Мартинизм

Мартинизм (фр. Martinisme, англ. Martinism, нем. Martinismus) — направление мистического и эзотерического христианства, чья доктрина описывает падение первого человека из Божественного в материальное, а также способ его возвращения в Божественное с помощью Реинтеграции, или духовного просветления, достигаемого при сердечной молитве.

Как мистическая традиция, изначально мартинизм относился к системе высших степеней, учрежденной Мартинесом де Паскуалли (Паскуалисом) около 1740 года во Франции, а затем развился в двух различных формах его учениками Луи Клодом де Сен-Мартеном и Жаном-Батистом Виллермозом.

Мартинизм — общее название двух этих отличных друг от друга доктрин, а также воссозданного «Ордена Мартинистов», основанного в 1886 году Огюстом Шабосо и Жераром Анкоссом (Папюсом).

Такого сбивающего с толку разделения мартинизма на несколько традиций ещё не существовало в XVIII веке. Позже мартинизмом стали называться как учение Мартинеса де Паскуалли, так и учение Луи Клода де Сен-Мартена, а также работы самого Сен-Мартена, инспирированные де Паскуалли.

С 1909 по 1916 год в Санкт-Петербурге существовало официальное издательство русских мартинистов — журнал «Изида», где в том числе осуществлялся перевод книг Папюса.

Три ветви традиции

Мартинизм может быть разделён на три формы своего существования, как традиции, через которые он прошёл в хронологической последовательности:

1. Орден Рыцарей-Масонов Избранных Коэнов Вселенной (фр. “Ordre des Chevaliers-Macons Elus-Cohen de L’Univers”), иногда сокращенно «Избранные Коэны» (фр. “Elus-Cohen”) — эзотерическая и теургическая система Высших Степеней масонства, созданная известным масоном, мистиком, каббалистом и теургом XVIII века Домом Мартинесом де Паскуалли, наставником Сен-Мартена. Изначальный и исключительно теургический путь к Реинтеграции. Первый орден Избранных Коэнов перестал существовать в XVIII-ом или начале XIX века, но был восстановлен в XX-ом веке Робером Амбеленом, и присутствует по сей день в различных Орденах Мартинистов, имеющих преемственность от Амбелена, самостоятельно воссоздавшего Избранных Коэнов.
2. Шотландский исправленный устав (фр. Rite écossais rectifié), или Благодетельные Рыцари Святого Града (фр. Chevaliers Bienfaisants de la Cite-Sainte, аббревиатура — (CBCS)) — масонский устав, представляющий собой реформированный вариант Устава строгого соблюдения, в котором проводятся масонские ритуалы от символических степеней до высших; в основе философского наполнения их лежат мартинизм и практики Избранных Коэнов. Благодетельные Рыцари Святого Града были основаны в конце XVIII века (в 1778 году) Жаном-Батистом Виллермозом, учеником Мартинеса де Паскуалли и другом Сен-Мартена. Рыцари Святого Града никогда не прекращали своей деятельности, и существуют по сей день, но в двух различных формах устава, регулярной и иррегулярной, куда принимают и женщин.
3. Мартинизм Луи-Клода де Сен-Мартена — мистическая традиция, главное внимание в которой уделяется медитации и внутренней духовной алхимии. Сен-Мартен предложил путь, отличный от представлений его современников о мартинизме, безмолвный «Путь Сердца», ведущий к Реинтеграции. Сен-Мартен не предназначил для этого пути учреждения Орденов, но вместо этого собирал небольшие кружки, в которых давал наставления своим последователям. Наследие Сен-Мартена было преобразовано в Орден Мартинистов в 1886 году Огюстом Шабосо и Жераром Анкоссом (Папюсом).

Символизм тройственности в мартинизме

Символизм тройственности занимает важную роль в мартинизме. Эта важность прослеживается ещё со времен существования Ордена Избранных Коэнов Мартинеса де Паскуалиса:

«Подмастерье Избранный Коэн. — Кандидат, которому уже рассказывали о нашем „первом состоянии“ на предыдущей Степени, на следующей Степени слушает о Падении Человека, и переносит это падение на свой собственный случай. Он прошёл от перпендикуляра к треугольнику, или от единства с Первопринципом к тройственности материальных вещей».

Значимость символизма тройственности, выраженной в треугольнике, сохранилась у Луи Клода де Сен-Мартена и в Ордене Мартинистов Папюса. Считается, что Печать Ордена Мартинистов — символ Вселенского Пантакля, два треугольника, образующие гексаграмму в круге, объединённую с равносторонним крестом и гексагоном, разработал Сен-Мартен для объяснения Вселенной.

