Мартин, Джордж Генри

Джордж Мартин George Martin
Основная информация
Дата рождения	3 января 1926(1926-01-03)
Место рождения	Лондон, Великобритания
Дата смерти	8 марта 2016(2016-03-08) (90 лет)
Страна	Великобритания Великобритания
Жанры	рок-музыка, классическая музыка, поп-музыка
Сотрудничество	The Beatles, Wings, America, Силла Блэк, Джефф Бек, Селин Дион, Элтон Джон
Награды

Сэр Джо́рдж Ге́нри Ма́ртин (англ. George Henry Martin; 3 января 1926, Лондон, Великобритания — 8 марта 2016) — британский музыкальный продюсер, аранжировщик и композитор, известность которому принесла его работа с группой The Beatles в 1960-е годы (его иногда называют «пятым битлом»: он продюсировал почти все пластинки группы). Помимо The Beatles Мартин также работал с отдельными участниками группы после её распада, а также с другими исполнителями (America, Ultravox, Селин Дион, Джефф Бек, Элтон Джон). Командор ордена Британской империи. В списке 500 величайших песен всех времён по версии журнала Rolling Stone находится 24 песни спродюсированые Джорджом Мартином, больше чем у любого другого продюсера данного списка.

Продюсерская деятельность

Джордж Мартин ещё до The Beatles продюсировал записи Ширли Бэсси и Мэтта Монро, скиффл- и джазовых коллективов, записи комедийных актёров. После того, как менеджер «Битлз» Брайан Эпстайн привёл в фирму Parlophone, где работал Мартин, Силлу Блэк, Gerry & The Pacemakers, Billy J. Kramer And The Dakotas, Мартин продюсировал и их пластинки. В 1965 году Мартин создал собственную студию AIR London. В 70-х был продюсером ряда хитовых альбомов группы America, работал также с Нилом Седакой, Mahavishnu Orchestra, Ринго Старром, Полом Уинтером, Джимми Уэббом и Джеффом Беком.

Продолжал поддерживать отношения со всеми бывшими участниками The Beatles, в 1977 году подготовил выпуск концертного альбома The Beatles at the Hollywood Bowl, был продюсером сольных альбомов Пола Маккартни, саундтрека к его фильму Передай привет Брод-стрит (англ. Give My Regards To Broad Street). В конце 70-х построил студию на карибском острове Монтсеррат, в ней записывались Пол Маккартни, Dire Straits, Rolling Stones. В 1989 году ураган уничтожил студию, и многие музыканты отдали свои записи для созданного Мартином благотворительного альбома After The Hurricane (рус. После урагана). Джордж Мартин также был продюсером телевизионного документального фильма, посвященного 25-летнему юбилею альбома Sgt. Pepper`s Lonely Hearts Club Band, подготовил три двойных CD Антология «Битлз» (The Beatles Anthology). Последняя его работа (вместе с сыном Джайлзом) — альбом Love, за который он получил Grammy в 2008 году.

Творчество

Каждую вновь созданную песню музыканты «Битлз» (прежде всего, Леннон и Маккартни) предъявляли Мартину, которую тот оценивал (как продюсер) не только с точки зрения коммерческой привлекательности, но осуществлял и её общемузыкальную экспертизу. Отличие «метода Леннона» от «метода Маккартни» Мартин описывал такими словами:

Если бы меня спросили, кого из них было легче понять, я сказал бы, что наименее понятными были объяснения Джона. Он говорил о настроении, о колорите, обо всем, но никогда не указывал конкретно, какой инструмент должен исполнять конкретную строчку. Во всем этом мне приходилось разбираться самому. А Пол просто садился за пианино рядом со мной, и мы работали вместе. Джон же чаще говорил (как при работе над «Being for the Benefit of Mr. Kite!»): «Это абсолютно ярмарочный отрывок. Я хочу создать атмосферу цирка, хочу, чтобы во время этой песни чувствовался запах опилок». И предоставлял мне добиваться этого.

