Марфа Дивеевская

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Марфа и фамилией Милюков.

Марфа Дивеевская
Имя в миру	Мария Семёновна Милюкова
Рождение	10 февраля 1810(1810-02-10) д. Погиблово (ныне Малиновка) Ардатовского уезда Нижегородской губернии
Смерть	21 августа 1829(1829-08-21) (19 лет) Серафимо-Дивеевский монастырь
Монашеское имя	Марфа
Почитается	в Русской Православной Церкви
В лике	преподобных
Главная святыня	мощи в Дивеевском монастыре
День памяти	21 августа (3 сентября), в Соборе Дивеевских святых и в Соборе Нижегородских святых
Труды	строительство церкви во имя Рождества Пресвятой Богородицы
Подвижничество	послушание, непрестанная молитва

Марфа Дивеевская (в миру — Мария Семёновна Милюкова; 10 февраля 1810, д. Погиблово, Нижегородская губерния — 21 августа 1829, Дивеевский монастырь) — схимонахиня, шесть из девятнадцати лет своей жизни провела в Дивеевской обители. Преподобный Серафим Саровский почитал её и говорил, что она начальница над дивеевскими сиротами в Царствии Небесном. Прославлена Архиерейским собором Русской Православной Церкви в 2004 году в лике преподобных.

Память совершается 21 августа (3 сентября), а также в Соборе Дивеевских святых и в Соборе Нижегородских святых.

Биография

Детство

Преподобная Марфа (в миру Мария Семеновна Милюкова) родилась 10 февраля 1810 года в семье крестьян Нижегородской губернии Ардатовского уезда, деревни Погиблово. Деревня расположена недалеко от села Дивеево и в настоящее время носит название Малиновка.

Семья Милюковых вела праведную и богоугодную жизнь, была близка к старцу Серафиму Саровскому. У Марии были старшие сестра Прасковья Семеновна и брат Иван Семенович.

По благословению преподобного Серафима, старшая сестра — Прасковья Семёновна первой поступила в Дивеевскую общину и стала вести жизнь, оцениваемую согласно критериям православной веры как высокодуховную.

Иван Семёнович часто ходил к батюшке Серафиму на работу, а после смерти супруги поступил в Саровскую пустынь монахом.

Поступление в Дивеевскую Казанскую общину

21 ноября 1823 года на праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы тринадцатилетняя Мария впервые пришла к батюшке Серафиму вместе с сестрой Прасковьей. Старец, «провидя её избранным сосудом благодати Божией», не позволил ей возвратиться домой, приказав оставаться в Дивеевской общине при Казанской церкви.

Отроковица с ранних лет начала подвизаться, отличаясь строгостью жизни и суровостью подвига, превосходящего подвиги сестер общины. Постоянно совершала молитву. Отвечала с кротостью и только на необходимые вопросы. Была почти молчальницей. Старец Серафим посвящал её во все свои откровения, будущую славу обители и другие духовные тайны.

Начало Мельничной общины

Вскоре после этого произошло новое явление Пресвятой Богородицы преподобному Серафиму с повелением создать рядом с Казанской общиной новую общину, девичью. Она и явилась началом обители, обещанной Богородицей матушке Александре.

Через две недели после явления Божией Матери, а именно 9 декабря 1825 года, Мария вместе с одной сестрой пришли к преподобному Серафиму. Старец повёл их в дальнюю пустынь, взяв с собой восковые свечи, елей, сухари. Придя туда и став перед висевшим на стене Распятием Спасителя, батюшка подал сёстрам по одной зажжённой свече каждой, велев стать Марии с правой стороны Распятия, а Прасковье Степановне — с левой. Сам стал посредине. Так они стояли дольше часа с горящими свечами, а старец Серафим всё это время молился. Помолившись, он приложился к Распятию, велев сделать то же и сёстрам.

Это моление перед началом основания новой общины преподобный совершил с сёстрами, избранными Матерью Божией на особое служение Ей и обители.

После этого ещё четыре года подвизалась Мария, помогая создавать новую общину. Заготовляла столбы и лес для мельницы. Эту мельницу благословила построить на месте основания новой общины Царица Небесная. Поэтому и новая девичья община получила название Мельничной. Носила камни для строительства церкви Рождества Пресвятой Богородицы. Молола муку и совершала другие послушания, всегда при этом храня сердечную молитву.

В последний год жизни Марии новой общине были пожертвованы три десятины земли. Как только сошел снег, они были опаханы по одной борозде три раза и началось строительство Святой канавки с внутренним валом. Ко времени смерти Марии канавка уже была хорошо заметна.