Следующее объяснение взято из книги Сен-Мартена «О числах»:

«Природный Круг сформировался иначе, чем круг геометрический. Центр привлек верхний треугольник и нижний треугольник, оба из которых, реагируя друг на друга, проявили Жизнь».

Символизм тройственности в убранстве мартинистского храма отражается в трёх светочах на алтаре и в трёх тканях, покрывающих алтарь.

Мартинезизм: Мартинес де Паскуалли и Избранные Коэны

Мартинес де Паскуалли (Паскуалис) родился в 1727 году в Гренобле, и умер в 1774 году в Сан-Доминго, занимаясь светскими делами. Начиная с 28 лет Мартинес де Паскуалли был активным деятелем масонства во Франции. В 1765 году он учредил Орден рыцарей-масонов Избранных Коэнов Вселенной, который действовал как регулярное масонское послушание во Франции.

Устав Ордена содержал три группы степеней. Первая была аналогична символическим степеням регулярного масонства. Вторая группа степеней по сути была масонской, но уже содержала в себе намёки на тайную доктрину самого Паскуалли. Третья группа степеней была абсолютно магична: например, в ней практиковался экзорцизм против зла как во всем мире, так и для индивидуального человека. В Высшем посвящении в степень Рыцаря Розоватого (или, иначе — «Румяного») креста (фр. Reaux-Croix) инициированного обучали теургии, с помощью которой он мог сообщаться с духовными мирами за пределами физического мира.

В своей единственной книге, «Трактате о Реинтеграции Существ», Паскуалли изложил философию, лежащую в основе работы Избранных Коэнов. В первую очередь он проводит аналогию с Эдемским садом и обращается к Христу как к «Исправителю».

Конечной целью Избранного Коэна было приобрести — ещё в земной жизни — Блаженное видение с помощью магических и мистических инвокаций и комплекса теургических Операций.

После смерти Мартинеса де Паскуалли Избранные Коэны некоторое время продолжали функционировать. Тем не менее, разделение началось между разными храмами, которые приходили в бездействие в течение первой половины девятнадцатого столетия. Последний известный Избранный Коэн, входивший в изначальный орден Избранных Коэнов, Дестиньи, умер в 1868 году.

Луи Клод де Сен-Мартен

Луи Клод де Сен-Мартен родился в 1743 году во Франции, в городе Амбуазе, и умер в 1803 году. Сначала он работал адвокатом, после поступил на службу в армию в Бордо.

Инициация Сен-Мартена в Избранные Коэны произошла в 1768 году, и его деятельность в Ордене продолжалась по крайней мере шесть лет. Затем он был посвящён в высшую степень Ордена — степень Рыцаря Розоватого (или «Румяного») Креста (фр. Reaux-Croix), и в 1770 году стал секретарем Паскуалли.

Сен-Мартен чувствовал все большее расхождение с теургическими ритуалами Избранных Коэнов, полагая, что этот путь слишком лишён естественной простоты для достижения желанной цели. Его больше располагала внутренняя созерцательность, которую он назвал «Путём Сердца». Тем не менее, он продолжал признавать влияние Паскуалиса на его собственные мысли. Кроме того, Сен-Мартена вдохновляли труды Якоба Бёме.

В 1777 году, после неудачной попытки добиться согласия Избранных Коэнов принять практику созерцания, Сен-Мартен ограничил своё участие в Ордене. В 1790 году он полностью его прекратил.

Сен-Мартен очертил свою философию в нескольких книгах, которые написал под псевдонимом «Неизвестный Философ». Среди них:

• О Заблуждениях и об Истине (фр. Des erreurs et de la vérité, (1786))
• Человек Желания (фр. L'Homme de désir, (1790))
• Новый Человек (фр. Le Nouvel Homme, (1792))
• Крокодил, или война Добра со злом (фр. Le crocodile, ou la guerra du Bien et du Mal (1799))
• Человек, Его Истинная Природа и Служение
• Афоризмы и Максимы
• Руководство для Духовного Человека (фр. Le Ministère de l'homme-esprit, (1802))
• Десять Молитв
• Красная Книга
• Теософские Письма
• Естественная Таблица Отношений между Богом, Человеком и Вселенной, 1782

