Марфино (усадьба)

Марфино — подмосковная дворянская усадьба, расположенная в 25 км от МКАД, в одноимённом селе Мытищенского района сельского поселения Федоскинское, на высоком берегу речки Уча. В XVIII—XIX веках принадлежала Голицыным, Салтыковым, Орловым и Паниным. Свой характерный псевдоготический облик приобрела в середине XIX века благодаря усилиям графини Софьи Паниной и архитектора Михаила Быковского.

В настоящее время территорию усадьбы занимает санаторий «Марфинский» Министерства обороны РФ. Усадьба открыта для свободного посещения с некоммерческими целями.

История

В допетровское время охотничьими угодьями к северу от Москвы последовательно владели боярин Василий Петрович Головин, дьяк Василий Щелкалов, думный дьяк Семён Заборовский. Первое упоминание об усадьбе Марфино относится к 1585 году.

Князь Борис Алексеевич Голицын после приобретения Марфина в 1698 переименовал его в Богородское. По его заказу крепостной мастер В. И. Белозёров возвёл в 1701—1707 гг. церковь Рождества Богородицы — памятник т. н. голицынского барокко. Подле храма сохранилось надгробие зодчего.

Младший сын боярина, князь Сергей Борисович, в 1728 году продал село Богородское вместе с хоромами и парком на французский манер, чтобы расплатиться с долгами. В середине XVIII века будущий фельдмаршал Пётр Семёнович Салтыков возвёл новый дворец — в стиле барокко, каменный, двухэтажный, с боковыми флигелями.

Салтыковы

Марфино времён Салтыковых представляло собой образцовую для екатерининской эпохи дворянскую усадьбу, с псарней, конным и каретным дворами, беседками в парке, двумя летними театрами. В оранжерее пестовали южные фрукты. В 1777 году была возведена зимняя церковь свв. Петра и Павла.

Золотыми буквами вписано в историю усадьбы время фельдмаршала Ивана Петровича Салтыкова и его жены Дарьи Петровны, урождённой Чернышёвой. Здесь они играли свадьбу, сюда каждое лето собирали лучшее московское общество на псовые охоты и театральные представления. Марфинские увеселения описаны в записках Вигеля, который писал про его хозяек:

Не знаю, откуда могли они взять совершенство неподражаемого своего тона, всю важность русских боярынь вместе с непринужденною учтивостию, с точностию приличий, которыми отличались дюшесы прежних времен. Если б они были гораздо старее, то можно бы было подумать, что часть молодости своей провели они в палатах царя Алексея Михайловича, с сестрами и дочерьми его, а другую при дворе Людовика XIV. Ни развратно-грубая Россия от Петра до Екатерины, ни гнусно-развратная Франция от регентства до революции не могли показать им образцов, достойных их подражания. Из предания обеих земель составили они себе благороднейший характер аристократии, смешав гостеприимство русской старины с образованностию времен просвещеннейших.

Вслед за смертью в 1805 году фельдмаршала Салтыкова увеселения прекратились и усадьба стала постепенно приходить в запустение. Во время Отечественной войны её разграбили французы. После гибели последнего графа Салтыкова (1813) имение перешло к его сестре Анне Орловой, которая, живя за границей, уступила Марфино своему свёкру В. Г. Орлову.

Панины

Граф Орлов много сделал для хозяйственного обустройства Марфина: при усадьбе появились кузница, кирпичный заводик, столярная мастерская. Его дочь и наследница Софья Владимировна Панина с 1820-х годов продолжала перестройку господского дома и парковых сооружений. Первоначально работами велись под руководством крепостного архитектора Ф. Тугарова, при котором усадебные постройки приобрели черты ампира. Но уже вскоре, в 1837—1839 годах, была произведена перестройка усадьбы в духе «николаевской неоготики» по проекту архитектора М. Д. Быковского.

