Мартин, Тони (велогонщик)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Тони Мартин
Общая информация
Дата рождения 23 апреля 1985(1985-04-23) (39 лет)
Место рождения Котбус, Германия
Гражданство Германия Германия
Информация о гонщике
Нынешняя команда Etixx-Quick Step
Специализация Раздельщик, многодневщик
Профессиональные команды
2008 — 2011
2012—
Team Columbia-HTC
Omega Pharma-Quick Step
Главные победы
Гранд Туры
Тур де Франс
5 этапов (2011, 2013, 2014, 2015)
Вуэльта Испании
2 этапа (2011, 2014)

Многодневки

Энеко Тур (2010)
Париж — Ницца (2011)
Тур Пекина (2011, 2012)
Тур Бельгии (2012, 2013, 2014)
Вольта Алгарви (2011, 2013)

Однодневки

Чемпионат Германии:
индивидуальная гонка (2010, 2012-2015)
Медали
Летние Олимпийские игры
Серебро Лондон 2012 Разделка
Чемпионаты мира по шоссейным велогонкам
Бронза Мендризио 2009 Разделка
Бронза Мельбурн 2010 Разделка
Золото Копенгаген 2011 Разделка
Золото Лимбург 2012 Командная гонка
Золото Лимбург 2012 Разделка
Золото Флоренция 2013 Командная гонка
Золото Флоренция 2013 Разделка
Серебро Понферрада 2014 Разделка
Бронза Понферрада 2014 Командная гонка
Серебро Ричмонд 2015 Командная гонка
золото Доха 2016 Индивидуальная гонка

Тони Мартин (нем. Tony Martin; 23 апреля 1985, Котбус, Германия) — немецкий профессиональный шоссейный велогонщик, выступающий за команду Etixx-Quick Step. Двукратный бронзовый призёр чемпионатов мира в гонке с раздельным стартом (2009 и 2010). Чемпион мира в гонке с раздельным стартом (2011, 2012, 2013) и командной гонке (2012, 2013). Серебряный призёр Олимпиады в Лондоне в гонке с раздельным стартом (2012).



Победы

2011
2013

Интересные факты

Считается, что профессиональные велогонщики ищут оптимальную для себя посадку и технику езды на протяжении всей карьеры. Выступая в марте 2013 на 7-м этапе Тиррено-Адриатико, Тони Мартин продемонстрировал стиль с высокой посадкой и активной игрой стопы, характерный для 1980-х годов.

Напишите отзыв о статье "Мартин, Тони (велогонщик)"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Мартин, Тони (велогонщик)

– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.