— Антология The Beatles, оцифровку см. [letitbeat.narod.ru/anthology/anthology_207.html здесь].

Роль Мартина в коллективной работе над композицией ещё более возросла с тех пор (примерно с 1966), как группа отказалась от «живых» концертов, сосредоточившись на работе в студии звукозаписи (когда появилась возможность наложения аудиотреков, экспериментов с магнитофонной лентой и других специальных возможностей записи, непредставимых в живом концертном звучании). Музыкальный профессионализм Мартина (знавшего инструментоведение и владевшего мастерством академической оркестровки) способствовал тому, что «сырые» заготовки песен приобретали формально законченный вид и профессиональный лоск.

Большинство аранжировок, запечатлённых в аудиозаписях Битлз, были написаны Мартином для разных инструментальных составов, вплоть до небольшого симфонического оркестра (в ранних записях Мартин также нередко фигурировал как пианист, а в песне «In My Life» исполнил виртуозное соло на барочном клавесине).

Именно по его инициативе (против которой первоначально Маккартни возражал) в записи «Yesterday» появился струнный квартет. В песне «Penny Lane» Мартин ввёл партию трубы пикколо, оформив мелодию (которую напел Маккартни) как виртуозное соло, стилизованное под баховские Бранденбургские концерты.

Мартин оркестровал для струнного оркестра песню «Eleanor Rigby» и выступил в записи также как дирижёр.

Для песни «I Am the Walrus» он написал оригинальную аранжировку с участием ансамбля медных духовых инструментов, скрипок, виолончелей и вокального ансамбля.

В песне «A Day in the Life» Мартин реализовал знаменитую «апокалиптическую» кульминацию композиции (с использованием алеаторики), которую было решено воплотить в звучании симфонического оркестра.

В свои аранжировки Мартин вплетал эксперименты с магнитофонной лентой, включая её задом наперёд и меняя скорость воспроизведения («Strawberry Fields Forever»). Создавая цирковую атмосферу, которой требовал Леннон в песне «Being for the Benefit of Mr. Kite!», придумал закольцевать плёнку с фрагментами органного проигрыша (на органах играли Мартин и Леннон).

Мартин также делал оркестровую обработку песни «Good Night», написал оркестровую партитуру для фильма «Yellow Submarine», участвовал во многих других композициях, в которых были заняты (помимо членов группы) академические музыкальные инструменты.

Джордж Мартин также автор книги воспоминаний под заглавием «All you need is ears», ряд глав которой посвящён его работе с Битлз. Мартин не был склонен преувеличивать свою роль как «пятого Битла». Наоборот, он скромно утверждает, что в годы его работы с группой не было жёсткой профессиональной специализации:

…Не было ясной демаркационной линии. Тогда это был в большей степени вопрос хорошей командой работы, чем работы отдельных личностей — продюсера, аранжировщика, композитора-песенника. Когда я писал аранжировки, я тесно сотрудничал с Джоном, Полом или с кем-то ещё, и они аранжировали вместе со мной. Для примера можно вспомнить соло пикколо-трубы в «Пенни Лейн». Справедливо утверждать, что именно я аранжировал его, но также справедливо, что Пол сочинял мелодию. Если бы мне пришлось сочинять самому, честно говоря, не думаю, что смог бы написать столь хорошую музыку для исполнившего её трубача, Дейвида Мейсона.

— All you need is ears, chap.13

См. также

• Категория:Альбомы, спродюсированные Джорджем Мартином

Сочинения

• Martin G., Hornsby J. All you need is ears. New York : St. Martin’s Press, 1979; репринт 1994. 285 pp.

Литература

• The Beatles. Антология. Перевод с английского У. В. Сапциной. М.: Росмэн, 2002. ISBN 5-353-00285-7.
• Emerick G., Massey H. Here, There and Everywhere: My Life Recording the Music of the Beatles. New York: Gotham Books, 2006.xi, 387 pp.

Отрывок, характеризующий Мартин, Джордж Генри

– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.