Самое неожиданное в усадебном доме — не столько псевдоготический стиль, сколько расцветка — нежно-розовый тон стен. Точно кому-то захотелось поиграть в рыцарскую эпоху, создать здесь, около Москвы, обстановку, созвучную романам Вальтера Скотта

— А. Н. Греч [www.oiru.org/biblio/62.html Венок усадьбам]»

Окончательно работы в Марфино завершились в 1846 году, через два года после смерти хозяйки усадьбы. Новый владелец, граф Виктор Никитич Панин, служил в Петербурге и наезжал в свою «подмосковную» сравнительно редко. Перед Октябрьской революцией имением владели внучка В. Н. Панина, графиня С. В. Панина и её супруг А. А. Половцов.

В XX и ХХI веках

Имение Паниных было национализировано указом от 15 апреля 1918 года. Через два года начался вывоз ценностей и 15 тысяч книг в Исторический музей и здание бывшего Английского клуба.

С 1944 года в усадьбе размещён военный санаторий (с 1953 года — санаторий Московского военного округа. С 1986 года — Марфинский центральный военный клинический санаторий), 356 номеров на 550 мест, численность персонала — около 300 человек.

К февралю 1990 года на территории усадьбы-санатория построены комплекс современных жилых корпусов для отдыхающих. В 1990-2009 годы под руководством начальника Эдуарда Маева проведена комплексная реставрация усадьбы, был построен физкультурно-оздоровительный комплекс, в нём — крытый бассейн. К 2016 году завершено строительство внутреннего перехода между жилыми корпусами и бассейном. В ходе реконструкции было изменено первоначальное колористическое оформление зданий усадьбы: вместо подлинного нежно-розового цвета, упоминаемого в исторических описаниях, сооружения получили не свойственный им терракотовый оттенок.

В 2009 году завершены реконструкция и капитальный ремонт исторических объектов усадьбы. С этого времени дворец приобрёл жилой вид, в нём стали размещаться помещения санатория, включая люксовые апартаменты.

В 2012 году санаторий «Марфинский» вошёл в состав холдинга ФГБУ «Санаторно-курортный комплекс "Подмосковье"» Министерства обороны РФ.

В 2016 году Министерство обороны России, следуя директивам президента РФ Путина о расширении сферы внутреннего туризма, впервые открыло бесплатный доступ в садово-парковый ансамбль усадьбы и санатория для всех желающих — с ознакомительными, некоммерческими целями, по предъявлению паспорта.

Начальник санатория-усадьбы с 2010 года — полковник медицинской службы, заслуженный врач РФ, кандидат медицинских наук Пётр Васильевич Козырев.

Архитектура

Композиция генерального плана усадьбы основана на сочетании элементов регулярной и свободной планировки.

Ядро ансамбля — двухэтажный главный дом в псевдоготическом стиле (1760—80-е гг., реконструкция 1830-х годов). С севера к усадебному дому примыкают два флигеля (построены в 1820-х годах по проекту крепостного архитектора Тугарова, в 1830-х перестроены по прооекту М. Д. Быковского; в 1940 году разобраны и перестроены заново с сохранением неоготических элементов оформления). Рядом с домом расположены обильно украшенные неоготическими элементами подъездные ворота с пристроенной к ним сторожевой башней. Важную роль в композиции ансамбля играют две двухэтажные жилые постройки XVIII века — украшенные восьмиколонными портиками тосканского ордера псарни, замыкающие с севера главную композиционную ось ансамбля. Другие постройки екатерининского времени — конный двор и каретный сарай — сохранились плохо. Строение конного двора, возведённое в XVIII веке и в 1830-х годах реконструированное, представляет собой стену с двумя проездными башнями. Здание находится в руинированном состоянии, в 2005 году вследствие пожара оно лишилось кровли. Декор фасада схож с оформлением стен главного дома, но выполнен в более сдержанных формах. Похожее оформление имеет и краснокирпичное с белокаменными деталями здание каретного сарая.

