному конфликту. Так, в 1892 году к нему обратилось правительство Греции с просьбой составить официальное юридическое заключение по спорному вопросу с Румынией. Суть конфликта заключалась в том, что после смерти греческого подданного по фамилии Цаппа, осталось богатое наследство, которое правительство Румынии отказалось возвращать. Ф. Ф. Мартенс в своем заключении отметил неправомерность действий румынских властей Также Мартенс готовил заключения для Бельгии относительно ситуации вокруг реки Конго (1892 год), а также по спору китайского правительства с Северным телеграфным обществом в Копенгагене (1883 год).

Именем Мартенса

Профессионализм учёного, а также его весомый вклад в развитие международно-правовой науки был признан юридической научной общественностью в виде присуждения его имени конкурсу по международному гуманитарному праву, учреждения премии им. Ф. Ф. Мартенса и проведения ежегодной научно-практической конференции по международному праву «Мартенсовские чтения».

Конкурс имени Ф. Ф. Мартенса

Идея проведения такого конкурса в России возникла в 1996 году и принадлежала представителям Международного Красного Креста (МКК) в Российской Федерации. Первый конкурс, который был назван именем Ф. Ф. Мартенса, состоялся в 1997 году с тех пор было проведено уже 19 конкурсов. Последний состоялся 18-22 апреля 2016 года. С 2003 года соучредителем конкурса выступила Российская Ассоциация Международного права.

Конкурс имени Ф. Ф. Мартенса заключается в соревнование команд студентов высших учебных заведений России и СНГ, изучающих международное право. Команды состоят из трех человек, руководство которыми осуществляет тренер. Отбор происходит по результатам ответов на отборочные вопросы Конкурса. Таких вопросов задается четыре, они носят проблемный характер и требуют подробного, но в то же время лаконичного раскрытия.

Премия за лучшие научные работы по международному праву

Также в честь Ф. Ф. Мартенса была учреждена премия за лучшие научные работы в области международного права и международных отношений. Данная премия была внесена в «Перечень международных, иностранных и российских премий за выдающиеся достижения в области науки и техники, образования, культуры, литературы, искусства и средств массовой информации, суммы которых, получаемые налогоплательщиками, не подлежат налогообложению» утверждённого Постановлением Правительства Российской Федерации от 6 февраля 2001 года № 89.

«Мартенсовские чтения»

«Мартенсовские чтения» это ежегодная международная научно-практическая конференция по международному гуманитарному праву. Организаторами этого мероприятия выступают Российская ассоциация международного права и Юридический факультет Санкт-Петербургского государственного университета. Научное сообщество юристов-международников из стран-участников СНГ рассматривает «Мартенсовские чтения» в качестве одного из главных событий года. В июне 2009 года состоялась девятая по счету конференция «Мартенсовские чтения»

Научные труды

• О праве частной собственности во время войны / [Соч.] Ф. Мартенса. — Санкт-Петербург: печ. В. Головина, 1869. — [2], VIII, 455 с. [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003544000/rsl01003544095/rsl01003544095.pdf]
• О консулах и консульской юрисдикции на Востоке / [Соч.] Ф. Мартенса. — Санкт-Петербург: тип. М-ва пут. сообщ. (А. Бенке), 1873. — [2], VIII, 601 с. [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003544000/rsl01003544599/rsl01003544599.pdf]
• [runivers.ru/lib/detail.php?ID=283245 «Собрание трактатов и конвенций, заключённых Россией с иностранными державами» (Санкт-Петербург, с 1874 г.) на сайте «Руниверс»]
• Восточная война и Брюссельская конференция. 1874—1878 гг. / [Соч.] Ф. Мартенса, проф. Спб. ун-та и чл. Ин-та междунар. права. — Санкт-Петербург: тип. М-ва пут. сообщ. (А. Бенке), 1879. — [6], VIII, 596, 46 с. [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003582000/rsl01003582927/rsl01003582927.pdf]
• Россия и Англия в Средней Азии / Ф. Ф. Мартенса; с изм. и доп. авт. пер. К. Ф. Таубе. — СПб.: Э. Гартье, 1880. — III, 91 с. [dlib.rsl.ru/rsl01002000000/rsl01002560000/rsl01002560202/rsl01002560202.pdf]
• Современное международное право цивилизованных народов. — Санкт-Петербург, 1882—1883. (издание 5-е, 1904—1905 годы; переведено на немецкий, французский и испанский языки).
  • Том 1. - 1882. - [4], IV, XIX, 418, [1] c. [dlib.rsl.ru/rsl01002000000/rsl01002566000/rsl01002566464/rsl01002566464.pdf]
  • Том 2. — 1883. — 563 с. [dlib.rsl.ru/rsl01004000000/rsl01004486000/rsl01004486091/rsl01004486091.pdf]
• Дарданеллы, Босфор и Черное море в XVIII веке. Очерки дипломат. истории вост. вопроса. Соч. г. Ульяницкого. М. 1883 г. 8°, стр. 451 + Приложения стр. CCLX: Рец. проф. Имп. С.-Петерб. ун-та Ф. Ф. Мартенса. — [Санкт-Петербург]: тип. Имп. Акад. наук, ценз. 1886. — 16 с. [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003547000/rsl01003547450/rsl01003547450.pdf]

• Das Consularwesen und die Consularjurisdiction im Orient / von F. Martens; mit Ergänzungen des Autors übers. von H. Skerst. — Berlin: Weidmann, 1874. — VI, 594 с. [dlib.rsl.ru/rsl01004000000/rsl01004427000/rsl01004427444/rsl01004427444.pdf]
• «La Russie et l’Angleterre dans l’Asie Centrale» (1879; переведён на русский, английский и немецкий языки)
• «La conflit entre la Russie et la Chine» (1882)
• «La question egyptienne» (1883)

Награды

Почётные степени

• Заслуженный ординарный профессор Императорского Санкт-Петербургского университета,
• Член-корреспондент Петербургской Академии наук (1908),
• Почётный доктор права (Doctor of Laws) Эдинбургского университета (1884) и Кембриджского университета (1895),
• Член Королевской академии наук и искусств Бельгии,
• Почётный член Новороссийского университета (1895).
• Герб рода Федора Мартенса внесен в Часть 14 Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи, стр. 164.

Факты

• Фёдор Мартенс был официальным оппонентом на защите диссертации А. Н. Мандельштама.

Ссылки

• [runivers.ru/lib/detail.php?ID=283245 Собрание Трактатов и Конвенций, заключенных Россией с иностранными державами на сайте «Руниверс»]
• [www.martens.ee/index.php?aboutmartens Общество Мартенса]
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-51242.ln-ru Мартенс, Фёдор Фёдорович] на официальном сайте РАН
• [www.icrc.org/Web/Eng/siteeng0.nsf/iwpList304/80D55047E77CCE46C1256B66005A0861 Pustogarov, Vladimir V. Fyodor Fyodorovich Martens (1845—1909) — A Humanist of Modern Times, International Review of the Red Cross (1996), No. 312, pp. 300—314]
• [www.ppl.nl/100years/author.php?subject=peacepalace&aulast=martens Biography]
• [www.bbl-digital.de/eintrag// Мартенс, Фёдор Фёдорович] в словаре Baltisches Biographisches Lexikon digital  (нем.)

Отрывок, характеризующий Мартенс, Фёдор Фёдорович

Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».


В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.



Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.