Существуют споры по поводу того, имеет ли Сен-Мартен отношение к образованию Ордена Мартинистов. Мартинист и автор книг по мартинизму XX века Робер Амбелен поначалу утверждал, что Сен-Мартен основал орден «Общество Посвящённых», но через несколько лет разочаровался в своей концепции и констатировал, что Общество Посвящённых никогда не существовало. Другие утверждают, что Сен-Мартен был вовлечен в ранее существовавший Орден Неизвестных Философов. Однако наиболее правдоподобным представляется то, что, хотя у Сен-Мартена действительно были последователи, посвящение от него они получили без каких-либо формальных организаций. Самого же Ордена Мартинистов не существовало до стараний, приложенных Папюсом и Шабосо (см. ниже). В большей степени представления об организации, созданной Сен-Мартеном основаны на личной корреспонденции, в которой мы видим упоминания о существовании того, что иногда в одном случае Сен-Мартеном называется фр. «Société des Initiés»/«Общество Посвящённых», или, в других случаях, фр. «Société des Intimes»/«Общество Друзей». Несомненно, что в обоих названиях это общество представлено инициалами «S.I.». Фактически, все они служат только для того, чтобы указать, что организация эта состояла из людей, носивших титул фр. «Supérieur Inconnu» («Высший Неизвестный»).

Виллермоз и Исправленный шотландский устав

Жан-Батист Виллермоз родился в 1730 году в Лионе и умер там же в 1824 году. Он был посвящён в масонскую ложу, которая действовала по правилам строгого послушания, в возрасте двадцати лет. В 1767 году Виллермоз был посвящён в Избранные Коэны, в итоге достигнув высшей степени Ордена, и получил от Паскуалиса звание Верховного Судьи, одного из главнейших офицеров.

Озабоченный разладом в Ордене, произошедшим после смерти Паскуалли, в 1778 году Виллермоз и двое других Верховных Судей сформулировали идею о добавочных степенях для лож строгого послушания провинции Овернь, содержавших философию ордена Избранных Коэнов, но без теургических практик, и представлявших собой масонский устав рыцарей-храмовников. Структура этих степеней такова:

1. Ученик (фр. Apprentice)
2. Подмастерье (фр. Compagnon)
3. Мастер (фр. Maître)
4. Шотландский Мастер (фр. Maître Ecossais)
5. Новообращённый Рыцарь (фр. Ecuyer Novice)
6. Рыцарь Благодетель Святого Града (фр. Chevalier Bienfaisant de la Cite-Sainte)
7. Рыцарь-Исповедник (фр. Chevalier-Profès)
8. Великий Рыцарь-Исповедник (фр. Chevalier-Grand Profès)

Успешно реформировав французскую ветвь Ордена, в 1782 году Виллермоз склонил принять те же изменения и германскую ветвь, хотя и не без значительного неприятия со стороны других лож строгого послушания, таких как ложа Баварских Иллюминатов Адама Вейсгаупта.

Французская революция ощутимо ограничила деятельность Благодетельных Рыцарей Святого Града во Франции, но не коснулась деятельности их собратьев в Швейцарии. На данный момент «Великие Приораты» Благодетельных Рыцарей Святого Града, или Шотландского исправленного устава, расположены по всему миру: в Швейцарии, США, Франции. Два Великих Приората Уэйта и Лесли Дринга находятся в Англии. Также Великие Приораты есть в Германии, Бельгии, Испании, Португалии и Бразилии, где расположены префектуры и ложи св. Андрея. Ложи, действующие по Шотландскому Исправленному Уставу, находятся повсюду от Италии до Бразилии и Румынии.

Христианский мистик А. Э. Уэйт писал об этом уставе, что

«более, чем другие масонские уставы, он сохраняет в ритуальной форме суть тайной традиции, которая возвещает нам о том, что „Душа приходит издалека“, и возвращается, указывая на путь Восхождения».

Для Артура Уэйта Исправленный шотландский устав был воплощением тайной традиции Запада.

Папюс и Шабосо: основание Ордена Мартинистов

Последователи Сен-Мартена, именовавшиеся S:::I:::, и работавшие в системе «Вольных Посвящений» Сен-Мартена, распространяли доктрину Неизвестного Философа во Франции, Германии, Дании и даже в России. В 1881 году выдающийся французский доктор Жерар Анкосс (позже известный как Папюс) узнал о доктрине Сен-Мартена от виконта Анри Делаажа. От него же он и получил посвящение в 1882 году в степень S:::I:::, фр. «Superieur Inconnu» (Высший Неизвестный). Сам Делааж, в свою очередь, был посвящённым по линии преемственности системы «Вольных Посвящений» Сен-Мартена.

