Марцелл II
| Марцелл II Marcellus PP. II<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| ||
| ||
|---|---|---|
| 9 апреля — 1 мая 1555 | ||
| Интронизация: | 10 апреля 1555 | |
| Церковь: | Римско-католическая церковь | |
| Предшественник: | Юлий III | |
| Преемник: | Павел IV | |
| Имя при рождении: | Марчелло Червини | |
| Оригинал имени при рождении: |
Marcello Cervini | |
| Рождение: | 6 мая 1501 Монтефано, Папская область (ныне — в регионе Марке) | |
| Смерть: | 1 мая 1555 (53 года) Рим | |
| Принятие священного сана: | 1535 | |
| Епископская хиротония: | 10 апреля 1555 | |
| Кардинал с: | 19 декабря 1539 | |
| ||
Марце́лл II (лат. Marcellus PP. II; в миру Марчелло Червини, итал. Marcello Cervini; 6 мая 1501, Монтефано, Папская область — 1 мая 1555, Рим) — папа римский с 9 апреля по 1 мая 1555 года.
Ранние годы
Марчелло родился в 6 мая 1501 года в Монтефано[1] и был сыном Рикардо Червини, который был казначеем епископской кафедры в Анконе[2]. У Марчелло было две сводных брата — Алессандро и Ромуло[3]. Одна из его сестер, Синтия Червини, вышла за Винченцо Беллармина и стала матерью Роберто Беллармина.
Марчелло учился в Сиене и Флоренции, где он в совершенстве овладел латынью, греческим и итальянским. Он также получил степени по юриспруденции, философии и математике. Поражали его познания и осведомлённость во всех областях науки, начиная от выращивания деревьев и искусства гравировки до астрономии, математики и архитектуры, что особенно восхищало Микеланджело. Его отец был любителем астрологии и обнаружив, что гороскоп сына предвещает ему высокие церковные должности, направил молодого Червини по духовной линии[4].
Священник
После обучения в Сиене Червини отправился в Рим в составе делегации из Флоренции, чтобы поздравить нового папу с избранием. Его отец и папа Климент VII были друзьями, и Марчелло стал папским нотариусом. В 1527 году он бежал домой после разграбления Рима, но в конце концов вернулся и был доставлен в дом кардинала Алессандро Фарнезе-старшего. В 1535 году Червини был рукоположен в сан священника.
Кардинал
В 1534 году, после того как Фарнезе стал папой Павлом III, Червини был назначен папским секретарем (1534—1549) и служил в качестве близкого советника племянника папы, Алессандро Фарнезе[5]. Он путешествовал в свите папы во время его визита в Ниццу, где Павел III объявил о перемирии между Франциском I и Карлом V. Он тогда сопровождал кардинала Фарнезе в поездке по Испании, Франции и Испанским Нидерландам, чтобы помочь выполнять условия перемирия. Павел III позже назначил его епископом Никастро, в 1539 году Червини был рукоположён в епископы. В октябре 1539 г. ему был дарован титул кардинала-пресвитера римской церкви Санта-Кроче ин Джерусалемме. Принимал участие в Тридентском соборе.
В течение следующего десятилетия Червини стал апостольским администратором епархии Реджио и Губбио[2]. Его дом в Риме стал центром культуры эпохи Возрождения, а сам он переписывался с большинством ведущих гуманистов[6].
В конклаве 1549—1550 с целью избрать преемника Павла III принял участие пятьдесят один кардинал, в том числе Марчелло Червини. Первоначальными кандидатами были кардиналы Реджинальд Поул, Сфондрати, Карпи и Ридолфи (умер в ночь на 31 января). Поул, любимец императора Карла V, не добрал всего двух голосов, чтобы быть избранным в первом туре. Хуан Альварес де Толедо (епископ Бургоса), другой императорский любимец, тоже не смог избраться из-за сильного сопротивления со стороны фракции кардинала Алессандро Фарнезе.