В юго-западной части усадьбы расположены вотчинные храмы — летняя церковь Рождества Богородицы и зимняя церковь Петра и Павла. Церковь Рождества Богородицы построена в 1701—1707 годах по проекту крепостного архитектора В. И. Белозёрова. Это крестчатое в плане центрическое здание увенчано широким световым барабаном; последний завершается куполом с небольшой главкой. В оформлении храма переплетаются черты голицынской вариации московского барокко и более позднего петровского барокко. Выступы-притворы с двухскатными крышами завершены фронтонами. Здание украшено коринфскими пилястрами с резными белокаменными капителями. Окна декорированы строгими белокаменными наличниками. Особую выразительность интерьеру храма придают расположенные по кругу четыре массивных пилона, поддерживающие световой барабан. Орнаментальная роспись сводов и арок выполнена в 1840-х годах. Небольшая церковь Петра и Павла, построенная в 1770-х годах в стиле классицизма, относится к редкому для своего времени типу храма «под звоном». Основной объём храма, имеющий форму ротонды, перекрыт световым барабаном с куполом. В восьмигранном световом барабане храма помещались колокола. Белокаменный декор церкви, созданный по проекту М. Д. Быковского, несёт в себе черты ренессанса. Боковые входы в храм подчёркнуты ризалитами. Интерьер сохранил классицистическую обработку; 8 дорических колонн поддерживают хоры, ограждённые балясником. Росписи стен храма утрачены.

Сохранился обширный парк с беседками и прудами. Двухярусная-беседка полуротонда построена в XVIII веке при Салтыковых. Её рустованный нижний ярус имеет восьмигранную форму и прорезан проёмами входов. Во втором ярусе — опирающейся на римско-дорическую колоннаду восьмиколонной беседке — находится статуя Аполлона Бельведерского. В конце одной из аллей липового парка расположилась беседка-полуротонда, также построенная при Салтыковых и служившая, вероятно, музыкальным павильоном. Она представляет собой перекрытую половиной сферического купола тосканскую колоннаду. Через один из прудов перекинут двухарочный псевдоготический мост, выстроенный в 1770-х годах при Салтыковых и перестроенный в 1837—1839 годах по проекту М. Д. Быковского. Галерея моста завершена аркадой и зубцами. К 2016 году мост, находящийся в зоне совместной ответственности Министерства обороны РФ и муниципальных властей Мытищенского района, закрыт из-за аварийного состояния и отсутствия средств на реконструкцию. От главного усадебного дома к пруду спускается белокаменная лестница с фигурами грифонов, тоже оформленная Быковским; на верхнем ярусе находится открытая беседка, а у подножия лестницы размещены фонтан и пристань. На парапетах лестницы первоначально находились скульптурные группы.

За южными границами кадастровой территории ансамбля и современной ограды усадьбы остались три её объекта, представляющие культурно-историческую ценность: треугольный конный двор, каретный сарай и дом управляющего. Все три объекта, передачу которых в пределы территории усадьбы заблокировала администрация Мытищенского района, заброшены и медленно разрушаются.

Транспортная доступность

Проезд к усадьбе из Москвы по Дмитровскому шоссе, на 20 км от МКАД правый поворот на Марфино, далее 5 км. Автобусное сообщение из Москвы (метро Алтуфьево), от станции Лобня, станции Катуар.

В кино

• «Дворянское гнездо» (1969)
• «Драма из старинной жизни» (1971)
• «Свой среди чужих, чужой среди своих» (1974)
• «Большое космическое путешествие» (1975)
• «Весёлое сновидение, или Смех и слёзы» (1976)
• «Женщина, которая поёт» (1978)
• «Стакан воды» (1979)
• «Лес» (1980)
• «Тайна Эдвина Друда» (1980)
• «Вербовщик» (1991)
• «Мастер и Маргарита» (1994), сцены бала Сатаны
• «Крестоносец» (1995)
• «Рыцарский роман» (2000), сцены турнира в начале фильма
• «Яды, или Всемирная история отравлений» (2001), эпизод
• «Самый лучший фильм 2» (2009)

Примечания

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 5010284000

Литература

• Рысин Л. П., Насимович Ю. А. Марфино / Научный совет РАН по изучению и охране культурного и природного наследия. — М.: Изд-во Театрального института им Б. В. Щукина, 2002. — 36 с. — (Природное и культурное наследие Москвы). — ISBN 5-98046-006-3.

Отрывок, характеризующий Марфино (усадьба)

– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.