В 1884—1887 годы, Папюс, вместе с Пьером Огюстом Шабосо, так же имевшим посвящение по одной из линий преемственности от Сен-Мартена, и с другими единомышленниками и друзьями, учредил мистический Орден, который был назван фр. «l’Ordre des Superieurs Inconnus» (Орден Высших Неизвестных), который в дальнейшем приобрел известность под именем фр. «Ordre Martiniste» (Орден Мартинистов). Учреждение Ордена произошло после одной из встреч Папюса с Шабосо, когда они узнали, что оба имеют преемственность от двух разных ветвей, исходящих от Сен-Мартена. Преемственность Шабосо была недостающим звеном для Папюса, хотя он и обладал оригинальными документами де Паскуалиса и получил административные полномочия в отношении Ордена от Анри Делаажа. Папюс и Шабосо «обменялись преемственностями», слив две линии преемственности в одну.

Орден Мартинистов, учрежденный Папюсом, был структурирован как Ложи, объединённые Великой Ложей для каждой страны, в которой было не менее трёх Мартинистских Лож. Все Великие Ложи подчинялись Держаному Верховному Совету Ордена Мартинистов. Орден работал в четырёх степенях:

1. Ассоциат (фр. Associate)
2. Инициат (фр. Initiat, или Мистик)
3. Высший Неизвестный (S:::I:::/фр. Superieur Inconnu)
4. Высший Неизвестный Посвятитель (S:::I:::I:::/фр. Superieur Inconnu Initiateur) (Мастер ложи)

Ритуалы и учение Ордена были основаны на трёх «уснувших» мистико-теургических масонских Уставах: Уставе Избранных Коэнов (фр. Elus-Cohens) Мартинеса де Паскуалиса, «Исправленном Шотландском Уставе Сен-Мартена» и «Исправленном Уставе» Луи Клода де Сен-Мартена. Так же, в структуру Ордена была включена степень Инициата, символизм и ритуал которой был заимствован из Высших Градусов Исправленного Шотландского Устава (фр. Rite écossais rectifié — R∴E∴R∴), и представляет собой, по мнению исследователя тайных обществ Джона Майкла Грира — степень Рыцаря Благодетеля Святого Града (фр. Chevalier bienfaisant de la Cité sainte — C∴B∴C∴S∴) введённую в Устав другим учеником Паскуалиса — Жаном-Батистом Виллермозом. Орден поддерживал добрососедские отношения с франкмасонством, так, что часть масонов различных юрисдикций были также и мартинистами.

В данной системе Степеней первые две степени предоставляют для кандидата ключ к Мартинистским идеям, в то время как третья, предположительно, передает непосредственное Посвящение, которое Сен-Мартен передавал своим изначальным последователям. Главным образом Мартинисты полагают, что для того, чтобы быть аутентичным посвящённым, человеку необходимо быть способным к тому, чтобы показать цепи Преемственности Посвящения, начиная от самого Сен-Мартена. Однако, по мнению мартиниста и исследователя истории мартинизма Майка Рестиво «степень подлинности Мартинистского Посвящения не зависит от того, был ли Мартинист принят или посвящён в филиацию или преемственность других Мартинистов, поскольку личная Посвятительная цепь от Луи-Клода де Сен-Мартена существует в священной форме рукоположения, которое является кульминационным моментом передачи мастерства в Посвятительном Ордене». Таким образом, мартинистом может быть и тот человек, кто посвящён по системе «Вольных Посвящений» Сен-Мартена, не обязательно при этом состоящий в каком-либо Мартинистском Ордене.

Относительно самих Посвятительных Ритуалов следует отметить следующее: ориентированность на Мистическое Христианство в Мартинизме подчеркивается тем фактом, что все Ложи открываются посредством призывания Пентаграмматона — лат. Yeheshuah (ивр. ‏יהשוה‏‎), то есть Тетраграмматона, Божественного имени (лат. yod-he-waw-he — ивр. ‏יהוה‏‎), в центр которого добавлена еврейская буква «Шин» (лат. shin — ивр. ‏ש‏‎). Такой вариант написания впервые был предложен Иоганном Рейхлином как каббалистический способ написания имени Иисуса. Впоследствии, данная каббалистическая теория развивалась и поддерживалась Якобом Беме, Сен-Мартеном, и другими мистиками эпохи.