12 декабря прибыли ещё пять французских кардиналов. Они не смогли продвинуть своего кандидата, Ипполито Д’Эсте, и поэтому поддержали компромиссного кандидата — Червини. Фарнезе и его фракция также позитивно отнеслись к нему, но имперская фракция заблокировала его кандидатуру. 22 декабря кардинал Червини оставил конклав и страдал от четырёхдневной лихорадки. Наконец, 7 февраля 1550 года кардиналы выбрали Джованни Мария Чокки дель Монте, который принял имя Юлия III.[7].
Избрание
Конклав 1555 года после смерти Юлия III разделился на две фракции — сторонников французских интересов в Италии и имперских интересов[8]. 9 апреля 1555 года вечером папой был избран Червини, несмотря на усилия кардиналов, лояльных императору Карлу V. Он был как рукоположен в сан епископа и коронован папой на следующий день под именем Марцелла II. Марцелл II был последним понтификом, папское имя которого совпадало с данным при рождении (Марчелло — Марцелл); предыдущим таким был голландский папа Адриан VI (Адриан Флоренс).
Папство
После избрания его папой запретил устраивать торжества и празднества.
Марцелл II был исполнен желания реформировать церковь, но утомительная работа конклава при его слабом здоровье привели к тому, что он быстро заболел. У папы открылось кровотечение, но, казалось, он шел на поправку. На своей первой аудиенции с послами Франции и Испании он предупредил послов, что их монархи должны сохранять мир. Он написал письма к императору, королеве Марии Тюдор и кардиналу Реджинальду Поулу, в котором он подтвердил легатские полномочия Поула в Англии. Когда испанский посол попросил прощения за то, что убил человека, папа ответил, что он не хотел бы начинать своё правление с отпущения греха убийства, и приказал назначить суд.
Он не хотел, чтобы его родственники переезжали в Рим и были втянуты в борьбу между знатными семьями. Так, он не позволял двум своим племянникам, Риккардо и Гереннию, которые жили в Риме под его опекой, наносить ему визиты. Папа занялся регламентированием расходов Ватикана. 28 апреля он дал аудиенцию герцогу Урбино, а 29 апреля — герцогу Феррары. Он также дал аудиенцию четырём кардиналам — Фарнезе, Д’Эсте, Луи де Гизу и Асканио Сфорца, лидерам французской фракции в недавнем конклаве. В ту ночь он очень плохо спал. Утром 30 апреля папа перенес инсульт и впал в кому. В ту ночь он умер, на 22-й день после своего избрания. Палестрина сочинил мессу, которая была исполнена на похоронах папы Марцелла II.
Напишите отзыв о статье "Марцелл II"
Примечания
- ↑ Lorenzo Cardella, Memorie storiche de' cardinali della Santa Romana Chiesa Tomo Quarto (Roma: Pagliarini 1793) pp. 225.
- ↑ 1 2 Catholic Encyclopedia, [www.newadvent.org/cathen/09641a.htm Pope Marcellus II] (1913)
- ↑ Onuphrio Panvinio, «Life of Marcellus II», 423.
- ↑ Valérie Pirie. The Triple Crown: An Account of the Papal Conclaves From the Fifteenth Century to the Present Day. New York: G.P. Putnam’s Sons, 1936.
- ↑ Panvinio, 424.
- ↑ Cardella, 226.
- ↑ Prof. John P. Adams, Modern and Classical Languages and Literatures. [www.csun.edu/~hcfll004/SV1549.html Sede Vacante of 1549–1550]. Csun.edu (13 ноября 2012). Проверено 23 июня 2013.
- ↑ Prof. John P. Adams, Modern and Classical Languages and Literatures. [www.csun.edu/~hcfll004/SV1555.html Sede Vacante of April, 1555]. Csun.edu (13 ноября 2012).
Ссылки
- Марцелл, римские папы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- [www2.fiu.edu/~mirandas/bios1539.htm#Cervini Папа Марцелл II в биографическом словаре кардиналов Католической церкви]
Отрывок, характеризующий Марцелл II
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
