Марч, Фредрик

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Фредрик Марч
Fredric March

Фредрик Марч в 1939 году
(фото Карла Ван Вехтена)
Имя при рождении:

Эрнест Фредерик Макинтайр Бикел

Дата рождения:

31 августа 1897(1897-08-31)

Место рождения:

Расин, Висконсин, США

Дата смерти:

14 апреля 1975(1975-04-14) (77 лет)

Место смерти:

Лос-Анджелес, США

Профессия:

актёр

Карьера:

19211973

Награды:

«Оскар» (1932, 1947)
«Золотой глобус» (1952)
«Серебряный медведь» (1960)

Фре́дрик Марч (англ. Fredric March, 31 августа 1897 года, Расин, США — 14 апреля 1975 года, Лос-Анджелес, США) — американский актёр театра и кино, лауреат премии «Оскар» за лучшую мужскую роль в фильмах «Доктор Джекил и мистер Хайд» (1931) и «Лучшие годы нашей жизни» (1946). Также был двукратным лауреатом высшей американской театральной премии «Тони» — в 1947 г. (постановка «Много лет назад») и в 1957 г. («Долгий день уходит в ночь» Юджина О’Нила).

Обладал блестящей актерской техникой и очень широким исполнительским диапазоном, сознательно не ограничивая себя рамками одного амплуа. При жизни считался одним из самых авторитетных и уважаемых актеров Голливуда.





Биография

Эрнест Фредерик Макинтайр Бикел (англ. Ernest Frederick McIntyre Bickel) родился в городе Расин в Висконсине; сын Коры Браун Марчер и Джона Ф. Бикела. Учился в начальной школе Уинслоу, Рэйсинской старшей школе и Висконсин-Мэдисонском университете. После окончания университета начал работать служащим банка, однако вскоре решительно пересмотрел свои жизненные установки (поводом к этому послужила срочная операция по удалению аппендицита) и в 1921 году стал сниматься в кино в ролях второго плана, но затем перебрался на театральную сцену, вскоре дебютировав на Бродвее.

В 1924 г. по настоянию своего приятеля режиссёра Джона Кромвелла взял себе сценический псевдоним «Фредрик Марч» (сокращенный вариант фамилии матери — Марчер). После кратковременного брака с актрисой Эллис Бейкер в 1927 году женился повторно — на актрисе Флоренс Элдридж, с которой не расставался до конца своих дней. После успешной роли в пьесе «Королевская семья», где сатирически изображалось семейство Бэрриморов, Марч попал в поле зрения агентов студии «Парамаунт» и подписал с ней в конце 1928 года пятилетний контракт.

Марч был впервые номинирован на премию «Оскар» в 1930 году за роль в фильме «Королевская семья Бродвея», а в 1932 году получил эту премию за двойную главную роль в фильме «Доктор Джекил и мистер Хайд». После этого Марч снимается в целой череде фильмов, поставленных по успешным пьесам и литературным произведениям и признанных классикой Голливуда 1930-х годов — «Планы на жизнь» (1933), «Смерть берёт отпуск» (Death Takes a Holiday, 1934), «Отверженные» (Les Misérables, 1935), «Энтони несчастный» (1936) и «Звезда родилась» (1937).

Марч был одним из тех актеров, которые отказывались подписывать со студиями выгодные, но кабальные долговременные договоры и оставляли за собой право выбирать роли и избегать самоповторов. В 1937 году он возвращается на Бродвей, однако крупный театральный успех приходит к нему только после роли в спектакле по пьесе Торнтона Уайлдера «На волосок от гибели» (The Skin of Our Teeth) в 1942 году. Он дважды становится лауреатом премии «Тони» — в 1947 году за роль в пьесе Рут Гордон «Много лет назад» (Years Ago) и в 1957 году за роль в пьесе Юджина О’Нила «Долгий день уходит в полночь» (Long Day’s Journey Into Night).

Одновременно Марч продолжает сниматься в кино, однако реже, чем прежде. Примечательны его роли в фильмах «Я женился на ведьме» (I Married a Witch, 1942) и «В другой части леса» (Another Part of the Forest, 1948). За роль в фильме «Лучшие годы нашей жизни» (1946) он получает вторую премию «Оскар». Среди более поздних фильмов с участием Фредрика Марча выделяются «Смерть коммивояжера» (1951), «Пожнёшь бурю» (1960) и «Продавец льда грядет» (1973).

Фредрик Марч удостоен звезды на Голливудской Аллее Славы (1616 Vine Street).

Избранная фильмография

Награды

Напишите отзыв о статье "Марч, Фредрик"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Марч, Фредрик

– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.