Несмотря на то, что Мартинизму присуща организационная структура Лож, сами ритуалы не имеют никакого сходства с символическими степенями Франкмасонства. У ритуалов есть своё собственное драматическое и эзотерическое содержание. Ритуалы содержат в себе элементы философии Мартинеса де Паскуалли, в них есть отсылки к Каббале, вместе с основным содержанием, состоящим из наставлений Сен-Мартена. В ключевых моментах ритуалов от кандидата ожидается, что он будет отвечать по собственной инициативе. В нём или в ней постоянно поощряется стремление размышлять над представляемым во время ритуала символизмом. В ритуалах часто содержатся элементы неожиданности, для того, чтобы усилить присутствующие в ритуалах акценты.

Мартинизм в XX-ом веке

В 1905 году император Николай II пригласил Папюса и его учителя мэтра Филиппа Низье в Царское Село, чтобы получить от них совет по поводу проблем во внутренней политике, вызванных русской революцией 1905 года. Папюс бывал в Российской империи трижды: в 1901, 1905, 1906 годах. Целью приезда были лекции по магии и оккультизму, и укрепление Мартинистского Ордена в Российской империи. Также он консультировал царскую семью, как врач и оккультный советник. Кандауров Л. Д. сообщает: «После отъезда Филиппа из России в Петербург вскоре прибыл гроссмейстер ордена мартинистов Папюс (доктор Анкосс) и его сотрудник Чинский… Папюс основал следующие мартинистские ложи: в Петербурге „Аполлония“ (председатель сначала Г. О. Мебес, а потом Антошевский — позже владелец журнала „Изида“), в Москве „Св. Иоанн Равноапостольный“ (предс. Казначеев, члены фон Гейер, Рындина, II. Соколов, Хорват и др.), в Киеве в 1912 году „Св. Владимир Равноапостольный“ (предс. многоизвестный Маркотун).»

В 1909 году в Санкт-Петербурге Трояновский А. В. основывает журнал «Изида», в издательстве которого он публикует свои книги и статьи, переводит на русский язык и издаёт книги Папюса, Ледбитера, и др. известных оккультистов рубежа XIX—XX веков. Журнал «Изида» — являлся официальным издательством русских мартинистов, и был основным органом популяризации и перевода книг по оккультизму и астрологии в дореволюционной России.

В 1913 году в Париже появляется Великая Национальная Ложа Франции (ВНЛФ), которая сразу же получает масонское признание от Объединённой Великой Ложи Англии (ОВЛА). Данная юрисдикция проводила масонские работы по Исправленному Шотландскому Уставу (фр. Rite écossais rectifié), которому Папюс симпатизировал, ввиду того воздействия, которое на данный Устав (ИШУ) оказал Жан-Батист Виллермоз, ученик Мартинеса де Паскулиса, и сподвижник Луи Клода де Сен-Мартена в Ордене Избранных Коэнов, от которого вёл свою историю Орден Мартинистов Папюса, и ввиду близости ИШУ в некоторых ритуальных, легендарных и догматических элементах с Орденом Мартинистов. В 1914 году Папюс, как глава Ордена Мартинистов начинает переговоры с Великим Мастером Великой Национальной Ложи Франции Эдуардом де Рибокуром, с целью учредить под его эгидой ряд масонских Лож Исправленного Шотландского Устава, в которых бы состояли только члены Ордена Мартинистов. Проект был включен в план действий на ближайшие годы, однако начавшаяся Первая мировая война не позволила продолжить работу в этом направлении. Папюс ушёл добровольцем на фронт, где работал врачом полевого госпиталя, пока его не комиссовали, по причине заражения туберкулезом, от которого он и умер 25 октября 1916 года. Первая мировая война гибельно отразилась на Ордене Мартинистов: многие Мартинисты погибли на фронте, куда были мобилизованы.

В этом же 1916 году в России прекращает издаваться журнал «Изида».

Преемником Папюса на посту главы Великого Мастера Ордена Мартинистов был избран Шарль Детре (Тедер). 29 октября 1916 года Тедер принимает руководство и над Каббалистически Орденом Розы+Креста основанным в конце XIX века мартинистом Станисласом де Гуайтой. Однако, ввиду ряда обстоятельств, Тедеру не хватало ни сил, ни времени для активной работы в Мартинистском Ордене, и годы его правления примечательны лишь активной интенсификацией сближения Ордена Мартинистов с масонством.

После окончания Первой мировой войны, и смерти Великого Мастера Ордена Тедера, Орден Мартинистов разделился на две ветви:

1. Синархический Орден Мартинистов, возглавляемый Великим Мастером Виктором Бланшаром, по хартии Тедера.
2. Лионский Орден Мартинистов, возглавляемый Великим Мастером Жаном Брико.

