Мартовский стиль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Мартовский стиль — один из календарных стилей (наряду с сентябрьским, январским) с началом года в марте (отсюда название); применялся в системах летосчисления от «сотворения мира» (Константинопольская эра) и «Рождества Христова». С древности существовал на Руси (до 1492) и у других славянских народов, а также в городах Северной Италии, Англии (до 1752). Начинался в России 1 марта, в Северной Италии и Англии — 25 марта, на полгода позже сентябрьского стиля. Ультрамартовский стиль начинался на полгода раньше сентябрьского стиля[1].





История появления термина

При изучении древнерусских летописей историки заметили, что хронология в разных летописях может отличаться на один-два года. Оказалось, что на Руси существовало несколько разных календарных стилей, связанных с тем, что византийский календарь отсчитывал год с 1 сентября, а восточные славяне при принятии христианства сохранили древнее начало года в марте. Два разных года могут находиться в двух отношениях: мартовский год может начинаться или на полгода позже сентябрьского, или на полгода раньше.

Определения

Н. В. Степанов первым предположил, что расхождения в датировках — не ошибки, а использование двух различных стилей, он же придумал названия для этих стилей.

Древнерусское летоисчисление, которое использовало мартовский год, начинающийся на полгода позже византийского, называется мартовским, а то, которое использовало мартовский год, начинающийся на полгода раньше византийского, называется ультрамартовским, (от лат. ultra, «по ту сторону», то есть календарный год, предваряющий мартовский).

Кроме того, некоторые исследователи считают, что новогодие на Руси пытались приурочить к первому весеннему полнолунию, которое могло приходиться как на конец февраля, так и на март. Такой календарный год с переменным началом называется цирка-мартовским или цирка-ультра-мартовским соответственно (от лат. circa, «около»).

Использование

До начала XII века преобладал мартовский стиль, а в XII—XIII веках стал широко использоваться ультрамартовский. Летописные своды обычно содержат смесь обоих стилей.

В ультрамартовском году совпадающими с январским годом месяцами являются январь и февраль. Перевод даты для этих месяцев в современную производится вычитанием 5508 из ультрамартовского года. Для остальных месяцев вычитаться должно 5509.

С 1492 года преобладающим стал сентябрьский год, вытеснивший оба мартовских.

Напишите отзыв о статье "Мартовский стиль"

Примечания

  1. [dic.academic.ru/dic.nsf/sie/10522/МАРТОВСКИЙ Мартовский календарный стиль] // Советская историческая энциклопедия. / Под ред. Е. М. Жукова. — М.: Советская энциклопедия, 1973—1982

Литература

  • Черепнин Л. В.. [www.russiancity.ru/books/b40.htm Русская хронология.] — М., 1944.
  • [www.medem.kiev.ua/page.php?pid=279 Рукописные памятники киевской Руси]
  • Бережков Н. Г. Хронология русского летописания, — М.: Изд-во АН СССР, 1963.
  • Цыб С. В. [hbar.phys.msu.ru/gorm/chrono/tsybbook.htm#4.1 Древнерусское времяисчисление в «Повести временных лет»], — Барнаул: Изд-во Алтайск. ун-та, 1995.

Ссылки

  • [www.opentextnn.ru/history/khronology/?id=3147 Мартовский и сентябрьский календарные стили. Перевод древнерусских дат на современное летоисчисление.]

Отрывок, характеризующий Мартовский стиль

И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.