Окончание подвига

Мария прожила в обители всего шесть лет. Умерла 21 августа 1829 года в девятнадцатилетнем возрасте. Незадолго до кончины приняв схимнический постриг.

Отец Серафим так говорил об её кончине: «Когда в Дивееве строили церковь во имя Рождества Пресвятой Богородицы, то девушки сами носили камушки, кто по два, кто по три, а она-то, матушка, наберет пять или шесть камешков-то и с молитвой на устах, молча возносила свой горящий дух ко Господу! Скоро с больным животиком и преставилась Богу!».

Провидя духом её смерть батюшка Серафим жалел и плакал о ней, говоря соседу по келии отцу Павлу, что она сподобилась предстоянию у Престола Божия близ Царицы Небесной со святыми девами. И что он постриг её в схиму с именем Марфа.

Отец Серафим вызвал к себе церковницу сестру Ксению Васильевну Путкову, которая записывала разные имена для поминовения, и сказал ей поминать Марию как схимонахиню Марфу. Марфа была похоронена в гробу, собственноручно выдолбленном преподобным, в схиме и мантии и камилавке, которые он ей дал.

Мария Семёновна была высокого роста и привлекательной наружности. У неё были продолговатое, белое и свежее лицо, голубые глаза, густые, светлорусые брови и такие же волосы.

Почитание и прославление

Внешние изображения
	[www.4udel.nne.ru/image.php?&src=assets/images/saints/saint_women/Pr.jeni_diveevskie.jpg&h=450&f=jpeg&q=75&sia=thumb_Pr.jeni_diveevskie.jpg Преподобные жены Дивеевские]

Почитание схимонахини Марфы началось ещё при жизни самого преподобного Серафима Саровского. Он сам почитал её и других учил. С тех пор преподобная Марфа, как и другие преподобные жены Дивеевские, почитается православными.

В праздник Воздвижения Честного и Животворящаго Креста Господня, 27 сентября 2000 года, состоялось обретение святых мощей первоначальницы схимонахини Александры, схимонахини Марфы и монахини Елены. Работы начались 26 сентября после Литургии и молебна в церкви Рождества Богородицы и литии на могилках. Когда начались раскопки, стало известно, что рано утром один из приезжих священников видел три столпа: два над могилками матушки Александры и Елены, а другой — правее могилки Марфы. Действительно оказалось, что Марфа была похоронена правее того места, где стоял крест.

22 декабря 2000 года преподобные жены — первоначальницы обители были прославлены в лике местночтимых святых Нижегородской епархии. Три дня перед прославлением в монастыре был особый распорядок жизни. Вечером в трех храмах служили заупокойные службы, утром — во всех храмах обители заупокойные Литургии, и почти непрерывно — панихиды в храме Рождества Христова о упокоении схимонахини Александры, схимонахини Марфы и монахини Елены. Главные торжества проходили в Троицком соборе, где поздняя литургия совершалась архиерейским чином в сослужении более 150 священнослужителей. На малом входе было прочитано Деяние о канонизации дивеевских подвижниц и митрополит Николай осенил народ иконой с мощами преподобных Александры, Марфы и Елены. Вечером после службы мощи пронесли крестным ходом по Святой канавке с пением параклиса, а затем на два дня поставили для поклонения в Преображенском соборе.

24 декабря раки с мощами первоначальниц обители перенесли в предназначенный им преподобным Серафимом храм Рождества Богородицы.

6 октября 2004 года Архиерейский Собор Русской Православной Церкви вместе с двумя другими дивеевскими подвижницами, Александрой (Мельгуновой) и Еленой (Мантуровой), определил причислить к лику общецерковных святых преподобную Марфу.

В апреле 2008 года был установлен новый праздник — Собор Дивеевских святых. Среди других святых в этот день почитается память и Марфы Дивеевской.

В честь святых жен дивеевских Марфы, Елены и Александры 21 августа 2008 года владыкой Георгием был освящен придел в Казанской церкви. День обретения мощей — 26 августа — отмечается как совместный день памяти и престольный праздник в приделе освященном в их честь.

Литература

• Архимандрит Серафим (Чичагов). Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря. М., «Паломникъ». 2002.— 868 с.
• Протоиерей Сергий Ильин. Учение прп. Серафима Саровского о Святом Духе.— М.: Лествица, 2003.— 256 с.

Ссылки

• [www.4udel.nne.ru/index.php?id=60 Официальный сайт Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевского монастыря]
• [pravicon.com/icon-2408 Иконография и жизнеописание святой преподобной Марфы Дивеевской]

Отрывок, характеризующий Марфа Дивеевская

– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.