Разногласия возникли на почве несогласия подавляющего большинства членов мартинистского Ордена с нововведениями, которые проводил Жан Брико в Ложах, на которые он имел влияние, или пытался таковое оказывать. Брико старался соединить в одну организацию возглавляемые им масонские ложи, Гностицескую Церковь, и Орден Мартинистов. Однако, Виктор Бланшар, наследовавший пост Великого Мастера от Тедера, преемника Папюса, воспротивился таковому слиянию, опираясь на изначальную Конституцию Ордена. В это время многие мартинисты Франции поддерживали притязания Наундорфа на французский трон. Они присоединились к движению синархистов и вступили в Орден Мартинизма и Синархии (OM&S). Несмотря на такое разделение, оба Ордена и их главы сохраняли дружественные отношения между собой.

В 1931 году отделилась третья ветвь, которую возглавил Пьер Огюст Шабосо. Шабосо отделил собственную ветвь на основании того, что считал для себя недопустимым участвовать в Орденах, которые возглавляет не он, поскольку он сам — Шабосо — был вместе с Папюсом сооснователем изначального Ордена в XIX веке. Он присоединился к Виктору-Эмилю Мишле и Люсьену Шамюэлю (двум другим выжившим членам изначального Высшего Совета 1891 года), чтобы воскресить Орден, который они основали вместе с Папюсом. Чтобы подчеркнуть отличие этого Ордена от других недавно созданных, они назвали его Традиционным Орденом Мартинистов (OMT). Виктор-Эмиль Мишле был избран Великим Мастером, и Огюст Шабосо сменил его в 1939 году, ещё до кончины Мишле, которая произошла в 1946 году. В 1939 году Императору AMORC Ральфу Максвеллу Льюису была направлена просьба из Традиционного Ордена Мартинизма о распространении Мартинизма в США, хотя своё посвящение Льюис получил в Ордене Мартинизма и Синархии. Ему были предоставлены необходимые хартии и документы. Впоследствии ДМОРК полностью поглотил эту ветвь Ордена.

Вторая мировая война оказала такое же пагубное воздействие на Орден Мартинистов в Европе, как и Первая. Нацистский режим подавлял все тайные общества, и многие мартинисты умерли в концентрационных лагерях. Однако, в Европе, а также и в США сохранились почти все ветви Мартинистского Ордена. Известность мартинизма возрастает и в наше время.

В XX веке в Посвятительную систему некоторых Орденов была добавлена степень I:::L:::, отсутствовавшая в оригинальной системе Мартинистского Ордена, она были введена исключительно в Мартинистских юрисдикциях для тех членов, которые в конечном счете должны были стать Великими Мастерами новых Орденов. В дальнейшем эти Ордена работали по системе в пять степеней, последней из которых являлась степень I:::L::: (Вольного Посвятителя/фр. Initiateur Libre), и которая наделяла кандидата властью учреждать новый и независимый Мартинистский Орден, а также и действовать в качестве легата или представителя, или Великого Мастера нового Ордена:

1. Ассоциат (фр. Associate)
2. Инициат (фр. Initiat, или Мистик)
3. Высший Неизвестный (S:::I:::/фр. Superieur Inconnu)
4. Высший Неизвестный Посвятитель (S:::I:::I:::/фр. Superieur Inconnu Initiateur) — Мастер Ложи или Гептады.
5. Вольный Посвятитель (также: «Свободный Посвятитель») (I:::L:::/фр. Initiateur Libre/S:::I:::IV) (фр. Grand Officer/Grand Initiator).

Современный Мартинизм

Список Орденов Мартинистов

• Синархический Орден Мартинистов (фр. Ordre Martiniste et Synarchique, аббревиатуры — фр. OMS, англ. OM&S), Синархический Орден Мартинистов Виктора Бланшара, не имеющий масонских обязательств, и получивший преемственность по хартии Тедера.
• Оперативный Мартинистский Орден (фр. Ordre Martiniste Operatif аббревиатура — фр. OMO)
• Орден Мартинистов Папюса (фр. Ordre Martiniste de Papus, аббревиатура — фр. OM), основанный сыном Папюса, Филиппом Анкоссом. Ныне возглавляется Великим Мастером Эмилио Лоренцо. Имеет представительство в России.
• фр. Ordre Martiniste des Pays-Bas (OMPB), основанный Морисом Верноном после одобрения сына Папюса, когда нидерландские Мартинисты были недовольны фактом признания Гностической Церкви официальной для французского Ордена Мартинистов.
• англ. British Martinist Order (BMO), сотрудничающий с Order Militia Crucifera Evangelica (OMCE) Гэри Л. Стюарта.
• фр. Society of Intitiates or Societe des Inities — Общество S:::I::: (Свободных Посвятителей) без строгой организации для братских встреч и распространения исконных идей Луи Клода де Сен-Мартена.
• англ. The Hermetic Order of Martinists (HOM), открытый только для мастеров-масонов ОВЛА, которые также состоят в Societas Rosicruciana in Anglia (SRIA)

Организации с сомнительной преемственностью

Некоторые современные мартинистские организации, чье отношение к старым мартинистским Орденам является спорным и сомнительным:

• англ. Rose†Croix Martinist Order (R†CMO, Канада, Онтарио), который предлагает работу в четырёх степенях и сосредоточен на теургии. Великий Мастер — Майк Рестиво I:::L:::.
• англ. Martinist Order of Unknown Philosophers (M.O.U.P.) — Мартинистский Орден Неизвестных Философов — преемственность от Константа Шевийона и Рене Шамбеллана. Глава ордена — Майкл Бакли.
• англ. Ancient Martinist Order (A.M.O.) — Древний Орден Мартинистов.

Литература

• Мартинес де Паскуалли. Трактат о реинтеграции. — Москва: Энигма, 1771 (2008). — 1000 экз. — ISBN 978-5-94698-062-3.
• Станислас де Гуайта. Змей Книги Бытия. — Можайск: Ланселот, 1896 (2004). — 3000 экз. — ISBN 5-902753-01-5.
• Чинский Ч. И. Орден Мартинистов: Его происхождение, цели, значение и крат. очерк его истории / С предисл. д-ра Папюса.. — Санкт-Петербург: (Библиотека мартинистов; Вып. 1), 1910. — 31 с. // Переиздано: Антошевский И. К. . — Санкт-Петербург: журн. «Изида», 1912.
• Лонгинов М. Н. [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003577000/rsl01003577966/rsl01003577966.pdf Новиков и московские мартинисты]. — Москва: тип. Грачева и К°, 1867.
• Пекарский П. П. Разбор исследования г. Лонгинова: "[dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003577000/rsl01003577966/rsl01003577966.pdf Новиков и московские мартинисты]" / Сост. акад. П.П. Пекарским. — Санкт-Петербург: тип. Имп. Акад. наук, 1869.
• Птиченко М. В. Формирование и деятельность Ордена мартинистов в Петербурге (по материалам архива Государственного музея истории религии) // Труды Государственного музея истории религии: Выпуск 2 / Отв. ред. канд. филос. наук С. А. Кучинский; Науч. ред. канд. ист. наук Т. Н. Дмитриева; Государственный музей истории религии. — СПб.: Изд-во «Акционер и Ко», 2002. — С. 92-104. — 288 с. — 1 000 экз. — ISBN 5-87401-089-0 (серия), ISBN 5-87401-091-2. (обл.)

См. также

• Теургия
• Трактат о реинтеграции
• Каббалистический Орден Розы†Креста
• Розенкрейцеры
• Алхимия

Ссылки

• [teurgia.org/index.php?option=com_content&view=article&id=381:2010-07-09-01-11-06&catid=49:2010-01-14-20-37-47&Itemid=69 Доктрина Мартинизма Сар Аурифер (Робер Амбелен)]
• [teurgia.org/index.php?option=com_content&view=article&id=363:q-q-&catid=47:2010-01-14-20-37-14&Itemid=67 Путь Сердца Жерар Анкосс (Папюс)]
• [teurgia.org/index.php?option=com_content&view=article&id=355:2010-04-30-22-32-28&catid=49:2010-01-14-20-37-47&Itemid=69 Пантакль Ордена Мартинистов]
• [teurgia.org/index.php?option=com_content&view=article&id=364:2010-05-20-07-18-30&catid=49:2010-01-14-20-37-47&Itemid=69 Папюс и Орден Мартинистов, Сар Игнатий]
• [teurgia.org/index.php?option=com_content&view=article&id=395:2010-09-06-11-28-42&catid=49:2010-01-14-20-37-47&Itemid=69 Орден Мартинистов после Папюса, Сар Игнатий]
• [teurgia.org/index.php?option=com_content&view=article&id=361:2010-05-20-06-15-15&catid=49:2010-01-14-20-37-47&Itemid=69 Что такое Мартинизм?]
• [teurgia.org/index.php?option=com_content&view=article&id=362:2010-05-20-06-25-25&catid=49:2010-01-14-20-37-47&Itemid=69 Какова польза в том, чтобы быть Мартинистом?]
• [www.teurgia.org/index.php?option=com_content&view=article&id=386:-------iii----&catid=49:2010-01-14-20-37-47&Itemid=69 Инициатическая речь для приема в Мартинистскую Ложу]
• [teurgia.org/index.php?option=com_content&view=article&id=382:q-q-&catid=50:2010-01-14-20-38-18&Itemid=70 «Человек Желания», биографическая статья посвященная Луи Клоду де Сен-Мартену]

Отрывок, характеризующий Мартинизм

– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.

Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.
«Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.
В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.
– Они оробели, – сказал он хриплым, доверчивым голосом. – Я говорю: не сдамся, я говорю… так ли, господин? – Он задумался и вдруг, увидав пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор.
Герасим и дворник, шедшие следом за Макар Алексеичем, остановили его в сенях и стали отнимать пистолет. Пьер, выйдя в коридор, с жалостью и отвращением смотрел на этого полусумасшедшего старика. Макар Алексеич, морщась от усилий, удерживал пистолет и кричал хриплый голосом, видимо, себе воображая что то торжественное.
– К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! – кричал он.
– Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери.
– Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич.
– Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик.
– Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж!
– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.


Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
– A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери.
Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме.
– Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним.
– Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он.
– Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер.
– Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.]
Офицер подошел к Макару Алексеичу и схватил его за ворот.
Макар Алексеич, распустив губы, как бы засыпая, качался, прислонившись к стене.
– Brigand, tu me la payeras, – сказал француз, отнимая руку.
– Nous autres nous sommes clements apres la victoire: mais nous ne pardonnons pas aux traitres, [Разбойник, ты мне поплатишься за это. Наш брат милосерд после победы, но мы не прощаем изменникам,] – прибавил он с мрачной торжественностью в лице и с красивым энергическим жестом.
Пьер продолжал по французски уговаривать офицера не взыскивать с этого пьяного, безумного человека. Француз молча слушал, не изменяя мрачного вида, и вдруг с улыбкой обратился к Пьеру. Он несколько секунд молча посмотрел на него. Красивое лицо его приняло трагически нежное выражение, и он протянул руку.
– Vous m'avez sauve la vie! Vous etes Francais, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз,] – сказал он. Для француза вывод этот был несомненен. Совершить великое дело мог только француз, а спасение жизни его, m r Ramball'я capitaine du 13 me leger [мосье Рамбаля, капитана 13 го легкого полка] – было, без сомнения, самым великим делом.
Но как ни несомненен был этот вывод и основанное на нем убеждение офицера, Пьер счел нужным разочаровать его.
– Je suis Russe, [Я русский,] – быстро сказал Пьер.
– Ти ти ти, a d'autres, [рассказывайте это другим,] – сказал француз, махая пальцем себе перед носом и улыбаясь. – Tout a l'heure vous allez me conter tout ca, – сказал он. – Charme de rencontrer un compatriote. Eh bien! qu'allons nous faire de cet homme? [Сейчас вы мне все это расскажете. Очень приятно встретить соотечественника. Ну! что же нам делать с этим человеком?] – прибавил он, обращаясь к Пьеру, уже как к своему брату. Ежели бы даже Пьер не был француз, получив раз это высшее в свете наименование, не мог же он отречься от него, говорило выражение лица и тон французского офицера. На последний вопрос Пьер еще раз объяснил, кто был Макар Алексеич, объяснил, что пред самым их приходом этот пьяный, безумный человек утащил заряженный пистолет, который не успели отнять у него, и просил оставить его поступок без наказания.
Француз выставил грудь и сделал царский жест рукой.
– Vous m'avez sauve la vie. Vous etes Francais. Vous me demandez sa grace? Je vous l'accorde. Qu'on emmene cet homme, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз. Вы хотите, чтоб я простил его? Я прощаю его. Увести этого человека,] – быстро и энергично проговорил французский офицер, взяв под руку произведенного им за спасение его жизни во французы Пьера, и пошел с ним в дом.
Солдаты, бывшие на дворе, услыхав выстрел, вошли в сени, спрашивая, что случилось, и изъявляя готовность наказать виновных; но офицер строго остановил их.
– On vous demandera quand on aura besoin de vous, [Когда будет нужно, вас позовут,] – сказал он. Солдаты вышли. Денщик, успевший между тем побывать в кухне, подошел к офицеру.
– Capitaine, ils ont de la soupe et du gigot de mouton dans la cuisine, – сказал он. – Faut il vous l'apporter? [Капитан у них в кухне есть суп и жареная баранина. Прикажете принести?]
– Oui, et le vin, [Да, и вино,] – сказал капитан.


Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]